Правила боя

      Воистину Кэртиана на моей стороне! Вообще-то Оноре со спутниками сидели вместе, но мне повезло — когда я только вернулся в особняк, мне навстречу вышел один Пьетро. Его-то мне и нужно было!       — На пару слов, — поспешно схватил я Пьетро за локоть. — Тут в процессе подавления беспорядков так называемого короля Двора Висельников схватили, но я совершенно забыл, что у него можно было поинтересоваться, участвовали ли его люди в отравлении воды. А теперь поздно уже — повесили его. Но я потом подумал… вряд ли много кто имел доступ — у вас что было, бочонок с водой?       Пьетро кивнул.       — Да, но я не совсем…       — Дослушайте сперва, — перебил я, — если бы воду отравили вы, то достаточно было бы проигнорировать то, что наговорил вам Наль… В смысле, мой кузен, Реджинальд. Оноре никогда бы… Но вы были втроём. Виктор — он же имел доступ к воде, верно? Может, конечно, я зря его подозреваю, и до воды добрались другим способом, но… Вам виднее, но я бы к нему присмотрелся.       — Благодарю, что вы поделились со мной своими догадками, — медленно кивает Пьетро.       Я отмахиваюсь:       — Это не догадки, это только подозрения, и, возможно, беспочвенные. А теперь проводите меня к его преосвященству, пока ваш сомнительный брат по вере не заинтересовался, куда это вы запропали.       К моему изумлению, после сообщения о том, что беспорядки прекратились, епископ Оноре явно заторопился.       — Ваше преосвященство, куда вы так торопитесь? Дождитесь монсеньора, возможно, он захочет о чём-то спросить или что-то сказать.       — Я отплатил бы злом за добро, если бы остался в его доме, — покачал головой Оноре. — Ричард Окделл, спасибо за всё тебе и герцогу Алва. Надеюсь, Создатель пошлёт нам ещё одну встречу.       — Но что не так? — я пытался вспомнить, что там было в книге, но не смог.       — Спасая невинных, Первый маршал Талига пошёл против воли Квентина Дорака, — Оноре снова покачал головой и тяжело вздохнул. — Я бы опасался за его жизнь и свободу, если бы не Гайифа и Гаунау. Дорак не тронет полководца накануне возможной войны, но он потребует выдать нас, объявив зачинщиками беспорядков. Герцогу придется или подчиниться, или сказать «нет» королю и кардиналу.       — Первый маршал подчиняется только его величеству, — возразил я, поморщившись. — Кардиналу придётся смолчать, иначе уже Первый маршал начнёт задавать неудобные вопросы во всеуслышание. Про отребье со Двора Висельников, например… Если вы не хотите встречаться с монсеньором — так и скажите, я знаю, с ним тяжело общаться.       — Рокэ Алва из тех людей, что прикрывают добро грубостью и насмешками, — кивнул Оноре. — Это — гордыня, но на весах Создателя доброе сердце перевешивает злой язык. Опаснее укрывающие яд в меду и сталь в бархате, они Создателю отвратительны, но я о другом. Да, Первый маршал подчиняется королю, но все знают, что королю приказывает Дорак. Отказав Дораку, Алва противопоставит себя — ему. Я не хочу загонять его между молотом и наковальней, между долгом и совестью. Рокэ Алва это тоже понимает. Он послал тебя вперед, чтобы дать нам время. Мы знаем, что путь свободен, и мы им воспользуемся…       — Да будет ваш путь прям, ваше преосвященство, — вздохнул я. — Я понял. Не буду вас более задерживать.       — Прощай, Ричард Окделл, — тихо произнес Оноре, — слушай свое сердце, верь ему, а не чужим словам! Уши и даже глаза можно обмануть, сердце — никогда. Да пребудет над тобой милость Создателя.       Я опустился на колени, Оноре возложил ладонь мне на голову и быстро произнес молитву-благословение.       — Будь благословен, сын мой, — последние слова Оноре произнес на талиг, — будь благословен сей дом и его хозяин. Скажи герцогу, что Создатель читает в сердцах наших лучше нас самих и что Его не обманешь, прикидываясь злым. Я провел в Олларии больше недели и встретил лишь одного человека, защитившего слабых и воспротивившегося сильным. Рокэ Алва — щит, ниспосланный Создателем. Если он не спасет безвинных, их не спасет никто.       — Я не знаю, под силу ли это мне, — всё-таки хотелось выговориться хоть кому-то, кому бы Виктор не служил — докладываться Штанцлеру не поскачет, — но я попытаюсь… я стану ему щитом.       — Прощай, Ричард Окделл, — кивнул Оноре.       Я проводил епископа с его спутниками до ворот, но больше мы не разговаривали — только попрощались у ворот, и епископ ушёл, а я вернулся в дом и зашёл к Налю. Нервно оглядывающийся Наль попрощался со мной очень торопливо, и я его проводил через заднюю калитку — бедный мой кузен трясся от одной мысли о встрече с Алвой, так что беспокоить его разговорами я не стал.       Потом я проверил, что монсеньор ещё не прибыл, и пошёл к Айрис. Перенервничавшая сестрёнка кинулась мне на шею и уткнулась носом в плечо, из-за чего её стало плохо слышно, но хорошо чувствовался её испуг.       — Дик! Мне никто ничего не говорит! Сказали только — ты уехал с Алвой!       — Уехал, — улыбнулся я, — монсеньор отправился устранять беспорядки, и я поехал с ним. Теперь в городе всё спокойно, и я смогу поехать на аудиенцию к королеве, чтобы попросить о том, чтобы тебя взяли ко двору. Я и так собирался это сделать, но до того, как поеду за тобой.       Айрис кивнула, но как-то рассеянно, будто не о дворе думала. Странно… Я решил спросить, о чём она думает, но Айри меня опередила:       — Это очень страшно?       — Что? — не понял я.       — Там, в Олларии… Это было очень страшно?       — А, — вздохнул я, понимая, что отмолчаться не удастся. — Для нас — нет, не очень, оружия у наших противников считай что не было — ножи да дубьё. А вот те, кто не смог убежать или спрятаться — им было страшно. Фанатики, Айри, это всегда страшно и мерзко, а тут ещё и со Двора Висельников всякое отребье наползло — Авнир… ну, это покойный епископ Олларии, который всё это устроил, — Авнир им пообещал, что ничего им не будет, они и пошли грабить.       Сестра судорожно вздохнула. Я погладил её по волосам:       — Ну не бойся, Айри, всё уже закончилось. Оно бы и раньше закончилось, но оказалось, что комендантом Олларии был трусливый дурак, который запретил страже выходить из казарм. Теперь его погонят с поста, и больше такого не повторится. Кстати! Наль уже ушёл, и можешь не бояться попасться ему на глаза, но я попрошу тебя быть поосторожнее и не гулять особенно по дому — у монсеньора плохое настроение, и он может, встретив тебя в коридоре, наговорить гадостей. Ну вот характер такой у человека, ты на него за это не сердись. Но он как приедет — поднимется к себе, на третий этаж, ты не бойся.       Айрис покивала и жалобно спросила:       — Но ты же меня предупредишь, как можно будет выходить? Ну, после того, как герцог Алва приедет.       — Не уверен, Айри, — покачал головой я. — Скорее всего, монсеньор сразу потребует, чтобы я к нему шёл и рассказал, куда ушёл епископ Оноре. Но я попрошу Кончиту сказать тебе.       Сестра вздохнула, отстранилась, кивнула и сказала:       — Я поняла. Дикон, ты не беспокойся, я спокойно посижу в комнате, это не то, что дома, тут не скучно — тут я спокойно читаю, и книг вдоволь.       — Спасибо, сестрёнка, ты самая лучшая, — сказал я серьёзно. — Пошёл я смотреть, не вернулся ли монсеньор…       Айри хихикнула и ткнула меня кулачком в бок.       — Иди-иди, а то вдруг он пойдёт тебя искать!       Монсеньор действительно уже вернулся, пока я разговаривал с сестрой: во дворе Моро демонстративно обфыркивал золотого и серого в яблоках морисков. Те в ответ так же демонстративно изображали, что будто бы роют копытами замощённый булыжниками двор. Насколько я знаю эту чёрную зверюгу — будь жеребцы действительно чужими, он бы уже грызануть попытался, но Алва достаточно плотно общается с Савиньяками, чтобы их кони перезнакомились уже давно.       Рокэ, Эмиль и Лионель уже устроились в каминной, когда я их нашёл, и Рокэ уже переливал вино. Но, увидев меня, хмыкнул, подбородком указал на моё законное место оруженосца Первого маршала, когда оный маршал пьянствовать изволит, и вернулся в кресло, в котором, видимо, сидел до этого.       Спрашивать меня о епископе монсеньор не стал — видимо, ему уже успели доложить. Пока Лионель делился «новостями» из Тарники — там обо всём узнали только из рапорта Алвы, и задним числом подтвердили все его действия, — я спокойно разливал вино.       Себе я наливать не стал — во-первых, без распоряжения Алвы при чужих не положено, а во-вторых, после бессонной ночи мне и стакана хватит, чтобы окосеть. Нет уж, нет уж.       Тем временем Лионель свой короткий рассказ закончил, и начал рассказывать Эмиль — про курьера от Алвы, про ночной марш, про пожары и мародёров. Лионель выспрашивал подробности, монсеньор почему-то устроился на подоконнике и изредка лениво вставлял реплики.       — Рокэ, признавайся, что ты задумал? — Эмиль наконец не выдержал.       — Ровным счетом ничего, — отмахнулся Алва, — пытаюсь свести концы с концами, а концов слишком много.       — Тогда нужно выпить, а у меня вино кончилось.       Как это по-русски — не бывает много проблем, бывает мало выпивки! Хотя там проблемы решались с водкой, а не с вином.       — И у меня, — откликнулся Лионель. Ну что поделать, под такой разговор нужно было ящик приносить. Две несчастных бутылки закончились очень быстро.       — В этом доме вино закончится, когда закончусь я, — Алва потянулся к колокольчику.       — «Слеза девственницы» в этом доме имеется? — поинтересовался Эмиль. — Это ты у нас душегуб и кровопийца, вот и пей свою кровь, хоть чёрную, хоть дурную. А других не принуждай!       — Что поделать, не терплю девственниц, особенно слезливых, — проникновенно сообщил Рокэ, отдавая распоряжение появившемуся Хуану.       Вино появилось незамедлительно. «Слёзы», в отличие от «Крови», были вином белым, такое при мне монсеньор действительно не пил. На этот раз разливать взялся Лионель, и я следил за его действиями с некоторой ревностью. Я уже привык к своему месту, белое вино разливалось точно так же, как и красное, так что причин не доверять мне «Слёзы» я не видел. Лионель покосился на меня, а Рокэ с подоконника вдруг сказал:       — Лионель, налей и Ричарду, как-то я до сих пор его «слезами» не поил.       Лионель протянул мне полный бокал, и я уставился в него несколько озадаченно. Интересно, оно очень крепкое? На вкус вино было сладким и приятным, но это не говорило ни о чём. Не хватало только с него свалиться сразу под стол… В Надоре вино было совсем другое, слабое и кислое.       — О чём задумался, Дикон? — окликнул меня Эмиль.       Я пожал плечами и ответил абсолютно честно:       — О вине. В Надоре есть белое вино, но оно совсем другое.       — Ещё бы, — фыркнул Рокэ, — в Надор идут вина из Торки, а климат там неподходящий даже для белых сортов. Про красные я и вовсе молчу. Вам стоило бы послать домой приличного вина.       — Плохая идея, монсеньор, — я поспешно отодвигаю бокал, чтобы не расплескать. — Она решит, что я пытаюсь выторговать прощение за Айрис, и в лучшем случае не станет пить.       — Ах да, — ухмыляется Рокэ, — ваша сбежавшая сестра.       — Ага, — грустно соглашаюсь я. Хм. А ведь Лионель как капитан личной королевской охраны должен разбираться… — Лионель… Я обращался к королеве с прошением насчёт приглашения сестры ко двору, и мне прислали приглашение на аудиенцию. Я плохо разбираюсь в этом — как мне можно на эту аудиенцию попасть.       — Очень просто, Ричард, — отвечает мне вместо Лионеля Рокэ, — послезавтра я еду в Тарнику, и вы едете со мной. На всякий случай не забудьте приглашение, но, думаю, её величество и так не забыла про вашу просьбу.       — Вашей сестре понадобится патронесса, — добавляет Лионель, — но это опять по твоей части, Рокэ.       — Почему бы и нет, — хмыкает Алва, — девушка вроде благоразумная, сидит тихо.       Я опять утыкаюсь носом в бокал с вином. Просить мне было бы проще, будь мы с монсеньором наедине, но какие у меня варианты-то? Никаких. У меня нет столько денег, сколько нужно, чтобы представить Айрис ко двору хотя бы в самом минимально пристойном виде. К тому же это Савиньяки, они не станут надо мной смеяться при всех… наверно… Да хоть бы тут и Манрики сидели всем семейством! Я сам могу хоть не вылезать из мундира, но Айрис к дури Эгмонта имеет отношение ещё меньшее, чем я сам. Она мне доверяет, я не могу её подвести. Надо, Ричард! Лера, надо!       Страшно-то как!       В горле пересыхает, я делаю глоток вина, чтобы смочить горло и для храбрости, и говорю:       — Монсеньор. Можно было бы попросить об услуге вдову Арамона. У неё старшая дочь одного возраста с Айрис, и они обе очень умные и осторожные. И, — я нервно сглатываю, как же правильно сказать, — я понимаю, что вы уже сделали для нас очень много, но я прошу вас о помощи. У меня нет сейчас денег, чтобы достойно представить сестру ко двору, поэтому…       — Поэтому вы хотите попросить, чтобы её ко двору представил я, — обрывает меня Рокэ. — Ричард, я уже на это согласился, если вы не поняли. Значит, вдова Арамона?       — Да, монсеньор, — мне всё равно страшно поднять глаза, — спасибо. Я потом всё верну, обещаю! Займусь Надором и всё верну!       — Ещё я только счёт не выставлял, — фыркает Рокэ. — Ричард, допивайте уже бокал, а то вино перегреется.       Я поспешно допиваю бокал, там оставалась-то едва ли треть.       — В конце концов, действительно стоит помочь родственнице, — заявляет… да, Эмиль, с той стороны он сидит. — Я бы присоединился, но вот это будет уже точно смотреться странно.       Я всё ещё сижу носом в уже пустой бокал, но, осознав сказанное, поднимаю глаза.       — Родственнице? Как? Когда?       Вряд ли Эмиль начал вспоминать события прошлого круга, но представить, чтобы Окделлы и Алва породнились после некрасивой истории с Аланом и Рамиро…       — Это было во время Двадцатилетней войны, — ухмыляется Эмиль, — про маршала Алонсо Алву ты, надо полагать, слышал?       — Конечно, — несколько ошарашенно отвечаю я. — Но как?       — Алонсо женился лет в сорок на Раймонде Савиньяк, у которой был сын от первого брака. Прелестная вдова подцепила Первого маршала Талига, повергнув в отчаяние полк охотившихся за ним дам и девиц, — я невольно хихикаю, всё ещё не понимая, к чему идёт рассказ. — Мы и Рокэ — прямые потомки этой весьма примечательной особы, в семнадцать лет сбежавшей с шестидесятилетним графом. И да будет тебе известно, что она была младшей дочерью барона Карлиона.       Барона Карлиона…       — Через Ми… матушку! — выдыхаю я, наконец сообразив, и снова мрачнею. Ох, Мирабелла… как бы мне ей так отписаться, чтобы ворох проклятий на голову не получить? И чтобы она не приехала забирать Айрис? Во дворец она вряд ли сунется… Но я-то не во дворце живу!       Мне что теперь, от собственной матери прятаться?       — На войну за вами ваша матушка точно не отправится, — усмехается Рокэ, слезает с подоконника, подходит ближе, смотрит пристально. — А война точно будет, как бы не до конца ещё весны.       Я медленно киваю. Рокэ сам наполняет бокалы всем, включая меня, и решительно требует:       — Сегодня я о родственниках больше слышать не хочу. Вернёмся к событиям этой недели. Ричард, вы сказали, что считаете виновным в этих событиях его высокопреосвященство. Извольте обосновать: вы считаете, что он только притворился больным? Или?..       Ох. Это после такой-то ночи, а потом ещё и вина накатить — а теперь обосновывать? Ладно, попробую.       — Я не знаю, что там с болезнью кардинала. Но он не мог не знать о том, что Авнир фанатик, когда назначал епископом Олларии именно его!       — А вдруг не знал? — хитро улыбается Рокэ.       — У нас в стране на сотню бье по два шпиона Сильвестра, — коряво перефразирую я старую песенку. — Мигнёшь — и то известно кардиналу! И вы хотите сказать, что он не проверил Авнира от и до, прежде чем назначить его не куда-нибудь, а в столицу?       — Хорошо, — кивает Рокэ, — соглашусь: его высокопреосвященство знал, что Авнир фанатик. Но это не равно вине за погромы.       — Да? Смотрите, монсеньор: кардинал назначает епископом ненормального фанатика. Не одёргивает его, когда этот фанатик наводит контакты во Дворе Висельников — а за один день никак не получится подготовить это всё! Если бы Авнир просто так пришёл к Тени — ему бы никто не поверил. Значит, не раз он туда ходил, а кардинал не возражал!       — Да вы пейте, Ричард, — кивает Рокэ, когда я делаю паузу. — Промочите горло, и давайте дальше аргументы.       Я послушно отпиваю глоток и продолжаю:       — Итак, кардинал знал, что Авнир фанатик, и назначил его епископом Олларии. Кардинал знал, что Авнир шляется к Висельникам, и никак ему не возразил. А потом кардинал назначил дебаты — и не сделал ничего, чтобы Авнир не сорвал эти дебаты или не сделал то, что он сделал в итоге. Кардинал назначил дебаты, точно зная, что в городе нет и не предвидится в ближайшее время Первого маршала, который наведёт порядок, даже если Авнир полгорода поднять сумеет против второй половины. Его высокопреосвященство что, не знал, что в случае его болезни на дебаты выйдет именно Авнир? Знал, не мог не знать. Может, его высокопреосвященство не знал, что Авнир может пойти вразнос? Тоже не мог не знать — фанатики всегда одинаковы.       Я снова прерываюсь и опять отхлёбываю из бокала. Рокэ внимательно смотрит и молчит. Я заканчиваю свою речь:       — Если кардинал только притворился больным — значит, хотел, чтобы Авнир сорвался и сделал то, что сделал. А если кардинал действительно заболел — то всё вот это всё равно случилось по его вине, потому что он, ставя такого фанатика, обязан был поставить человека, который бы этого фанатика в случае болезни или смерти самого кардинала остановил. Вот что было бы с городом, не вернись вы внезапно на два месяца раньше срока и не окажись рядом с Олларией армии генерала Савиньяка?!       — Вообще-то в городе есть городской гарнизон, — пожимает плечами Рокэ. — Если бы Килеан-ур-Ломбах не струсил — он бы тоже всё это задавил в зародыше.       — Но он струсил, монсеньор, — отвечаю я, — об этой черте графа тоже не мог не знать его высокопреосвященство. Думаю, он и на это рассчитывал — что без вас граф попытается отсидеться, чтобы не перечить всесильному кардиналу.       — А вдруг бы граф осмелился? — Рокэ ухмыляется. Он помнит. Он присутствовал там, когда Сильвестр сказал…       — Монсеньор, он уже не осмелился назвать моё имя в Фабианов день.       — А думаете — собирался? — Рокэ азартно сверкает глазами.       Фыркаю.       — Один «друг семьи» прямым текстом говорил, что меня хотят взять Килеан-ур-Ломбах и Ги Ариго. А потом кардинал сказал, что не хочет, чтобы меня кто-то назвал, и тот же самый «друг семьи» заявил, что я должен их понять и проникнуться их тяжёлой жизнью. Я понял, о да!       Рокэ медленно кивает. Кажется, он чем-то доволен.       — Что ж, без армии нам действительно было бы сложнее. К счастью, армия не подчиняется кардиналу.       Я мотаю головой:       — А выпишет кардинал за подписью короля приказ — и уберёт генерала Лионеля куда-нибудь? И генерала Эмиля уберёт, и решит что-нибудь устроить? Или раз — и помрёт, а в его отсутствие кто-нибудь решит, что власть можно и себе забрать, раз уж помешать некому?       — Ну, Эмиля я и сам могу забрать, если война приключится, — тянет задумчиво Рокэ. — А куда и зачем можно убрать Лионеля?       — В Торку на помощь фок Варзов, в Надор под предлогом того, что там назревает восстание, в Эпинэ под тем же предлогом, в Сагранну к нашим новым союзникам, — начинаю перечислять я, — да куда угодно!       — Вы, Ричард, похоже, успели это обдумать, — задумчиво тянет Рокэ. — Неужели ночью? Или с утра, когда мы уже возвращались, и я отправил вас вперёд?       — О, монсеньор, вы не правы, — я мотаю головой и горько смеюсь. — У меня было много времени на размышления, пока мы сидели в доме и не понимали, почему бездействует стража. Пока мы не знали, что вообще можно сделать, когда город громят банды, и одна из таких банд пришла к нашим воротам.       — И что же вы надумали? — с интересом спрашивает Рокэ.       Я пожимаю плечами.       — Немного тут можно надумать, монсеньор. Но когда мы зачищали город… На случай вот такого неповиновения — или слишком старательного повиновения — должен быть кто-то ещё. Чтобы, даже если бы весь гарнизон Олларии поголовно оказался внезапно… не знаю, там, сторонниками Раканов, — монсеньор хмыкнул и сунул мне полный бокал вместо незаметно допитого, — поклонниками блуждающей звезды Дейне, тайными гоганами — можно было бы хоть короля вытащить из этого дурдома! И лучше всего — Лионель, как всё равно ответственный за жизнь его величества!       Я замолкаю. И вино и правда вкусное.       Я же не могу давать советы Первому маршалу там, где он разбирается лучше десятка таких малолеток.       Золотая улица, пегая кобыла на стене, кровь, смерть, погибшие дети, горящие дома…       Я просто не хочу, чтобы это повторилось! Чтобы город опять замирал в страхе!       — Ну, Авнир уже отчитывается Создателю, — отвечает моим мыслям Рокэ. — Пусть ему теперь рассказывает, чего хотел добиться.       Я фыркаю.       — Погиб за веру. Ещё и в святые запишут! Создатель-то своё мнение не сообщит…       — Ну, в число святых Авнир не попадёт — это я гарантирую, — очень серьёзно почему-то говорит Рокэ. — Ричард. Ты мне веришь?       — Вам — всегда, — честно отвечаю я. — Я клялся… Скалы должны быть щитом, но из меня очень плохой Щит. Одни проблемы… Я не знаю, чем я могу помочь вам.       — Не думай об этом, — требует почему-то Рокэ. — Не пытайся мне помогать! У тебя странные песни — пой.       — О чём? — спрашиваю я, прикрывая глаза.       — О чём хочешь. Хоть о живых, хоть о мёртвых.       — Я не смогу сегодня о живых, — честно говорю.       — Тогда пой о мёртвых, — говорит Рокэ. — Они имеют право, чтобы их вспомнили.       Мне тяжело открыть глаза почему-то, но петь… петь я ещё могу. Мне некому молиться. Пусть хоть песня. «Хэй, наш Бог есть Любовь!» — собираясь убивать детей, говорили нам безбожники-лигисты. «Хэй, славься, Господь!» — будто эхо сломанных костей — стон убитых в славном городе Франциска. Мы спасались от Любви, где могли, как могли, за пределами небес, на краю земли, Как цветы, костры цвели, вы нас резали и жгли, в той любви признаваясь. Мы ступали за порог, где тела дорог замыкаются в кольцо, превращаясь в рок, Исполняли мы зарок, умирая не в срок, но собой оставаясь. Хэй, епископ Авнир, погляди на дело рук своих, погляди на тех, кто внял твоим воззваньям! Хэй, твой взгляд так остёр: где был дом, теперь дымит костёр, твоя вера есть любовь к чужим страданьям! Мы спасались от Любви, где могли, как могли, за пределами небес, на краю земли, Как цветы, костры цвели, вы нас резали и жгли, в той любви признаваясь. Мы ступали за порог, где тела дорог замыкаются в кольцо, превращаясь в рок, Исполняли мы зарок, умирая не в срок, но собой оставаясь. И по колено в крови, убивая с именем любви, заявляя, будто служите Создателю, Вы бродили толпой, перемалывая в прах ногой невиновных — самозваные каратели! И смотрели мы на вас уголками глаз — нас Господь не уберег, от любви не спас: Он не смог защитить даже наших детей От фанатиков веры. И, невинные, во зле, в предрассветной мгле, в остывающей золе, на разбитом стекле, Не сумевши спастись, лицемерья людей стали горьким примером.       — Почему лицемерья? — голос Рокэ доносится будто издалека.       — Потому что те, кто их убивал и грабил, будут орать, что они невиновные вот совсем и вообще всё во имя Создателя, — отвечаю, с трудом ворочая языком.       — Спи уже, Ричард, — снится ли мне, что Рокэ говорит так и ерошит мне волосы, или он действительно это сделал…       — Росио, тебе это зачем было нужно? — голоса звучат где-то безумно далеко.       — Ли, вот ещё скажи, что рассуждения моего оруженосца тебе не понравились…       Сплю.