Kiss kiss kiss

День был непогожий и нерадостный, с неба капало. Россия шёл лёгкой, крадущейся походкой, в одно движение обходя или перепрыгивая лужи. Он преследовал кошку. Кошка могла похвастаться и без того редкой трёхцветной мастью, да ещё и невероятно красочной при этом. Она казалась чрезмерно тощей, даже голодающей, а на розоватой безволосой кромке уха пиратскими серьгами болталось несколько намертво вцепившихся клещей. Кошка спешила по своим делам и делала вид, что совершенно не замечает ступающее за ней по пятам воплощение, жаждущее сцапать её, помыть, осторожно вытащить кровопийц, капнув на них подсолнечным маслом, и накормить до отвала. Такая уж у них была игра. Тварюшка попалась Ивану на глаза ещё пару месяцев тому назад, но с тех пор она сбежала из его дома уже пять раз и, кажется, совершенно не желала быть любимой. Или, может, её просто нужно было завоевать. Не имея других экспансивных планов по интервенции, именно этим Брагинский и занялся - и вот теперь по иронии судьбы нарушал границу за границей, подкрадываясь шаг за шагом ближе к своей жертве. Ведь, как известно, кошки гуляют где хотят. Воплощения тоже. На одной из улиц зверюшка остановилась и принюхалась - где-то недалеко готовили рыбу на французский манер. Россия тоже привстал, огляделся, поправил шарф, шумно втянул в себя воздух и облизнул пересохшие губы - да, похоже, они были уже где-то в Бретани. Стоило бы, пожалуй, остановиться и сдаться, отвернуться, вернуться в собственные пределы и заняться делами... цветы, там, полить... Кошка, похоже, тоже поняла, что добыча (ведь она-то была свято уверена, что сама ведёт охоту; что ж, в каком-то смысле - по крайней мере, за собой - она точно вела) вот-вот сорвётся с коготка - и, зная также, что русские не сдаются, махнула сразу через пролив. Иван вздохнул, пожал плечами и тоже перешагнул полоску воды так легко, будто она была нарисована на карте. В Лондоне кошке понравилось. Там было не в пример теплее, к тому же, на удивление, царила прекрасная погода и вовсю светило солнышко. В его-то лучах кошка растеклась прямо поперёк тротуара на маленькой, никому не знакомой улице и прикрыла глаза в обманчивой сонливости, готовясь по первому признаку приближения дичи вскочить на лапы и умчаться вверх по переулку, выгнув спину дугой. Не через океан, конечно, ведь воду усатая не любила вовсе, тем более, в таких количествах. Но ещё парочку городов интереса ради... Россия всё это знал. Что он, никогда, что ли, не охотился на кошек? Он поэтому остановился в тени невысокого углового домишки, да так, чтобы кошка видела его, но не начала ещё бояться. Подумав, унизился до приседания на корточки - да так, что в своих спортивных штанах, в которых, вообще-то, просто вышел выбросить мусор и никак не ожидал отправиться в путешествие, сразу стал воплощением любого мема про гопующих славян. И - конечно, не без этого - приоткрыв пересохшие снова от долгой ходьбы губы, позвал: - Кис-кис, кис-кис, кыса-кыса-кыса. Кошка удостоила Ивана косым взглядом через плечо - таким королева, должно быть, смеряет подданных, когда ей совсем уж невмоготу улыбаться и терпеть их прошения, когда она вспоминает, что она, так-то, владычица морей и полей и имеет право хоть иногда делать то, что хочется лично ей. В общем, была она презрительна и ни единая волосинка не шевельнулась на её шубке. Всем своим видом кошка демонстрировала, что назойливый преследователь не достоин даже виляния хвостом. Россия, как водится, не сдавался. - Кис-кис, кис-кис, - бесконечно и монотонно гундел он, передвигаясь по миллиметру крабьей походкой и искренне надеясь, что зверюга не сочтёт это угрожающим, пока не станет слишком поздно. Сама зверюга внутренне подобралась - всё она прекрасно видела; с другой стороны, лапки устали, а на солнышке было так хорошо... И наступил уже обеденный час, а у Ивана в холодильнике - дело ясное - ждала бутылочка молока и наверняка имелись какие-нибудь несусветные яства. В общем, кошка совсем уже решила сдаться на милость победителя, но - не пришлось. - Нарушаем? - раздался над ухом Брагинского голос, которому быть бы вкрадчивым и намекающим на скорое наказание, так нет же - он и впрямь отливал металлом. Некоторых жизнь ничему не учит, как и годы крепкой вражды, но всё-таки тварюшка устроила себе сиесту не во Франции, а значит, выбирать не приходилось. - Никак нет, - отрапортовал Россия по накрепко вбитой привычке, и лишь потом, обернувшись, с улыбочкой уточнил. - Мы с неофициальным и недипломатическим визитом. То есть, на минуточку и вообще сейчас уйдём. Англия (а это, конечно, был именно он) оглядел место происшествия и недовольно поджал губы. Говоря по правде, ему тоже нравились кошки (особенно чёрные, но черепаховые тоже, говорят, ничего для колдовства), а ещё больше нравился Россия, о чём тот, кстати, прекрасно знал, но на чай почему-то не заходил уже давно. А надо было. Конечно, именно поэтому Артур скривился так, будто лимон проглотил (целиком), и уточнил: - Что ты вообще тут делаешь? - Кошку ловлю, - радостно продемонстрировал Иван, вообще снисходительно относящийся к этому дёрганью за косички, и, кинув короткий взгляд на кошку, заснувшую крепко, потому как почувствовавшую, что ловить её в ближайшее время не будут совсем, демонстративно позвал, ни на что особо не надеясь: - Кис-кис-кис. Англия побелел с лица. Потом покраснел. Потом огляделся по сторонам, чтобы понять, что никто больше этого не слышал. К счастью потенциальных людей, они на улице отсутствовали. Только заблудившийся среди невысоких домов ветерок разносил призыв во все стороны света, но откликнуться на него никто не спешил - уж точно не английские кошки, которым сделать это мешал языковой барьер. - Брагинский, - осторожно, тихо и необычно деликатно окликнул Артур, нервно поправляя галстук, удавкой затянувшийся на шее. - Ты же знаешь, что здесь по-русски не говорят? И кошек зовут по-другому. А то, как зовёшь ты, это... - Но кошка-то русская, - невежливо перебил Россия. - Она тоже в вашей тарабарщине не разумеет, - подумав, недоумевающе склонил голову к плечу, как бы не веря. - Надо же, мне никогда не приходило это в голову - то, что английские кошки не понимают простого человеческого "кис-кис", - на Англию стало совсем уж страшно смотреть - он судорожно сжал губы и пытался то ли не засмеяться, то ли не наговорить всякого. - И кто же тогда на него приходит? - задал в заключение вовсе не очевидный и не из чего не следующий вопрос Иван, с невинным интересом наблюдая за реакциями успешно, но небыстро справляющегося с собой собеседника. Тот в ответ кашлянул и лаконично сообщил: - Я. В следующий раз - с английским словарём. Английского Россия не знать не мог, из чего следовало, что он, конечно же, издевается. Сам он этого и не скрывал - отмахнулся и отвернулся, переключая своё внимание на приоткрывшую один зелёный глаз кошку, снова задумавшуюся о побеге. - И на кой ты мне нужен, скажи на милость? Артур уже совсем не вежливо и не деликатно, а даже скорее грубовато поднял Ивана на ноги, поставил перед собой, строго сжав за плечи, и поцеловал. Этот способ бессловесной коммуникации принёс свои плоды - и судя по тому, сколько времени они провели в обнимку после, уже совсем никого не смущаясь и обо всём забыв, незаметно и невзначай было принято единогласное решение отныне пользоваться исключительно им одним. Кошка посмотрела на это безобразие, встала, потянулась, задрала хвост трубой для привлечения внимания - и ушла, так ничего и не добившись, решив про себя, что люди очень странные, а она хочет домой. У России во входной двери имелась маленькая кошачья дверца, а холодильник зверюга открывать умела и сама, так как была сильной и независимой женщиной. Двое воплощений же немногим позже отправились в сторону совершенно противоположную. И намерения их были очевидны. В конце концов, если тебя не зовут на чай, пригласи себя сам - можно даже всякими оригинальными способами. * Франция славился своим любопытством, а больше - лишь непорочным неумением его удовлетворить. Ну или, может, сам-то он всё давно знал, но предпочитал получить подтверждение из первых рук. Как бы то ни было, услышав от него: - И что у вас там с Артюром? - в середине ничем не примечательного разговора о погоде, Иван не удивился совершенно. Разве что очень довольным его тоже назвать язык бы не повернулся - как-никак, дело было на саммите, в перерыве, и пусть даже саммит был не из важных, но на таких мероприятиях Брагинский предпочитал попусту не трепаться. Он бы лучше побеседовал о личной жизни томным вечером в квартире Франциска с видом на Эйфелеву башню, за бокалом вина, с тарелочкой сыров на закуску... Ммм... Увы, Бонфуа ничего такого не предлагал. Он вообще-то ждал ответа. Россия пожал плечами и честно ответил: - Когда как. - А сейчас? - продолжал настаивать Франция, едва не хихикая, точно умирающая от желания посплетничать школьница, - ему-то с его места было прекрасно видно, как чуть дальше по коридору застыл Англия собственной персоной и, очень умело делая вид, что смотрит в окно на скучно-серую стену соседнего здания, чрезвычайно внимательно подслушивал. Иван лицезреть это не мог физически, потому как стоял спиной, но подвох чуял, поэтому отвечать не спешил - снова пожал плечами. - Значит, - вкрадчиво продолжил Франциск, которому, в точности как древнегреческой богине любви, чтобы не заскучать, надо было время от времени пускаться в сомнительного характера эротические приключения, - если я предложу тебе прийти сегодня вечером ко мне... посмотреть на огни Эйфелевой башни... немного выпить... Россия подумал о вине, сырах, цветущих магнолиях, чей запах доносится из окна, так сладко овевая лицо, и изрядно оживился. Конечно, он бы согласился на это заманчивое предложение - а чего весенней ночью тухнуть дома? - но тут о ноги его, безнадёжно украшая тёмные брюки узором из светлой шерсти, потёрлась непонятно откуда взявшаяся белая кошка. Она выглядела довольно ухоженной и, может быть, даже породистой, но безнадёжно нуждающейся в ласке - и, конечно же, Иван, которого жизнь, если разобраться, тоже ничему не учила, а может быть, это именно он не учил уроки и сам был виноват, склонился над зверюшкой, ласково приговаривая: - Кис-кис, кис-кис, хорошая... В то же мгновение Кёркленд коршуном метнулся через весь коридор и, почти танцевальным движением развернув Россию на сто восемьдесят градусов, поцеловал его с пылом, которого от чопорного англичанина порой не дождаться было и в спальне. Конечно, от такого порыва очередная кошка осталась совершенно позабыта и не полюблена - как и, собственно, Франция, который, из опытности сразу разобравшись что к чему, только хмыкнул, обиженно надул губу и устремился прочь по коридору, время от времени оборачиваясь. Никому не интересно быть феей-крёстной, если у самого личная жизнь не устроена и принца не досталось. Хотя... можно немного утешиться своей благостной добротой. Когда магия момента кончилась, Иван для надёжности отступил на пару шагов, смахнул с щёк недостойный лихорадочный румянец и коротко, почти угрожающе переспросил: - Ну и? - Мне показалось, ты звал, - Англия, отведя взгляд, проверял как застёгнуты пуговички на манжетах. Он много как умел смотреть, но вот выражение шаловливой невинности никогда ему не удавалось, а другое к этой ситуации не подходило совершенно и могло быть воспринято как оскорбление. Россия, увидев, что сверлить собеседника глазами смысла нет никакого, так как он на эти гримасы не ведётся века с семнадцатого, если не дольше, принял решение осмотреться по сторонам. Разумеется, кошки в окрестностях больше не наблюдалась. Можно было поспорить, она вернулась на колени к хозяину - подслеповатому старичку из соседнего дома, свято верящему, что в его возрасте и с его-то зрением нет ничего странного в том, чтобы не найти у себя на руках кошку, которая была там всего мгновенье назад. К тому же, раз спустя некоторое время она обнаруживается на прежнем месте и вот уже спокойно утаптывает себе площадку для сна, стало быть, ничего страшного и не случилось. Однако лучше на всякий случай держать зверя в охапке покрепче - очень уж помогает от ноющего сердца. У Ивана всё это пронеслось в голове, но очень коротко и обрывисто, после чего он, конечно, подсогнул ноги в коленях и тихонько позвал: - Кис-кис-кис... И был позорно пойман во второй раз. Что было дальше, история, в общем, умалчивает, но ясно одно: разногласий между двумя великими державами в ходе общей дискуссии на сей раз не возникло, так как саммит они прогуляли с запасом - в зал вернулись только вечером и не слишком-то вообще поняли, куда это все подевались; но и огорчились тоже не слишком-то - так, для приличия. * Чаще, куда чаще любви и ласки Англия доставлял России головную боль. Аккуратной, почти не метафорической, ровной стопочкой на краю стола - не с утра пораньше, но, скорее, к вечеру, когда все решения уже приняты и все разошлись довольные, а изменить ничего нельзя. Новые санкции, прокламации, счета и запреты... Артур нес их через всю Европу, прижимая к груди, чтобы потом осторожно разместить на кухне, на том углу скатерти, что казался наиболее чистым, и, всё ещё не глядя Ивану в глаза, нарочно присесть на самую шаткую табуретку, не особенно торопясь уходить. Кёркленд выглядел очень лишним в типичной российской кухне - в своём строгом костюме и как нарочно не снятых блестящих ботинках, даже в шляпе, которую, впрочем, он осторожно приподнял за тулью парой пальцев и, подумав, положил поверх документации, включавшей в себя, конечно, и обидные заявления, и газетные вырезки с подчёркнутыми местами, но... Шляпа была сухая и летняя - да такая, что от одного взгляда на него становилось жарко и солнечно, а в Москве текло из всех щелей - с карнизов, из-под заборов и так далее. Утешало лишь то, что Англия обходил пятна солнечного света с такой же смешной тщательностью, с которой Россия старался не мокнуть в лужах. - Принёс, значит, - он поскрипел зубами и тяжело опёрся на стол. - Это всё? Костюм пожал плечами, не выглядя слишком виноватым при этом. Человек внутри него, человек внутри воплощения неуютно поёжился. - За второй частью сам заходи. Как-нибудь. На чай. Иван в один глоток - почти заплыв - ополовинил стоявшую у плиты бутылку водки и, заметив вдруг, что кошачьи миски совсем опустели, присел на корточки возле них со стремлением наполнить, со смешной тщательностью пытаясь не просыпать на пол. - Валенок! - позвал жалким, невыразительным голосом, таким же влажным, как столичные улочки. - Где тебя черти носят, грёбаная ты животина?! Кушать подано! - взревел он напоследок, но это уже ничего не могло исправить: кот, знающий, что от хозяина в таком состоянии лучше держаться подальше, спал в шкафу, осыпая шерстью тщательно выглаженные рубашки. - Кис-кис-кис, - тихо, почти стыдливо добавил Россия, осторожно поднимаясь на ноги. На этот раз самостоятельно. Артур медленно подошёл к нему, попытался поймать взгляд опущенных долу глаз - но не смог. И тогда просто мягко и заботливо поцеловал в удобно подставленный лоб. Потом ещё раз, ещё. Постепенно, неспешно и методично, с германской скрупулёзностью осыпал он поцелуями лицо, нежно стирая что-то мокрое и солёное с глаз, вбирая в себя выпуклые и впалые чёрточки, массируя умелыми узкими ладонями напряжённые плечи, и Иван весь казался в его руках куском глины, принимающим форму, остановленным от оплывания. Даже притом, что в Москве все текло и капало, а на ветках гомонили неугомонные птичьи стаи, приступая к этому всенепременно в три утра. ...Кот вышел к мискам, когда всё стихло, и аппетитно захрустел кормом. Он-то знал, что, когда кискали, было не время - звали на самом-то деле совсем не его. * А потом случилось утро. Россия проснулся первым и по давней привычке тут же вскочил - сел на край кровати, свесив ноги, и тут же оглянулся через плечо: надеялся увидеть спящего без задних ног Англию и в своих ожиданиях не обманулся. Ну, то есть, на первый взгляд. Артур умело притворялся, что крепко спал, и только едва заметно подрагивали сжатые крепче положенного, сомкнутые лишь мгновенье назад веки. У окна стояли на страже шторы и надёжно сдерживали пытающийся прорваться внутрь свет - в результате комната сонно ворочалась в полумраке, не готовая к пробуждению, но с сожалением сознающая его близость. Иван закинул ноги обратно на кровать, то есть, лёг и заёрзал, придвигаясь ближе, чтобы только шепнуть в полускрытое светлыми волосами ухо: - Пора вставать. Артур только буркнул что-то неразборчивое в ответ: прикидывал, успел ли Брагинский взглянуть на часы и имеет ли представление о том, насколько на самом деле рано. Потом, правда, сам он вспомнил, что в его владениях раньше на два часа - и окончательно расслабился и обмяк, отвернулся на другой бок, впрочем, всё так же подставив ухо для любых соблазнительных предложений. Их, увы, не последовало. - Мне скоро в Кремль, - мягко упрекнул Иван, пытаясь отобрать у оккупанта одеяло и безнадёжно проигрывая в этой борьбе. - Правда, пора, - лобастая голова легла острым подбородком Англии на шею, и Россия принялся по-кошачьи носом тереться о его покрасневшее ухо. Это, кстати, подало Кёркленду какую-никакую, но идею. - Я не могу проснуться, - завёл он слишком уж бодрым голосом. - Мне снятся кошки, - он лукаво усмехнулся и добавил с нажимом. - Русские кошки, - и, открывая глаза, оглядываясь назад, чтобы убедиться, что его слова произвели правильный эффект, тихо добавил: - Кис-кис-кис. Иван сначала, конечно, поцеловал, но потом всё же упрекнул: - У тебя ужасное произношение. Русские кошки бы ни за что не пришли. - А ты? - переспросил Артур, поднимаясь на локтях. - Ты бы пришёл? Простыни ласкались к их ступням и запястьям морской пеной, по изножью пролегал замершей на прекрасное мгновение стрелкой часов проблеск солнца из приоткрывшихся штор, и проще уж было поцеловать его снова, чем ответить. Через полчаса пришлось всё-таки подняться с кровати, а через час Брагинский накинул ветровку, зашнуровал ботинки, звякнул ключами и вышел, оставляя Англию одного в квартире, полной секретов и страшных тайн, со шкафами, забитыми под завязку скелетами. Потому что иначе не интересно. Иначе у них никогда и не получалось Они не знали никакого иначе. * Иван и Артур прогуливались по парку, как ни в чём не бывало, и беседовали о всяких необременительных разностях. Иван мёрзло кутался в длинный плащ, Артур постукивал по плитке пластиковым носом чёрного зонтика, и, в целом, они не представляли из себя ничего особенного - джентльмены на прогулке, окончательно затерявшиеся в толпе. Дул пронзительный восточный ветер, неся с собой пыль и дождевые тучи, заставляя зажмуриться, а порой даже на время приостановиться - в такие моменты Россия каждый раз брал Англию под локоть, но едва порыв проходил, тут же отпускал, и они продолжали променад, как ни в чём не бывало, совершенно не замечая, что день для него, в сущности, выдался неподходящий. - Скоро хлынет, - разве что заметил Иван в какой-то миг. Артур отмахнулся: - Пройдёт мимо. - Поспорим? - последовало неизбежное предложение, в ответ на которое сделавший его был окинут строгим взглядом с головы до ног. Кёркленд поскрёб намечающуюся на подбородке щетину и авторитетно заявил: - Если только на поцелуй. - Ну, - разочарованно протянул Россия, - тогда не хочу, - и он отвернулся, тщательно разглядывая местную растительность, словно бы не желая признать свою обиду. И, возможно, заведомое поражение - в тучах снова наметился просвет, откуда на плечи и головы обрушился тяжёлый дождь из монет, золотых, но холодных. Весна не спешила, замешкалась где-то на полпути или задремала в сельском лесу, положив голову на пенёк, а ступни запрятав под моховую кочку, чтобы не мёрзли. Она была, словом, где угодно, только не в этом парке. Англия досадливо сморщился, словно бы от зубной боли: - Что-то не так? Иван покосился на него и тут же снова отвёл глаза. - Всё не так, - пробурчал он. - И политика твоя дурацкая. И холодно. Весной вообще не должно быть холодно! Артур пожал плечами - умением утешать он не блистал, тем более, когда изменить и исправить ничего не мог. Разве что легко и непринуждённо взять за руку, словно это самое обыденное его занятие, переплести пальцы и не выпускать, даже если Россия вяло и неубедительно попытается вырваться. Ну и... - Смотри, вон там кошка. Кошка, сгорбленная и явно озадаченная, застыла посреди дороги в глубочайшем недоумении. Уши она прижала к голове, а шерсть на хвосте встопорщилась настолько, что он стал напоминать ёршик трубочиста. Кошке тоже всё вокруг не нравилось, всё вызывало подозрение и отвращение. Кошка хотела уйти, но пока не могла - ей под силу было одолеть магию Англии, только когда та расшатается в достаточной степени. Иван посмотрел на него так, словно Империей Зла из них двоих был именно он. Даже притом, что империей никто уже и не был. - Отпусти животное. - Я не могу, - меланхолично пожал плечами Артур. - Я же не умею звать русских кошек, она не прибежит. Это должен сделать ты - так что давай, говори уже свои волшебные слова, - предчувствуя, что впереди долгая борьба, упрямое бодание баранов каменными лбами, он запустил руку в карман и вытянул пачку сигарет, достал следом зажигалку и принялся возиться с прикуриванием, загораживая ладошкой слабый огонёк от ветра. Россия нахмурился, выпятил вперёд нижнюю губу. - Волшебные слова - это: "А если в челюсть?", да? Англия равнодушно пожал плечами. - Поторопись, кошку может задавить невнимательный водитель. Иван скептично окинул взглядом пустые окрестности, где не то что машин - людей и то не наблюдалось. После - глубже засунул руки в карманы и погрузился в глубокое раздумье, временами поглядывая на остающуюся в прежней позе зверюгу. Когда он заговорил, его голос звучал уже далеко не так твёрдо и строго: - Ей же не больно? - Ей страшно, - Артур хорошенько затянулся и выдохнул почти драконово облако дыма, тут же слившееся по цвету с небом, теперь молочно-белым и совершенно не выразительным. Дождь прошёл стороной, это правда, но легче дышать от этого никому не стало. - Радуйся, кому-то рядом хуже, чем тебе. Россия подумал ещё, но на этот раз угрюмые морщинки у него на лбу разгладились, а губы тронула едва ли не улыбка, разумеется, не оставшаяся незамеченной. - Ну и страшное же у тебя понятие о сострадании, - протянул он и почти радостно позвал: - Кис-кис-кис! Мгновенно отмершая кошка в два прыжка преодолела расстояние до бордюра и радостно шмыгнула в ближайшие кусты, возможно, горячо возблагодарив Небеса при этом - и страшно прокляв своего мучителя. Англия сделал ещё затяжку, сжал фильтр зубами, и прошёл дальше по улице, не оборачиваясь, чтобы проверить, следует ли за ним Иван. Бросил за спину, явственно не оправдывая ожидания: - Не страннее, чем твоё чувство юмора. Россия догнал его в несколько бодрых шагов, стиснул плечи, кажущиеся маленькими в его ручищах, и, склонив голову, глубоко, жадно поцеловал. После - закашлялся от сигаретного дыма, низко нависшего неба и аллергии на не подкреплённые ничем надежды. О да, они друг друга стоили. * Листок с речью ходит в руках у Англии ходуном, но читает он, конечно, безупречно. Каждая интонация на своём месте, не придерёшься. Поблёскивает свежим красным рассеченная бровь. Остальные страны, собравшиеся в кабинете за круглым столом, его почти не слушают. Строит домик из ручек Италия, смотрит в стену пустым взглядом, сложив на коленях руки, Германия. Франция понимающе щурит глаза. Австрия под столом переплетает пальцы с Венгрией от давней тоски, полузабытого ужаса. Россия, бледный от ярости, похожий на призрака, тихонько встаёт, не скрипнув даже ножкой стула, и выходит, осторожно затворив за собой дверь под взглядами всех присутствующих. Это не про политику, а точнее, не совсем про неё. Про самую человеческую её сторону. Артур вцепляется в лист так сильно, что рвёт бумагу. Губы его теряют цвет, становятся холодными и безжизненными глаза - словно прибрежные камни. Он нависает над столом, а потом вдруг с лёгким хлопком теряет над собой контроль - точно где-то в междумирье лопается струна. И везде, повсюду появляются кошки. Кошки ходят по столу и одним движением лапки роняют на пол карандаши, рушат итальянские постройки. Кошки оказываются на коленях и шерстисто трутся о брюки. Кошки ходят по плечам, шныряют под стульями и сидят на трибуне с двух сторон, точно стражи и сфинксы, - материальное воплощение невыкрикнутого: "Поцелуй меня! Скажи мне, что всё нормально!". Англия прижимает обе руки к сердцу, словно стыдливо боится, что его рёбра расколются, а грудная клетка раскроется надвое, как половинки спелого граната. Он поспешно заканчивает, путаясь в словах, спотыкаясь на каждом, речь, до которой никому уже нет никакого дела, раскланивается и, срываясь, слетает по ступенькам так быстро, что чуть не ломает шею. И скорее, чем успеешь моргнуть глазом, скрывается за дверью, хлопая ей, затворяя плотно и запирая на всякий, чтобы, если уж на то пошло, хотя бы не выпустить кошек. Кошкам побоку - они атакуют коридор, жидкостью просачиваются в каждую из узких щёлочек, путаются в ногах и с любопытством выглядывают из цветочных горшков. Есть лишь один способ сделать так, чтобы это не выглядело унизительно для них обоих - и Артур, обхватив его лицо ладонями, с разбегу целует Ивана, тоже бледного, словно его вот-вот вывернет, устало привалившегося к стене, обнявшего себя руками в безмолвной попытке защититься. Это всё отвратительно непросто - провести черту, установить баланс, построить мир из ничего, соорудить к нему правила и следовать им слепо, безукоризненно. Рано или поздно - с минуты на минуту - придётся вернуться в зал. Придётся быть спокойными. И Россия должен будет подняться на трибуну следом, противоречить речи, половину из которой - сто из ста, если быть точнее, - он не слышал. Будут сыпаться косой шрапнелью в молоко скучные фразы, которые никого не заденут. "Что вы такое говорите! Не надо нам новой Фултонской! Держите себя в руках!". В мире политики непозволительно говорить слишком громко и искренне, даже когда каждая вежливость набивает оскомину и синяки. Уж тогда красноречивей молчание - держать его в руках рядом с собой, не пытаясь даже объяснить, что мир так устроен, в него заблаговременно вшито предательство - и прощение. Они оба это знают, не дети. Иван поцелует его в ответ, возьмёт за руки, оставит рядом ещё ненадолго. Они извинятся друг перед другом на языке жестов, словно глухонемые, и поплотнее заткнут уши, возвращаясь в залу. Вот так, ничего этого не было, это не мы - это большая политика. Что ей до каких-то там маленьких людей? Но под всеми этими лукавыми, луковыми (так же вызывают резь в глазах) словами мы всё ещё остаёмся здесь - и пусть напоминанием этому станут слоняющиеся между столами, как ни в чём не бывало, одна за другой исчезающие без следа кошки. * - Тише, - сказал Россия и присел на корточки, осторожно заглядывая за угол. Франция всем своим лицом выразил вопросительный знак. - Сейчас появится кошка, - ответил ему на незаданный вопрос Иван, внимательно прислушиваясь. - Такое уж у меня чувство, - пожал он плечами, словно извиняясь. - Ничего, ничего, - мягко ободрил его Франциск, присаживаясь рядом. - Я всё понимаю, mon cher, кошки вездесущи. Но если ты хочешь немного нежности, то, вообще-то... Россия взглянул ему в глаза и решительно покачал головой: - Не надо. Кошка, знаешь ли, уже в пути. И у неё очень острые когти. - Да, - поморщился Бонфуа, потирая щёку, явно о чём-то вспомнив. Подумав, уточнил: - Точно придёт? - Я знаю, - многомудро кивнул Иван и тут же объяснил, - я её позову. Кис-кис-кис! И черепаховая кошка редкостной красоты пришла, а точнее, важно приехала, возлежа на руках у Артура Кёркленда. Жизнь и вправду шла своим чередом.