Эпилог номер два

      Бен стоял перед подрамником с натянутым на нём холстом и задумчиво крутил в руках мастихин. Основные щедрые мазки по всему полю большого квадратного полотна были нанесены. Они расходились радиально от центра, где должно было помещаться центральное изображение — Мадонна с младенцем.       — Кадмий жёлтый, кадмий жёлтый, — бормотал себе под нос Бен. А потом решился, бросил мастихин на растерзанную долгой работой палитру и, выхватив из замызганного стакана жёсткую кисть, нанёс первый контур.       Полотно сияло. Нанесённые мастихином лоскуты жирной масляной краски соткались, самым причудливым образом переплетясь оттенками кадмия оранжевого и жёлтого, ляпис лазури, изумрудной зелени и белил. Бен хотел сочетать несочетаемое: слить воедино желтизну мартовских тюльпанов, свежесть душистой сирени, тонкий аромат цветущих яблонь, покорность умирающей октябрьской листвы, бег пышных облаков перед июльской грозой, мудрость белоснежных зимних покровов. Он морщился, отступал и вновь приближался к холсту, иногда насвистывал что-то, иногда выбегал, возбуждённый, в сад, прикасался рукой к шершавому стволу яблони, пару раз отжимался и, тяжело дыша, почти бегом возвращался обратно в мастерскую.       Воздуха, воздуха — вот чего решительно недоставало изображению. Ему бы хотелось схватить стоящее в углу мастерской ведро, выйти на улицу и черпать им воздух, как дети черпают ведёрками прозрачную водицу в весенних лужицах из талого снега, а потом с размаху выплеснуть его на полотно, чтобы оно задышало, запульсировало, зажило своей собственной жизнью. А потом подцепить кончик солнечного луча и потянуть-потянуть, закрепить мелкими гвоздиками к подрамнику, вплести его свет, сияние между суровыми льняными нитями.       Бену было и тревожно, и радостно. Возбуждение сменялось приступами паники и тоски: получится ли? То он был уверен, что непременно должно получиться, то уверенность исчезала, как исчезают неточные линии на рисунке под напором бездушного ластика. Тогда он ходил, раскачиваясь, взад-вперёд по мастерской, мычал, подтягивался на вделанном в косяк турнике, бормотал что-то себе под нос, а потом опять бросался к мольберту, к палитре и принимался то соскабливать, подчищать уже нанесённые мазки, то наносить поверх имеющегося изображения новые слои.       Очередной тюбик белил практически закончился, художник почти не глядя потянулся за ним, схватил опустошённую жёсткую спираль, стал выдавливать остатки краски, чуть ли не обламывая ногти и чертыхаясь. Оттерев уже ставшей пятнистой ветошью руки, Бен перехватил кисточку поудобнее и, обмакнув её в растворитель, принялся лихорадочно замешивать краску, быстро опуская кисть то в один, то в другой подготовленный на палитре сгусток, бросая быстрые взгляды на стоящий перед ним холст.

***

      — Знаешь, что сегодня случилось, Рей? — напихав полный рот булки и оттого невнятно, спросил Бен.       — Ты написал очередной шедевр? — лукаво усмехнувшись, уточнила та.       — Да! Вот именно! — хрипло из-за набитого рта засмеялся Бен. — Но я не об этом.       Она почти не изменилась: только чуть более грустным стал глубокий взгляд её внимательных глаз, чуть более размытыми черты лица. Больше всего изменений претерпело тело: всегда небольшая грудь налилась и стала тяжёлой, набухшей, потемнели и стали шире ореолы сосков; живот же выступал совсем немного, как будто она не проходила уже половину беременности.       — Я писал тебя сегодня, писал в виде мадонны с младенцем…       — Меня? — изумилась Рей, перебивая. — Какая же я Мадонна?       — Самая настоящая. И в какой-то момент я замешивал краску на палитре, а мне показалось, будто это я не краску, а глаз замешиваю, понимаешь? Так и наложил его на холст — готовый уже.       — Покажешь? — выдохнула Рей.       Бен кивнул и торопливо зашагал в мастерскую, на ходу включая свет. Рей поспешила вслед за ним.       Прислонённый к стене мастерской, даже в тусклом свете искусственного освещения свежей краской сиял холст. Посередине его угадывалось изображение женщины, держащей на руках младенца. Её распущенные волосы бликовали на солнце, а сама она, словно раздумывая над тем, что же предстоит познать в этом мире её крошечному ребёнку, какая судьба его ждёт, задумчиво смотрела вдаль, не пряча, но и не устремляя на зрителей взгляда огромных глаз. А сидящий на её коленях ребёнок, напротив, смотрел прямо, пытливо вопрошая, зачем, для чего подошли к нему люди, что принесли они с собой и что способны сотворить с его едва начавшейся, хрупкой и беззащитной жизнью.       Они сидели в сиянии солнца, окружённые его золотистыми лучами, отражавшимися от всего сущего и отражавшими всё самое прекрасное, что только есть в этом мире: розовое закатное небо, густые сиреневые сумерки, свежий мартовский воздух и прозрачное марево июльского полдня. Сияние исходило от них, как огромный нимб, как радужный шар, окутавший мать и дитя главным, что необходимо было им в этом мире — вселенской любовью и бесконечной надеждой на человеческое добро и милосердие.

***

      Фазма появилась в их квартире, когда Рей готовила суп. Готовить она не умела и могла со всей уверенностью сказать, что это дело не для неё, но надо же было когда-то начинать. Она задумалась, вспоминая, все ли ингредиенты положила и, высунув от напряжения кончик языка, принялась помешивать булькающее на плите варево. Пахло, в принципе, съедобно. Рей склонила голову набок, критически рассматривая получившееся блюдо, и тут входная дверь хлопнула, раздался разноголосый визг и, сразу вслед за ним, топот пары ног.       — Я первая, первая! — вопила восхищенная своей маленькой победой Шми.       — Только потому, что я позволил тебе выиграть! — возразил красный запыхавшийся Бен-младший.       Из боковой двери, ведущей в мастерскую, на шум голосов выбежал Бен, вытирающий на ходу руки мятой, уже изрядно испачканной тряпкой, присел и распахнул объятья.       — Папа! — завопили близнецы хором и повисли на нём.       Бен встал, увешанный детьми, покружился с ними, попеременно целуя то одного, то другого, а потом взглянул на Рей абсолютно счастливыми глазами.       — Привет, Рей! — запоздало спохватилась Шми и помахала Рей рукой.       — Ой, — смутился маленький Бен. — Мы забыли поздороваться.       — Идите уж, — засмеялась Рей, — и никакого сладкого до обеда!       — Ну во-о-о-т! — расстроенно протянула Шми, ещё крепче обхватывая отца ручонками.       — Немножко-то можно, — по-заговорчески громко прошептал Бен-старший, подмигивая близнецам обоими глазами.       — Бен! — укоризненно воскликнула Рей, а дети радостно засмеялись.       Бен утащил близнецов в мастерскую, откуда тут же послышались удивлённые возгласы и радостный визг, а Рей вернулась к своему занятию, с сомнением поглядывая на безмятежно побулькивающее варево. Готово или не готово?       Тут дверь снова хлопнула, и на пороге появилась высокая светловолосая женщина с короткой стрижкой. В глаза сразу бросались её ладная фигура, невероятная стать и гордая посадка головы.       — Привет, Рей, — сказала она. — Помощь нужна?       — Да вот, не могу понять, — откликнулась та, — готово или нет.       — Надо пробовать, — посоветовала Фазма, подходя ближе. — Если овощи сварились, значит, готово.       Рей уже была знакома с Фазмой, но обычно либо они с Беном заезжали за детьми, либо встречались на какой-то «нейтральной территории», как называл это Бен, и, обменявшись с этой величественной женщиной короткими приветствиями и парой незначительных фраз, расходились каждый в свою сторону. «Сейчас будет целовальня», — всякий раз предупреждал Бен перед встречей с близнецами. И всякий раз с воплями и визгом на него накидывалась шумная команда из двух темноволосых озорников, как две капли воды похожих друг на друга, даром что один из них был мальчиком, а вторая — девочкой. Накидывалась и принималась обчмокивать, а Бен чмокал их в ответ, гладя по лохматым головёнкам своими большими руками.       Но вот Фазма в этих семейных встречах никогда участия не принимала. Она абсолютно спокойно восприняла появление Рей, окинула её взглядом удивительно голубых, ясных, как апрельское небо, глаз, и, протянув руку, коротко представилась: «Фазма». Если честно, Рей ожидала худшего, хотя это было странно, ведь никакой вины перед бывшей женой Бена она не чувствовала. Однако не все так уж радостно восприняли известие о помолвке знаменитого художника, в прошлом именовавшегося Кайло Реном.       — Залетела от него, да? — услышала однажды Рей в трубке ядовитое шипение. — Думаешь, поймала его в свои сети?       — Вы кто? — изумилась она.       — Я любовь всей его жизни, запомни, дурочка! — заплевалась трубка дальше. — Он увлёкся тобой ненадолго, как и многими, сколько их у него было! А любит он только меня, меня — Базин!       — Базин? — растерялась Рей от неожиданности. — Что-то я вас не припоминаю.       — Сделай аборт, дрянь! А то хуже будет! — продолжала бесноваться странная женщина, но Рей уже перестала её слушать: нажала на отбой и тут же занесла номер в чёрный список.       Пришлось подвергнуть расспросам Бена. Тот сразу помрачнел, принялся кусать губы, теребить волосы, сквозь зубы неохотно выцеживая по словечку. Потом поднял на Рей глаза и, глядя на неё взглядом провинившегося щенка, совершенно по-детски выпалил: «Я больше не буду!» Рей охватил неудержимый смех. Она расхохоталась и как-то пропустила момент, когда взгляд Бена из провинившегося стал подозрительным, он прищурился, глядя на неё, и вдруг спросил:       — Погоди, а как ты вообще про неё узнала?       — Да она сама мне позвонила, — сквозь хохот призналась Рей.       — Позвонила? И что сказала? — продолжил допытываться Бен.       В общем, Рей не хотелось ничего рассказывать, но тут уж пришлось, ведь она первой начала этот разговор. Короткий пересказ занял пару минут, но за это время лицо Бена помрачнело настолько, что Рей, посмотрев на него внимательно, осеклась на полуслове.       — Убью, сука! — взревел Бен, шарахнув кулаком по палитре.       Палитра свалилась на пол, опрокинулся складной столик, посыпались кисти, тюбики, звякнул жалобно мастихин, а Бен подбежал к стене и стал отшвыривать прислонённые к ней холсты.       — Что ты делаешь, Бен? — Рей тоже вскочила со стула, на котором сидела, в очередной раз позируя ему, и, подбежав, обняла его сзади.       — Да где-то тут оставались ещё этюды, которые я писал… когда она… — тяжело дыша и продолжая отшвыривать подрамник за подрамником, проговорил Бен. — В топку всё! Сжечь… ведьму!       — Бен, Бен, успокойся, — увещевала Рей не на шутку разошедшегося художника, мягко поглаживая его по спине. — Я же просто спросила, чтобы знать на всякий случай.       — А-а, сука! У Хакса же всё! — Бен с размаху пнул подвернувшийся ему маленький квадратик оргалита с намеченным на нём пейзажем.       — Бен! — строго сказала Рей. — Прекрати! А то я уйду!       — Куда? — всполошился тот, наконец оборачиваясь и хватая Рей в охапку. — Ты же не… Я больше не буду! — повторил он, сжимая её крепче, так, что у неё кости затрещали, и целуя в макушку. — И ты обещала!       — Что я обещала? — полузадушенно, тщетно пытаясь высвободиться, уточнила Рей.       — Что будешь со мной! — пробормотал Бен, зарывшись носом в её волосы.       — Обещала, значит буду, — тщетно борясь со смехом, заверила его Рей, а потом посерьёзнела: — Главное, и ты не забудь.

***

      — Я пришла сказать, — продолжила как бы между прочим Фазма, — что совершенно не против вашего брака. Бена я больше не люблю, а с детьми пусть он видится, сколько хочет.       — Спасибо! — с облегчением воскликнула Рей, отворачиваясь от плиты и глядя в глаза этой мудрой красивой женщине, которая была старше её, которая вообще могла не приходить и ничего не говорить, но по необъяснимым для Рей причинам решила это сделать.       Всё равно после помолвки с Беном Рей чувствовала некоторое напряжение вокруг себя. И оно странным образом усилилось после известия о её беременности. Даже Хакс, состоящий теперь в продолжительных прочных отношениях с Роуз, пару раз фыркнул носом, заявив, что Кайло, то бишь Бен, находится в творческом подъёме, и эта волна творчества может разбиться о всякие там пелёнки, на что стоящая рядом Роуз возмущённо вытаращила глаза и со всей дури шарахнула ему по плечу тяжёлой, как догадывалась Рей, рукой. Бен потемнел лицом и сообщил, шагнув к Армитажу, что не знает, как там насчёт волны, но чья-то рыжая физиономия сейчас точно будет разбита им лично. Пришлось Рей попеременно всех успокаивать, начиная со сжавшего кулаки Бена, заканчивая покрасневшим и рассыпавшимся в извинениях Армитажем.       — Судя по реакции Роуз, не видать Хаксу секса как минимум неделю, — смеялся Бен потом, по пути домой, — а то и двух.       Рей посмеялась вместе с ним, но горький осадок где-то в глубине души остался. Ей-то хотелось, чтобы весь мир радовался вместе с ней, а получалось совсем наоборот. И слова поддержки, прозвучавшие совершенно неожиданно из уст женщины, от которой она ну никак не ожидала их услышать, приятной теплотой окутали сердце.       Едва подавив желание заключить Фазму в объятия (всё же это было вряд ли уместно при их поверхностном знакомстве), Рей вдруг произнесла, словно слова эти вырвались у неё сами собой:       — Спасибо! Ты не представляешь, как это важно для меня. А то мне тут уже и аборт сделать предлагали.       — Кто это? — прищурилась Фазма.       — Базин, — пояснила Рей. — Позвонила мне и сказала, что она любовь всей его жизни, а я — так — мимолётное увлечение.       — Ага, конечно. — Взгляд Фазмы стал холодным и тяжёлым. — Не вздумай её слушать! Это именно она разбила нашу семью, заведя интрижку с женатым человеком.       Фазма тяжело вздохнула и продолжила, протянув руку и поглаживая Рей по плечу:       — С Бена я вины не снимаю. Но ведь она знала, что он женат и у него дети. Могла бы и остановиться, не начинать. Бен ведь всегда спрашивает… разрешения.       Переведя взгляд на кастрюльку с тихо булькающим супом, Фазма улыбнулась и уже весело произнесла:       — Знаешь, а по-моему, готово. Можно накрывать.

***

      Живот странным образом натянулся, стал тугим, как барабан, и твёрдым, а потом пошёл волнами слева направо.       — Ой, — удивилась Рей.       — Что? — вскинул голову Бен.       — Он там… плавает, — пояснила Рей и приподняла края блузки, обнажая ходуном ходящий живот.       Бен изумлённо вскинул брови, подошёл, положил огромные тёплые ладони поверх лежащих на животе ладошек Рей. Под его руками движение постепенно замедлилось, успокоилось, и живот опять стал мягким.       — Тебе не больно? — с тревогой спросил Бен, наклоняясь к Рей и легонько прикасаясь к её щеке губами.       — Да нет, — пожала плечами та, — просто странно, что внутри тебя кто-то живёт самостоятельной, независимой от твоих желаний жизнью, и ты должна с этим мириться.       — Отдадим на плаванье, — пробормотал Бен, привлекая её ближе и расстёгивая пуговки блузки.       Рей носила белую просторную блузку, украшенную на груди накладными кармашками с клапанами. Живот у неё был небольшим, но ей нравилось чувствовать себя беременной, поэтому она сшила себе просторную блузу. На клапанах красовались маленькие пуговицы для застёжки, и Бен почему-то любил теребить эти маленькие пуговички. Он наклонялся к Рей, целовал шею, пока его пальцы перебирали белые пуговки, расстёгивал наконец блузку, обнажая налившуюся грудь, пожирал её глазами и обводил пальцами потемневшие ореолы сосков, увлекая Рей на стоявший у дальней стены мастерской топчан.       — Ты себя хорошо чувствуешь? Можно, я?.. — обычно спрашивал он, хотя уже снимал с неё юбку и ставил на четвереньки.       Рей улыбалась, молча кивала и подставляла под поцелуи лицо, шею, сама целовала в ответ с нежностью. Бен входил в неё осторожно, придерживая за бёдра, и Рей чувствовала его нетерпение, чувствовала, что ему хочется прижать её к себе сильнее и действовать жёстче, но он чутко прислушивался к ней, всякий раз останавливаясь, едва ему казалось, что Рей испытывает хоть малейший дискомфорт. Лишь в конце он наваливался на неё сверху, прихватывая зубами мочку уха, жарко дышал и тут же, спохватившись, валился набок, крепко прижимая Рей к себе и целуя её в плечо и изгиб шеи. Иногда он что-то бормотал при этом, и однажды Рей расслышала, что:       — Всегда ходи беременная. Офигеть, какая ты красивая с этим животом.       — А без живота я некрасивая? — смеясь, уточнила Рей.       — Что? — опомнился, очевидно, находящийся в это время далеко мыслями Бен.       Обычно он почти сразу вскакивал, натягивал заляпанные краской рабочие штаны и подсаживался к мольберту. А Рей, заботливо укрытая одеялом, смотрела, как ходят ходуном его сильные плечи, когда он замешивает краску, как уверенно двигаются руки, наносящие изображение на холст или кусок оргалита — зависело от того, что Бен в это время писал, вдыхала запах масла и скипидара, слушала, как он насвистывает сквозь зубы какую-нибудь мелодию, и постепенно засыпала.

***

      — Ну, кто будет вкусный и питательный суп? — крикнула Рей погромче, осторожно неся кастрюлю в столовую.       — Не я! — поспешила отказаться раскрасневшаяся от возни с отцом Шми.       — И не я! — поддержал её брат.       — Ну вот, — вздохнула горестно Рей, — опять придётся мне пить какао в одиночестве.       — С маршмэллоу? — заинтересованно вскинул любопытный нос Бен-младший.       — Ага, — кивнула Рей, пряча улыбку.       — Ладно уж, давай сюда свой суп, — сварливо буркнула Шми, присаживаясь к столу.       — И руки не забудьте помыть, — напомнила Рей, доставая тарелки и приборы.       Дети застонали, но поплелись мыть руки.       — Люблю тебя, — шепнул Бен, проходя мимо и чмокая Рей в щёку.       Рей улыбалась и расставляла тарелки по столу. Всё было хорошо. А скоро должно было стать ещё лучше.