Правила боя

      К Марианне я ехал, предварительно послав ей цветы. Хотелось хоть как-то заранее загладить свою вину — ехал-то к ней я от имени и по поручению выяснять подробности о неприятном ей человеке, то бишь бывшем коменданте. Какие цветы нравятся баронессе, я не знал, поэтому в цветочной лавке ткнул пальцем в роскошные золотисто-розовые розы. Кажется, в прошлой жизни такие розы назывались «чайными».       И вот теперь я ехал к прекрасной баронессе и терзался мыслями о том, что придётся напоминать о Килеане. По мне, так в Багерлее ему самое место, но монсеньор велел спросить.       Марианна радушно приняла меня. Сегодня на ней было оранжевое платье с приколотой к корсажу розой.       — Баронесса, — отвесил я уже получающийся у меня положенный поклон. — Вы, как всегда, великолепны.       Комплименты у меня получались дежурно-убогими, но не выразить своё восхищение я не мог. Какая женщина!       — О, герцог, — хитро улыбнулась Марианна, — банальность ваших слов с лихвой искупается вашей искренностью.       Я смутился.       — К моему глубокому сожалению, я был вынужден прийти сюда не просто так. Я понимаю, что вам не хочется об этом вспоминать, но монсеньор велел узнать точно. Скажите, баронесса, Килеан-ур-Ломбах знал о погромах? Сейчас он в Багерлее и именно в этом его обвиняют.       — Знал. — Баронесса ответила твёрдо и уверенно.       Я выдохнул. Что ж, я знал это и так, окружающие были в этом уверены, а Марианна только что подтвердила, пусть не «под протокол», но всё же.       — Благодарю за ответ и сожалею, что вам пришлось вспомнить об этом человеке. Если вы того пожелаете, я вас покину, чтобы не расстраивать вас.       — Ну нет, — засмеялась Марианна, — теперь, герцог, вы обязаны скрасить мне этот вечер. Мы будем пить вино и есть ранний виноград, и мы больше не будем говорить о плохих вещах и людях.       Она поднялась с дивана, на котором сидела, и взяла меня за руку. Аромат роз кутал одеялом, прекрасная Марианна тепло улыбалась, и я понимал, что Рокэ отправил меня сюда ещё и за этим. И, пожалуй, был ему благодарен.       А дальше была комната с накинутой на дверь цепочкой, мелкий виноград, который Марианна со смехом обрывала с кисти сама и протягивала мне на ладони, шитые бисером туфельки на изящных ступнях, и, кажется, я не позабыл всё-таки всё то, чему она меня учила в прошлый раз.       Кажется, я рассказывал ей, какая она красивая и как я ею восхищён. И как благодарен за подаренное мне внимание. Кажется, это опять были не самые лучшие сравнения.       Но к вечеру, когда мы лежали уже в кровати, я всё-таки вспомнил чужие (опять чужие!) слова, которые мог процитировать Марианне. Не с первого раза, но вспомнил, выстроил в голове строки и рискнул озвучить вслух.        Её глаза на звёзды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И чёрной проволокой вьется прядь. С цветущей розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, как пахнет тело, Не как фиалки нежный лепесток. Ты не найдешь в ней идеальных линий, Создателева света на челе. Не знаю я, как шествуют святые, Но женщина ступает по земле. И все ж она уступит тем едва ли, Кого в сравненьях пышных оболгали!              — О, Ричард, так ты ещё и поэт? — улыбнулась Марианна.       Последнее, что я собирался делать — это присваивать себе заслуги Шекспира и Маршака, поэтому честно замотал головой.       — Что ты, Марианна! Эти стихи я встретил в старом сборнике и даже имя поэта сейчас, увы, назвать не смогу.       — Но это всё равно очень мило, — улыбнулась Марианна и потянулась снова ко мне. — Поцелуй меня, Ричард…              На этот раз я покинул дом Капуль-Гизайлей до истечения вечера. И, уже почти прощаясь, сказал Марианне, наполовину уже будучи мыслями в грядущем:       — Спасибо тебе, что ты есть, что ты такая. Если Создатель творил миры из любви, то в тебе её больше, чем в большинстве церквей и церковников.       — Вряд ли многие с тобой согласятся, Ричард, — тихо возразила Марианна.       Я пожал плечами:       — Если бы Создателю было угодно, чтобы мы не получали от этого удовольствия, он бы и создал нас другими… Но это лучше, чем говорить о любви Создателя и войне в одном предложении, чем зачастую занимаются церковники.       — Будет война? — пристально взглянула на меня Марианна.       — Будет. Но я надеюсь её пережить, — признался я. — Когда я стану полноценным герцогом, без опекуна, я смогу подарить тебе что-нибудь ещё, не только цветы.       — Я не делаю выбор просто из подарков, — нахмурилась прекрасная баронесса.       — Но я могу сделать подарок и просто так, — возразил я. — А ты этого заслуживаешь, ты удивительная. Я очень благодарен тебе.       — Ты всё-таки поэт, Ричард, — улыбнулась грустно баронесса. — Приходи ещё, я буду рада тебя видеть.       — Обязательно, и не по делам, — пообещал я.       И отправился домой. Уже пару месяцев как не заморачиваясь над тем, что зову «домом» особняк герцога Алвы.              — Ну, и что сказала прекрасная Марианна? — поинтересовался Алва.       — Как вы, видимо, и подозревали — что Килеан-ур-Ломбах совершенно точно знал о погромах, — кивнул я.       — За доказательство в суде это, увы, не пойдёт, — вздохнул Алва, — но всегда остаётся такое замечательное средство как дуэль.       — Разве что для вас, монсеньор, но кто же согласится выйти с вами на дуэль? — возразил я.       — А это тоже решаемо, — ухмыльнулся Ворон. — Но сейчас речь не об этом. Итак, Ричард, обсудим гонца.       Я несколько растерянно хлопнул глазами.       — Да, монсеньор, а что именно?       — По порядку, Ричард, по порядку. Итак, вот вы сидите у себя в комнате…       — Да, монсеньор, я решил продолжить письма друзьям. Рассказать про Айрис… И тут пришёл Антонио и сказал, что прибыл гонец из Гаунау. Я ещё у Антонио уточнил, а он сказал, что гонец так сказал, и что он ищет вас. Я не знаю, почему Антонио решил спросить именно меня, а не Хуана, сам он так решил или гонец спросил, я не поинтересовался, просто вышел в приёмную…       — Хуана не было, — чуть усмехнулся Алва. — Продолжайте, Ричард.       Я кивнул и продолжил:       — Вышел в приёмную, гонец представился — «Ганс Корш, офицер для особых поручений при особе маршала фок Варзов» и сказал, что у него срочная депеша для вас в собственные руки и это очень срочно. Учитывая, что Торка от нас в двух неделях езды, а вы всё равно неизвестно куда отправились, я предложил гонцу подождать, он бы заодно отдохнул и смог бы уже и вам отчитаться по-человечески. Но он сказал, что это война, и я решил, что надо хотя бы попытаться вас найти.       — Что ж, вот это я ещё у вас уточню чуть позже, — задумчиво откликнулся Рокэ. — Но вы решили, что с гонцом что-то не так?       — Понимаете, монсеньор, — вздохнул я, — сначала меня немного смутило, что Антонио сказал про Гаунау. Мне казалось, что фок Варзов сейчас на границе с Дриксен. Но этого я точно знать не мог, и вообще мне о перемещениях армий не сообщает никто.       — Казалось, Ричард, — качнул головой Рокэ, — с Дриксен сейчас перемирие, а вот с Гаунау — нет. Разве ваши друзья вам не писали?       — Катершванцы служат в Торке, против Гаунау, но я не расспрашивал, кто именно командует их армией, а они упоминали и фок Варзов, и Жермона Ариго.       — Вы о самом старшем брате её величества? — внезапно сощурился Алва.       — Да, о нём, — кивнул я, — а что-то не так?       — Помимо того, что он официально лишён титула и фамилии и сейчас именуется Жермоном бароном Тизо? — Алва уже откровенно веселился. — Ричард, будьте осторожнее, господин Штанцлер не оценит.       Ой. Я помнил, что он сейчас в Торке и в опале, а вот про его фамилию уже не помнил. Алва оценил выражение моего лица и вздохнул.       — Продолжайте, Ричард. Что там дальше с гонцом?       — Потом гонец начал настаивать, что вас следует искать во дворце, после того, как я предложил для начала поехать к коменданту Олларии. Это мне показалось странным. Я не знаю, где вас искать, ваши кэналлийцы не знают, а гонец с границы знает? Я хотел всё-таки отправиться к Лионелю, но на одном из перекрёстков он потерял сознание и чуть не упал с лошади. Мне помогли перенести его в ближайший дом, и тут он внезапно пришёл в себя, отдал мне пакет и тут же снова потерял сознание. Как-то очень… удачно? Я оставил деньги хозяину дома и отправился уже точно к Лионелю.       — Дальше, — кивнул Алва на мою вопросительную паузу.       — Я спросил коменданта, не у него ли вы, и сказал про гонца. Лионель хотел взять пакет, но, даже если у меня и были какие-то сомнения насчёт гонца, то отдать пакет ему я всё равно не имел права, раз он строго вам, и Лионель сказал, что вы можете быть во дворце. А там нам встретился господин кансилльер, сказал, что вы у королевы, и начал намекать, что мне стоит отправиться туда же. Но я же не мог просто так явиться к королеве без приглашения! Я пошёл в приёмную, там дежурная фрейлина сказала, что её величество велела не беспокоить. Я начал объяснять, что вопрос срочный. Но она отказывалась, а мы не в армии и она не Понси, на которого можно было рявкнуть. И тут какая-то служанка предложила мне самому пройти внутрь. Я очень удивился… вслух… и сказал, что к даме без её приглашения не заходят, тем более к королеве, и что мне нужно, чтобы вас предупредили о том, что я вас жду с этим пакетом, не больше. Тут Айрис сказала, что она сходит и скажет, потом я вас ждал, а дальше вы знаете.       — Но ведь вопрос был срочный, — сощурился Алва. — Да, вы верно заподозрили, что с гонцом что-то не так, но уверенности так и не было?       — Уверенности не было, но ведь речь шла о границе с Гаунау! Вот если бы он принёс вести из самой ближайшей округи… ну не знаю, что Леворукий объявился во Фрамбуа, что Альдо Ракан с войском вступил в пределы Кольца Эрнани — тут имели бы значение и час, и полчаса, — попытался объяснить я. — А так эти полчаса не решали ничего. Даже если бы вы решили ехать в Торку прямо вот выйдя от королевы, то и полчаса, и час, и два часа можно легко нагнать в дороге — просто проехать на час-два подольше, а поспать поменьше. Ну не в одиночку бы вы туда отправились! А скорость отряда всё равняется скорости самой медленной лошади в отряде. То есть две недели вынь да положь, ну и что тут решат два часа? Ну не на орлах же мы туда бы полетели!       — Использовать орлов в качестве транспорта? Уверяю вас, взрослого человека не унесёт даже самый большой орёл! — Алва опять развеселился.       — Ну в смысле — не по небу же мы бы туда отправились, а на лошадях, — поправился я. — А лошади идут по дорогам, а не по бездорожью. Две недели, и это небольшим отрядом. А армию только собирать не один день, если бы вы туда с армией отправились. Да даже если бы посол Гаунау решил бы объявить нам войну! Пока бы все собрались его заслушать, я бы три раза успел бы вам сообщить, а вы бы те же три раза успели бы прочитать донесение и даже, наверное, успели бы принять решение. Так с какой стати я должен был вламываться к королеве без приглашения?       — Всё верно, — кивнул Рокэ. — Ну что ж, ваши аргументы по поводу гонца и по поводу письма я услышал. А что насчёт того, что Лионель занимает один из важнейших постов и вообще мой хороший друг? Знает достаточно для того, чтобы определить, настоящее ли письмо? Вы же уже сомневались, а он мог бы вам сказать точно, да или нет.       — Сказано было — в собственные руки, — мотнул головой я, — так что хоть Создатель с Леворуким на пару бы явились. Может, если бы речь шла, опять же, об опасности, угрожающей непосредственно Олларии, я бы ещё подумал, а так — нет. Единственное, что если бы его величество лично приказал бы отдать пакет — я не мог бы ему не подчиниться, а все остальные могут идти… молиться. Или жаловаться.

***

      Полученное на следующий день письмо вызвало у меня смешанные чувства. С одной стороны, я был рад возможности встретиться наконец с Валентином. У нас не было особо отношений в Лаик, но потом я его сильно подставил, втянув в историю с дуэлью, и сам искать встречи больше не рисковал. С другой стороны, я помнил, что по книге он со мной должен встретиться только затем, чтобы передать записку от её величества. С третьей стороны — я уже сделал немало, чтобы события пошли-таки в другом направлении, и мне оставался последний рывок: собственно встреча с королевой и, если всё пойдёт нормально, встреча со Штанцлером и треклятое кольцо с отравой. Книжного Ричарда очень хотелось помянуть самым недобрым словом, но теперь на его месте я, и мне решать за себя.       Я задумчиво тронул печать со спрутом. Валентин просил быть в полдень в таверне «Белая гончая» на улице Лодочников. Улицу я знал (потратил некоторое время на изучение Олларии, чтобы не блуждать в таких случаях), таверну — нет, но найти, пожалуй, не будет сложно. Время у меня ещё было, и это было хорошо, потому что мне стоило бы предупредить монсеньора, а его не было. Где-то носился — в поисках подставного гонца, что ли? Одолженную лошадь привёл портной вместе с запиской от «Корша», мол, благодарен, остаться в столице не могу. Ха! Знает киска, чьё мясо съела! Ещё бы он рискнул светить лицом после этой истории в ближайшие полгода. Интересно, что положено за подлог документов и выдачу себя за офицера? Между прочим, будь он действительно от фок Варзов — был бы обязан остаться и дождаться ответа от Первого маршала.       Я ещё подумал и начал собираться. Особо наряжаться ни к чему, но Валентин должен достаточно официальный вид оценить. Орден — лесом, это не то, чем я могу гордиться, хотя использовать и буду, как уже вспомнил о нём у мэтра Инголса. Плащ тоже не нужен, в Олларии тепло, к тому же поздняя весна — если прикинуть соотношение календарей, то в Кэртиане последний весенний месяц соответствует первому летнему… ну, примерно. Короче, июнь на носу, какой там плащ… Проверить оружие — в Олларии спокойно, но это не значит, что можно безоружным гулять.       Я затянул сборы, как мог, но монсеньор так и не вернулся. Что ж, значит, не судьба — мне оставалось только выловить Хуана и предупредить на всякий случай, куда и к кому еду. От Валентина я подвоха не ждал, но это не значило, что пакость не мог подстроить кто-нибудь ещё.       В «Белую гончую» я вошёл с первым ударом колокола. Точность — вежливость не только королей, но и герцогов. Валентин, тоже в цветах Рокслеев, ждал меня у окна, при моём приближении поднявшись согласно этикету.       — Добрый день, Валентин, рад вас видеть, — улыбаюсь во всю ширь. Давно же мы не виделись!       — Добрый день, Ричард, — чуть приподнимает уголки рта Валентин. — Я принёс вам письмо. Особа, его написавшая, доверилась нашей с вами чести. Я готов сохранить её тайну любой ценой.       — Я понимаю, — киваю, посерьёзнев. Итак, надо полагать, письмо от её величества… — Но в конце концов, мы ведь могли и просто так встретиться, верно? Мы из однокорытников, служим в одном городе, а ни разу не встретились в кабаке за бутылочкой вина. Прямо неуважение к традициям Лаик! Разве не за этим вы меня пригласили? Традиции — это важно!       Валентин внимательно и задумчиво смотрит мне в лицо. Медленно опускает ресницы, видимо, отыскав в нём что-то.       — Действительно, традиции — это крайне важно… К сожалению, я, кажется, ошибся с выбором места, здесь… шумно.       Давлю улыбку. На самом деле таверна весьма приличного вида, и шума тут совсем немного, но…       — Но в другом месте может оказаться много хуже. Может, здесь есть комнаты, в которых можно спокойно выпить кэналлийского и вспомнить былое?       Валентин, кажется, уже готов согласиться, но вдруг поджимает губы и качает головой.       — Увы, думаю, нам стоит потерпеть шум в общем зале… — и достаёт из кармана узкий конверт, запечатанный алым воском.       Я беру его небрежным жестом, сдвигаю под руку, бросая быстрый взгляд на печать. Коронованный леопард и роза — да, это её величество. Чуть улыбаюсь и перевожу взгляд на Валентина.       — Скажите, Валентин, вы предпочитаете красное или белое?       — Пусть будет белое, — выбирает Валентин, задумчиво глядя, как я небрежно переворачиваю конверт печатью вниз.       Приглянувшиеся мне в прошлый раз у монсеньора «Слёзы» здесь имеются, и, пока подхватившийся хозяин их несёт, я с самым равнодушным видом ломаю печать на письме, не глядя, и сцарапываю в ладонь остатки сургуча.       Вино нам приносят быстро, и, когда трактирщик отходит, я наконец разворачиваю письмо. Да, это Катари. Сегодня в три часа пополудни, на том же месте… остальное дочитаю позже. Сворачиваю письмо обратно, прячу поглубже под куртку и жизнерадостно интересуюсь у Валентина:       — Кстати, к вопросу о Лаик и былом. Вы не задумывались о личности Сузы-Музы? Я решил, что унарам это было не под силу.       Подношу к губам вино, но почти не пью — так, смачиваю губы. Крошу в ладонях остатки сургуча в мелкую крошку, добиваясь, чтобы разобрать рисунок печати или сложить его обратно не удалось бы. Валентин зеркальным жестом подносит вино ко рту, но тоже почти не пьёт, с любопытством косясь на мои действия. Убедившись, что из получившейся крошки восстановить рисунок не удастся даже приблизительно, ссыпаю крошку в карман. Потом вытряхну.       — Так что с Сузой-Музой? — напоминаю я свой вопрос.       — Почему вы думаете, что это был не унар? — возвращает вопрос Валентин.       — Потому что он ухитрился подменить шпагу Арамоны на вертел, и Арамона обнаружил это только во дворце, — с ухмылкой говорю я. — Монсеньор вместе с Эмилем Савиньяком вспоминал шуточки их времён, я упомянул Сузу-Музу… На Представлении наследника военные обнажают клинки. В ножнах у Свина оказался вертел. Кто из унаров сумел бы такое провернуть? Разве что сговорись для этого половина из них, чтобы кто-то отвлекал, а кто-то подменял.       Валентин тихо фыркает.       — Ричард, вас не смущает, что он выставил вас крайним?       Я вздыхаю.       — Во-первых, он сказал, что это не он. Во-вторых, если он солгал, то пусть это будет на его совести. К тому же из Лаик меня не выгнали, и я даже обзавёлся друзьями. Так что всё оказалось к лучшему.       Валентин задумчиво кивает, но… Его очень сложно читать, он постоянно отстранён. Сейчас он ещё и напряжён. Это из-за письма? Нервно прикусываю губу. Что ж, разговор продлить не получится. Не в этот раз.       — Валентин… вы не хотите расслабиться — или не можете? Или не имеете права? Не отвечайте. Мне хотелось бы встретиться ещё раз, при более благоприятных обстоятельствах. Но я вам благодарен за… эту встречу, и ваше согласие на… разговор. Я не рисковал искать встречи сам, после событий с покойным Колиньяром. Не хотел вас случайно ещё раз втянуть во что-нибудь опасное — или навести опасность на вас. Но кое-что я обязан вам рассказать. Небезызвестный вам господин кансилльер решил меня просветить по поводу слухов, ходящих вокруг вашего брата и его смерти, — Валентин вскидывается, начиная сверлить меня взглядом, но я поднимаю раскрытую ладонь, безмолвно прося дослушать, — но забыл, что к одной из сторон конфликта я имею самое непосредственное отношение. Я задал своему монсеньору прямой вопрос и он дал такой же прямой ответ, подтвердив мои подозрения. В этих идиотских слухах правды нет ни слова. Ни в чём. Я понимаю, что повторяющих эти слухи я не могу начать поголовно вызывать на дуэль без того, чтобы не вызвать подозрения у окружающих в том, что слух оправдан, да и в первую очередь это ваше право, а просто бить морды некуртуазно и не принято… Но считать таких личностей идиотами и называть их так вслух вы же мне, надеюсь, оставите право?       — Что вам за дело до моего брата? — задаёт встречный вопрос Валентин. Не доверяет. Понятно, хотя и немножко обидно.       — Если он хотя бы немного был на вас похож, то он не заслуживал ни смерти, ни таких слухов вокруг своей смерти, — частично поясняю я и, прикинув к носу свои таланты в сфере интриг, решаю уточнить, — кроме того, эти слухи оскорбляют скопом роды Придд, Алва и Окделл, ведь последний Окделл в оруженосцах у последнего из рода Алва. Ну и… мне хотелось бы считать вас другом, а позволять трепать языком про брата моего друга я не желаю.       Валентин чуть наклоняет голову.       — Я… вас услышал.       Да, доверять не начнёт и другом так сразу вряд ли признает, но, думаю, первый шаг сделан. Я с грустью смотрю на почти полный кувшин. Что ж, деньги за него я уже отдал, а допивать сейчас будет лишним. Вот этот бокал допью, и всё. Я не то чтобы голоден, но и не закусывал, а мне перед встречей с Катари только напиться не хватало.       — К сожалению, Валентин, я вынужден закончить наш разговор и вас покинуть. Совершенно не представляю, что могло бы понадобиться… знакомому нам обоим человеку, и зачем бы этот человек желал меня видеть. Но опаздывать было бы крайне невежливо с моей стороны. Надеюсь на новую встречу, в более… спокойных обстоятельствах.       — Я тоже буду рад следующей встрече, Ричард, — кивает Валентин, — возможно, нам действительно стоит уважать обычай и создать традицию встреч, чтобы обсудить… былое.       Мы расходимся. Вернее, поднимаюсь и ухожу я. Время-время… как хорошо, что Оллария — маленький город! Даже если ехать на лошади, а не на машине. Сначала заеду в особняк, прочитаю письмо повнимательнее и поем.              При полном и вдумчивом прочтении ничего особо важного в письме не проявилось. Ну то есть её величество писала, конечно, что её «очень интересует», что я там не поделил с её фрейлиной, и почему — этого она уже не написала — вместо дежурной фрейлины или служанки к ней поскреблась в дверь Айрис, но ведь явно не за этим она меня приглашает. А за чем именно, если не за этим, и вообще зачем? Внутрь я не входил, её в интересной позе с Алвой не видел, сам в дверь не стучался… Ладно, разберёмся. В смысле — увидим по ходу дела…       И тут мне в голову пришла мысль. Почему бы не поверить королеве хоть немножко? То есть… почему бы мне частично перед ней не раскрыться? Не продемонстрировать, что я не дурной на всю голову потомок Алана и Эгмонта, а оглядываться ей нужно скорее на Ричарда Горика? Катарина — невероятно умная, хитрая и изворотливая женщина. Если я попробую ей сказать что-нибудь вроде того, что я восхищаюсь ей и что Талигу безумно повезло с королевой, уж точно больше, чем повезло бы с иностранной принцессой… Да даже если она пойдёт к Штанцлеру! Встреча со Штанцлером должна случиться только одна, уже последняя. Есть и пить на ней я не собираюсь, а в самом крайнем случае — откажусь в лоб и спрячусь в особняке монсеньора, тут год можно на запасах жить. А год мне и не понадобится… Война на носу! То есть даже Алва обещал её до конца весны, а завтра начинается последний весенний месяц.       Значит, решено? Решено. Расспрашиваю Катари о том, как дела у Айрис и Селины с Луизой, а если она начнёт рассказывать мне что-нибудь о том, как её тёмные силы в лице Ворона злобно гнетут, просто прерву её и напрямик спрошу, что именно я должен буду сказать Штанцлеру при встрече. Что, мол, я скажу господину кансилльеру, как страшно издевается страшный Ворон, и, если мне не нужны какие-то особые подробности, то я буду упирать на её тяжкую участь, и всё. Что я её уважаю… и придётся-таки рассказать про Феншо. Последняя воля и всё такое.              Возле аббатства зачем-то стоял маленький трактир. Здесь-то он зачем? С другой стороны — может, в аббатстве коней не оставляют? Непонятно. На вывеске гордо красовалось «Принц-лягушка», и эти же самые лягушки со счастливым видом качались на качелях. Я фыркнул, покачал головой и окликнул хозяина:       — Любезный, могу я оставить у вас лошадь?       — Разумеется, сударь, — закивал трактирщик, — не желаете бутылку вина?       Только напиваться мне ещё не хватало! Хоть до встречи, хоть после. Я покачал головой:       — Когда вернусь — посмотрю, чем у вас пообедать можно, и что выпить.       В конце концов — всегда можно оставить пару монет за беспокойство. Я погладил Сону, завёл её под навес, и свернул к берегу Данара. Аббатиса с тревожным видом ждала меня в калитке.       — Вы помните дорогу, герцог?       — Да, мать Моника. Благословите…       Живёшь в Риме — веди себя как римлянин. Особенно если работаешь на два лагеря, а в бога в местном варианте вообще не веруешь! Разве что гоганский вариант с Кабиохом и четверыми его сыновьями мне нравится. В конце концов, откуда-то же взялись Лит, Анэм, Унд и Астрап! Или, в гоганском варианте, Рох, Вентох, Оллиох и Флох…       На этой мысли я чуть не споткнулся, благо, уже успел почти дойти до зелёной изгороди. А почему я их помню?! Кабиоха в книге поминали часто, имена Роха и Флоха созвучны их стихиям, но двое оставшихся-то мне почему вспомнились?       Я помотал головой. Вот нашёл время, когда об этом думать! Потом. Об этом я подумаю потом. Вот ниша, которая мне нужна.       Акации ещё не цвели. Мне нравился их аромат, но для них ещё рановато. Её величество стояла возле той же скамьи, на этот раз с голубым шарфом в тонких пальцах.       — Ваше величество желали меня видеть? — я поклонился. О чём сегодня будет разговор?       — Я всегда рада Окделлам… — у Катари под глазами синяки. Не смогла их замаскировать? Не захотела? Или вовсе нарисовала перед встречей? Чтоб я ещё в этом разбирался бы…       — Я рад служить моей королеве, — так о чём разговор будет? Или мне начать? — Вы написали, что вас интересует мой разговор с вашей дамой, госпожой Рокслей?       — Да… да, скажи, почему ты не зовёшь меня Катари? Дикон, ты…       Она запнулась и замолчала. Я смутился.       — Катари, прости… я привык говорить, как положено, и очень боюсь проговориться при чужих.       — Ты обижен, что она тебя не пустила? — почти всхлипнула Катари. — Но она… она хотела как лучше… она знает… все знают!       — Я не обижен, Катари, — поспешно замотал я головой, — что ты, как я могу на тебя обидеться? Просто так глупо получилось, мне нужно было, чтобы Первый маршал знал, что я его жду… у меня было срочное послание, иначе я бы никогда… Ты же не сердишься на Айри? Она хотела мне помочь!       — Окделл, честное сердце, — бледно улыбнулась Катари, — она такая же честная, как ты, она постучала в дверь и, не заходя внутрь, сказала, что Первого маршала ждёт его оруженосец. Я сказала, что все знают? Она не знает… Как хорошо, что она не зашла, я бы… не знаю, я не… Скажи, я сказала служанке пропускать тебя в любое время, но ты отказался. Почему?       Я озадаченно моргаю.       — Но я же не знал, что это ты меня приглашаешь… То есть я не понял, ты ведь меня так и не приглашала, верно? А я никогда бы не посмел… К тебе — и без приглашения. Ты королева, Катари, ты моя королева. Неприкосновенна. Талигу безумно повезло с тобой.       Катари взглядывает из-под ресниц.       — О, Дикон, ты такой рыцарь… как Эгмонт, твой отец, ты очень на него похож, только волосы чуть темнее. Знаешь, мы познакомились, когда ему было тридцать два, самый расцвет силы и красоты, а мне было восемнадцать. Я была невестой короля, и я в первый раз была в Олларии, мне всё было в новинку. Меня встречало множество дворян — не меня, не меня! Невесту короля… Какой же наивной я была!       Она говорит торопливо, задыхаясь, а я всё сильнее хмурюсь. К чему она мне это говорит?       — Я готовилась принести себя в жертву Талигойе, а сама надеялась полюбить своего мужа. В конце концов, король был ещё не стар, его никто не называл ни злым, ни уродливым… Создатель, зачем я это рассказываю? Я… так получилось, что я приняла его за короля… Я не знала лиц, я просто смотрела, мне было любопытно и страшно…       И тут я внезапно понимаю, к чему она мне это рассказывает. Я должен думать, что она любила — Эгмонта, с которым мы одно лицо. А потом она мне — сейчас она мне расскажет, как жесток с ней Алва.       Я знаю, что Катари умеет лгать, иначе не выжила бы. Но кто сказал, что она это любит? Да и нет у меня желания выслушивать ложь про Эгмонта, Фердинанда, Рокэ… И я протягиваю руку и касаюсь самыми кончиками пальцев — края рукава.       — Катари… Не надо.       Она замолкает, изумлённо смотрит на меня. Я продолжаю тихим голосом, чувствуя себя в этот момент — Повелителем Скал. Слова как камни.       — Катари. Тебе же неприятно. Просто скажи мне, что я должен сказать господину кансилльеру, если он не спросит про тебя. Тебе не нужно для этого лгать мне, я солгу ему то, что ты мне велишь. Что тебе ужасно тяжело, что страшный Ворон тебя страшно мучает, что всё это лишь на благо Талигойи и во имя её… это я должен буду сказать? Я скажу. Но, моя королева, тебе нет необходимости рассказывать мне про святость Талигойи. Я видел карты начала Круга Скал. Я знаю границы нынешнего Талига.       Катарина смотрит на меня внимательно. Я смотрю ей в глаза. Смотри, королева. Ты — часть великой удачи, дарованной Талигу на грядущий Излом.       — Скажи, Ричард, как ты относишься к святому Алану? — она не опускает взгляд, ждёт от меня ответ.       Чуть улыбаюсь.       — У него был сын, Ричард Горик. Быть может, это знак? Алан ошибся. Его сын исправил его ошибку.       — О, — задумчиво говорит королева, наконец опуская глаза. — А Эгмонт?       — Увы, мой отец — не святой Алан. Но он тоже… ошибся.       Она задумчиво молчит. Предоставляет мне говорить? Что ж, я скажу. В принципе, про Айрис я могу спросить у самой Айрис, и у Луизы Арамона. Она умная и внимательная, и даже по книге хорошо к Айри относилась. Но у меня висит с самой Варасты незаконченное дело. Последняя воля, чтоб Феншо икалось в посмертии!       — Ваше величество… Я должен рассказать ещё кое-что. Покойный Оскар Феншо-Тримейн в качестве последней воли потребовал с меня, что я скажу вам… Он любил вас и умер с вашим именем.       Королева снова смотрит на меня. Мне неловко, но последняя воля свята… ну то есть так считается. И даже если никто не узнает… он ведь не попросил ничего недопустимого или невыполнимого, просто передать слова. Вот. Я передал.       — Ты опять не зовёшь меня по имени, Дикон.       — Если… Если ты всё ещё этого хочешь, — неохотно откликаюсь я, — я буду звать тебя по имени. Но я не был бы удивлён, если бы ты перерешила.       — Хочу, — уверенно говорит Катари, и на этот раз я уже не уверен, сколько в этом игры. — Зови меня по имени, Дикон.