Шоколадный кофе

      Они посмотрели Шерлока. Начало, Аватара, Бойцовский клуб, Бесславных ублюдков, Интерстеллар, Криминальное чтиво, Титаник. Уилбур радовался, как ребёнок, когда пять человек собирались в офисе, делали кофе и наслаждались фильмами, которые все, кроме одного Сута, уже видели, но были совершенно не против пересмотреть. Шлатт заметил, что Уилл обожает другие страны и путешествия, прекрасно рассказывает истории, но главное — умеет различать и копировать акценты. Абсолютно все были в шоке, когда выяснилось, что американский акцент Сута был на сто процентов фальшивым. Притворщик оказался родом из Соединённого королевства и всегда считал его домом, в отличие от США, даже несмотря на то, где прожил большую часть своей жизни. Шлатт не слишком любил англичан, но в запале попросил Уилла всегда говорить с британским акцентом, потому что это по его мнению было чертовски горячим. Тот засмеялся и сказал, как британец, что тоже считает свою родину горячей, хотя там довольно холодно, и часто плохая погода. Карл и даже Сапнап смеялись вместе с ним, невесело было только самому Шлатту, мечтающему отрезать свой язык, и Квакити. Ещё после работы были вечера мафии — тут уже приглашали и шумного Томми, и Ники с Паффи (Шлатт неожиданно обнаружил, что девушки действительно встречались, и не смог понять, как к этому относится), Джека даже. Шлатт понял, что общается с людьми, когда наткнулся на список любимых напитков каждого человека с посиделок у себя в голове. Психологу он не звонил больше — не было необходимости (поэтому ведь? не потому, что боялся?), зато начал присматривать людей, которые могли бы исправить состояние здоровья Уилла, как физического, так и душевного. Здесь на помощь пришли девушки — первое как-то негласно взяла на себя Ники, увидевшая так и не зажившую рану Сута на животе, а второе — Паффи. Она и к Шлатту подбиралась уже давно, но раз за разом он закрывался от неё, просил оставить в покое и не лезть в душу, так что не вышло и сейчас. Ему не нужно было ещё одно промытие мозгов на тему голубых. В целом, кроме тревог Сен-Ореста, складывающееся положение дел устраивало и даже радовало Шлатта. Но он уже не раз за свою жизнь портил всё.

***

      — Слушай, — сказал как-то Шлатт, когда они вязали на внутренние арки висячие фонари, — это плохой вопрос, но… сколько тебе было, когда ты начал? Я имею в виду эту работу. Он знал, что опасно сейчас спрашивает, но почему-то не остановил себя. Стоящий на стуле Уилбур замер на секунду, потом его длинные пальцы пробежали по части арки вверх, и продолжили работу будто отдельно от хозяина.       — Я не помню, — сказал он тихо, губы тронула ломаная улыбка, и Шлатт цыкнул недовольно.       — Не нравится мне, что ты всё забываешь… В паузе Шлатт пил кофе, Уилл заканчивал с проводом.       — Если хочешь, я расскажу, как это. Это ощущение, а не воспоминание. Я ещё никому, вроде бы, это не описывал. Шлатт взглянул на него исподлобья и медленно кивнул, настороженный виной в чужом тоне. Уилл поднял задумчивые глаза к чёрному небу, сунул руки в карманы своей долбаной ветровки, и Шлатт мысленно отметил про себя заставить его надеть настоящую куртку (как давно начались морозы?)       — Хмм… представь, что ты давно уже не оплачиваешь счета, потому что отец и брат неизвестно где, а ты ещё и в старшую школу не перешёл… А потом кто-то из, кажется… десятого, говорит, что даст тебе двести пятьдесят долларов, если ты дашь себя трахнуть. И ты соглашаешься. А потом — нестерпимо жарко, больно, кружится голова, ты плачешь и хватаешься за чужие плечи, о чём-то просишь, даже умоляешь. Время от времени тебе позволяют отдохнуть, и пока длится этот перерыв, ты лежишь, а тебя… гладят по голове, хвалят, говорят, как ты хорошо справляешься, слёзы и сопли утирают, и ты… подставляешься под нежности, как оголодавший, и правда стараешься… А когда всё заканчивается, ты едва можешь ходить, едва осознаёшь, что тебе заплатили и отпустили, а потом покупаешь курицу и макарон — это я помню очень чётко — ещё что-то, и идёшь домой, готовить её. Мальчишки, которые тебе дороже всего в мире, больше не плачут от голода… они ничего не знают, да и не поняли бы, они просто счастливы. Вот так. Где-то внутри здания рабочие подрубили электричество, гирлянда загорелась жёлтым. Шлатт загляделся на огни, отразившиеся в блестящих глазах Уилла, спрыгивающего на землю.       — Я потом нашёл другую работу, — Сут улыбнулся совсем плохо. — Изо всех сил старался, лгал всем и каждому, чтобы никто не узнал об отсутствии отца и не разделил нас троих. Некоторых людей приходилось подкупать, кому-то давил на жалость. Но потом Таббо заболел, и… понимаешь, я думал, что сойду с ума, Таббо просто начал падать вдруг, я находил его, а он лежал где-то на полу, врач страшные вещи говорил, и я… вернулся к... работодателю. Второй период было хуже, я понимал больше, а ещё… он начал меня учить разным вещам. Так он это называл. Обучение на будущее. Шлатт сглотнул.       — Зачем. Уилбур посмотрел ему в глаза, гирлянда светила ему в спину, и в темноте его взгляд показался Шлатту самой страшной вещью, которую он только видел.       — Для других людей. Я этого не помню, но однажды он привёл другого человека. И дальше было много людей, женщин и мужчин. Женщины в основном были добрее, а мужчины… иногда забывались. Мой работодатель обычно не приводил агрессивных, но… Помнишь последний день фестиваля? Мне было… очень плохо, так страшно, я думал порвать с этим насовсем, но Таббо всё ещё падал, и… я хотел думать, что имею право на нормальные отношения с тобой, пытался не дать тебе коснуться моей мерзкой стороны. Слишком много думал об этом. Вот и подумал, что ты… Я хотел без грязи. Сам не заметил, как испортил всё своей мнительностью, да и вообще, надо было просто, чёрт возьми, уточнить, и… этого могло бы не случится. Кроме того, я мог бы не думать особо, просто согласиться, ты в любом случае лучше, чем он, я… прости, уже несу бред… Он закашлялся, влажно, по-больному, прикрывая рот обеими ладонями, Шлатт быстро поставил стакан с кофе на плитку дорожки, стянул пальто и накинул его на чужие сутулые плечи.       — А потом тот человек, который чуть не задушил меня, — хрипло продолжил Уилбур, — он нашёл меня, и…       — Скажи только слово, и я его посажу.       — Я убил его, Шлатт. Шлатта будто ударило током.       — Что?       — Я убил его… — Глаза Уилбура блестели теперь так, будто он был в лихорадке. — Я устал бояться каждый день, Джон, слышишь? Я направил пистолет, и сказал, что если он сделает хоть шаг вперёд, я спущу курок. Он шагнул, Джон. Я убил его. Шлатт медленно опустился на покрытую инеем траву. Уилбур стоял рядом, не отрывая от него горящего взгляда, он ждал реакции. И молчал.       — Ты… человека… — слова застряли у Шлатта в горле.       — Да. А потом ты позвонил мне, и я поехал делать кофе, и знал, что если ты хоть пальцем тронешь меня, убью и тебя тоже. Медленно, очень медленно в голове Шлатта сменялись мысли, он не мог дышать, вспоминая стук на другом конце провода, первый неотвеченный звонок, думая, что мог бы быть мёртв сейчас, если бы ему вздумалось полезть к Суту.       — Ради всего святого, Уилбур, ты… Уилл закивал истерично, его трясло, он сел у арки, и светящаяся проволока, запутавшись в его кудрях, подняла их в воздух. Запахло палёным, аромат кофе окончательно потерялся в порыве холодного ветра.       — Волосы, Уилл. Оно прожжёт тебе волосы. Шлатт потянулся к нему, но Уилбур замотал головой, отползая в сторону, как будто от раскалённого железа. Шлатт схватил его за плечи, с которых упало пальто, встряхнул молча, и бросился выпутывать провод.       — Сиди смирно, — на всякий случай сказал он, хотя Уилл под его руками вдруг замер, и его дрожь выдавали только колышащиеся пряди. Шлатт возился с гирляндой, думая, что вот-вот поедет крышей. Смотрел вниз, и боролся с желанием попросить Сута прекратить, наконец, эту невыносимую шутку, но понимал, что так не шутят. Что Уиллу в последнее время совершенно не до шуток, он не хренов клоун, он шлюха. И вдруг Шлатт понял, что первой его внятной мыслью стало успокоить Уилбура. Не звонить в полицию, не кричать, а сказать ему, что всё в порядке, хотя нихуя. Так что Шлатт сглотнул, откинул проволоку в сторону и прижал Сута к себе, в шоке от того, как быстро его привязанность перевесила человеческую жизнь.

***

      — Кто-то видел? — спросил Шлатт, когда Уилбур перестал рыдать. — Кто-то знает?       — Я не знаю, там никого не было, но после нашей с тобой встречи мне работодатель написал смс. Там два слова. «Я знаю». Я… Джон, я ничего не ответил, я так сильно его боюсь, он способен на что угодно, я понятия не имею, что он может хотеть кроме того, чтобы я продолжал работать! Как думаешь, он может использовать то что знает, чтобы я к нему вернулся? Он ведь… спас мне жизнь, тогда, когда меня душили, я…       — Не говори хуйни, — резковато бросил Шлатт, провожая взглядом уходящих рабочих в окне. — Если бы не он, никто бы тебя не душил.       — Если бы не он, я бы умер от голода, и братья мои тоже, потому что я был слишком труслив и глуп, чтобы действовать правильно, а теперь уже поздно, Джон. Они сидели в недоделанном кафе и пили кофе, который сварил Шлатт. Он ведь тоже умел — несколько лет назад даже сам стоял за стойкой. Его напитки были жёсткими и крепкими, как алкоголь.       — Уилл, — Шлатт старался говорить теплее, но голос всё равно подрагивал от злости, — ты был чёртовым подростком, ребёнком, который хотел есть и спасти семью. А он был совершеннолетним старшеклассником, взрослым, который этим воспользовался, и вместо того, чтобы по-настоящему помочь,… блять, Уилбур, он сделал из тебя малолетнюю шлюху, а потом пустил тебя по рукам, потому что у тебя брат уми-… Сут снова заплакал, и увидев это, Шлатт замолчал. «Что я, блять, сказал, нахуя?»       — Прости. Прости, Уилл. Я просто хотел, чтобы ты не смел винить себя. Уилбур помотал головой, вытирая руками лицо, как тогда, в офисе.       — Забудь. Всё нормально. Я… не знаю, как он понял. Я не знаю, что мне делать. Даже представить не могу, что будет делать он.       — Какой он вообще, этот... ради бога, можешь не называть его больше работодателем?.. а, к чёрту... он опасный? Уилбур неуверенно кивнул.       — …Да. Шлатт хлебнул горячего кофе. Он не стал крошить туда шоколад, решив не пытаться кое-как повторить, и в итоге напиток всё равно не устраивал и не успокаивал.       — Я думаю, нужно сначала узнать, что он видел. Видел ли он вообще что-то, или ты… неправильно его понял, вроде того.       — Да, я уже думал об этом, но трусил… На самом деле… Джон, господи, я ведь только что сделал тебя соучастником… когда всё вскроется — ты в опасности, я… устал и проговорился, чёрт, Джон, мы не должны об этом говорить, можно я поеду домой? Шлатт помотал головой, отгоняя наваждение. Если бы Уилбур не говорил, если бы всё оставалось, как прежде?       — Что сделано, то сделано, кудряшка. Я уже знаю, и буду с тобой. Понятно? Ты точно чокнешься, если я просто сделаю вид, будто не слышал ничего, и брошу тебя с этим дерьмом. Ты сам сказал, что сделал бы для меня то же самое. Сут опустил взгляд в свой кофе.       — Да, но… Пожалуйста, подумай ещё раз. Тебе есть, что терять. Шлатт честно задумался. Покрывательство преступления, чудовищный удар по репутации, потенциальная отсидка и крах будущего, порицание, окончательная убеждённость родителей в собственной правоте… Ну и Уилл на другой чаше весов. Любимый человек.       — Я справлюсь, — выученно сказал Сут. — как и-       — Всегда. Знаю. Хватит бравировать, и расскажи мне про этого мудака.       — Его... его зовут Дрим. . . .