Так правильно

Кабы кто-то когда-нибудь сказал Клэбо, что он отправится в компании Иверсена на второсортную вечеринку русских – Червоткин жизнерадостно, правда, с толикой грусти напевал: пока мы все здесь сегодня собрались, – Йоханнес бы плюнул зарвавшемуся наглецу в лицо за оскорбление. Но обстоятельства сложились именно таким образом, что ему пришлось на время пренебречь самолюбием. Верно, нет в людях такой гордости, которой невозможно было бы наступить на горло. Выше упомянутый тип, по совместительству лучший и единственный друг, уже давным-давно положил глаз на кого-то из “вражеского лагеря”. И аккурат этот самый некто заманил по уши влюбленного беднягу в сей злачное место. Почему все ж таки пошел он? Потому что тренерскому штабу трудно отказать, когда тебя в ультимативной форме просят присмотреть за шибко крутым норовом Эмиля. В особенности после катастрофической гонки с Большуновым. Ведь «еще один ор выше гор никому не нужен». И плевать им всем на его чувства. Ибо «сам же бросил своего Сашу». Вот и получалось, что теперь Клэбо напряженно стоял, прислонившись к холодной стене двухэтажного домишки. Иверсен расположившись возле него, выглядывал в танцующей толпе свою любовь. Ретивых выскочил из ниоткуда, словно чертик из табакерки, и, добродушно кивнув ему, увлек Эмиля в неизвестном направлении. Офигеть. Мысленно поставив себе галочку – допросить друга о… о Глебе, – надумал свалить. И пускай всюду ликует толпа, ему не до веселья. В придачу радость большинства из-за янтарной жидкости в замысловатых бокалах, кои обрамляли странные железные ободки-держатели – этакие обычные чашки с обычным чаем. Йоханнес отлипнувшись от стеночки, зашагал к выходу. Уйти – лучшее его решение за день. Когда до заветной двери оставались каких-то жалких несколько метров, он был резко остановлен – его крепко схватили за плечи и лихо развернули. – Саша, – растерянно проговорил Клэбо. Большунов взирал хмуро и рук не отпускал. – Гонка – это твоя месть? Он покривил губы то ли в улыбке, то ли от отвращения. – Я, конечно, знаю, что меня считают еще тем дерьмом… Ошибаешься. Я. Просто-напросто. Хотел. Выиграть. Признаю: я сглупил. За глупость, между прочим, и расплачиваюсь жестоко. Дисквалификация, Саша. Клянусь: я не желал тебе нагадить. И напомню… Я. Ушел. От. Тебя. Не к кому-то. А. Именно. От. Тебя. – Ну так проваливай отсюда, – почти выплюнул Александр, по-прежнему не разжимая ладоней. – Вали давай и забудь про нас. Скажи: можешь? – Не могу, ты меня держишь, в прямом смысле – держишь, – зло процедил Клэбо. Большунов с непониманием уставился на свои руки, мощно удерживающие норвежца, а потом снова перевел взгляд на Йоханесса. – Да, держу. И не отпущу тебя больше. Я тебя люб… «Вернись к нему», – молило сердце. «Оставь. Уходи. Будет еще невыносимее», – протестовала душа. – Нет, – перебил Клэбо. Пора было окончательно покончить с ними. – Йоханнес, – тихо обратился к нему Александр, – мы могли бы… – Мы могли бы… Вот только твоим любовником я стану. Мне не нравится твоя невеста. Вот только я весьма уважаю ее. Один будет счастлив. Плюс один не будет счастлив, однако и не будет несчастен. И плюс один, который обязательно будет нестерпимо страдать, – он печально улыбнулся. – Просто позабудь, что когда-то мы были знакомы. Просто позабудь, что когда-то мы были вместе. Просто позабудь, что когда-то мы были влюблены. В следующий раз мы с тобой встретимся незнакомцами. Ноль. Никто. Ничего. Вот такая математика. Большунов, онемевший от услышанного, застыл на месте, а Клэбо воспользовавшись моментом, легко поцеловав возлюбленного – на прощание, да и ради отношений, которые были, – выскользнул из-под захвата и стремительно оказался у распахнутой двери. – Мне не жаль, что все так вышло. Я люблю тебя, Саша. Однако это не навсегда. – И все же невозможно разлюбить человека, Йоханнес. Слова Большунова ударились норвежцу спину. Наотмашь. И больно. Очень больно. Ему не хотелось отпускать. Ему хотелось согласиться. Ему не хотелось делить любовь. – И все же можно попытаться полюбить другого. Ты же любишь свою невесту сильнее меня. Но он отдавал Сашу ей. Целиком и полностью. Так правильно. Неправильно лишь то, что он… они чувствуют. А после Клэбо ушел и даже не обернулся.