Правила боя

      Глядя на то, как легко и уверенно ложатся на лист карандашные линии, я почти сожалел о настоящем Окделле. Кажется, он мог бы стать художником. Я ведь никогда не рисовал! А тут — линия идёт именно так и туда, как мне представляется в голове. Это определённо талант, и совершенно точно не мой. Но… нет, я не возьмусь развивать ещё и его. Или? Нет. Если только вдруг потом, когда мы переживём Излом, если я смогу навести порядок в своих владениях, если я удачно выдам замуж Айрис, если на голову не свалятся неприятности, если-если-если…       Да и не стал бы тот Окделл развивать этот талант, даже если бы случайно и узнал о нём. До сих пор книги не лгали ни в событиях, ни в описании характеров (впрочем, теперь описания характеров и событий прошлого — единственное, что я смогу использовать из книг), так что, надо думать, и тот Ричард был бы именно таким, каким он был описан. Не-не-не, этот вариант мы читали, не пойдёт.       Утятница на картинке получалась неплохая. Неплохо, в смысле, получалась. Точно так же, как на картинках, которые я видел в прошлой жизни — здоровенная длиннющая дура, которую нужно располагать на лодке либо упирать в землю. Текстовые пояснения получались — да просто то же самое, что я вчера уже говорил монсеньору и остальным, про трёхметровое ружьё… то есть, простите, в десяток бье длиной и в десятую часть бье — калибром. И дробь. Мелкая картечь, то есть. Выковырял из памяти всё, что попало туда в том музее, где я изумлённо разглядывал это гигантское ружьё. Размер дроби… с вишнёвую косточку, цифры уже не помню.       А потом я вспомнил ещё кое-что про это ружьё, поморщился и дописал. Про то, что такое ружьё, если его массово начать применять, уток изведёт в ноль за пять-семь лет. А потом утки просто закончатся вообще. И не восстановятся, потому что некому будет отложить яйца и вырастить птенцов. Мол, наверное, поэтому то ружьё, что я видел, в Талиге так и не стало известным — видать, умный человек прикинул кое-что и запретил.       Не знаю, примет ли Алва во внимание мои слова… но лучше так, чем знать, что ты мог что-то сделать или сказать — и не сделал или не сказал.       Сделать с черновика две копии было уже быстро. Блин! У меня от этого пера мозоли уже. И подтачивать его надоедает. Почему тут нет ручек?! Я согласен на перьевые!       Итоги трудов я отнёс монсеньору. Алва покрутил в руках листы с рисунком утятницы и пояснениями к нему — получилось упихать всё на один лист, хотя и с двух сторон.       — Вживую, я так понимаю, вы это ружьё не видели, — задумчиво сказал он, явно погружённый в какие-то другие размышления. — Хотя речь сейчас пойдёт не о нём. Ричард. Тренировки завтра не будет. Вместо этого проверите оружие, соберёте дорожную сумку, допишете письма друзьям и отдадите Хуану, он отправит их уже после нашего отъезда. Завтра мы выезжаем, как только прибудет виконт Валме. Я обещал войну вам и ему, вот и поедем. Официально — на предвоенную проверку лагерей, на самом деле — в Летнем лагере пересядем на других лошадей и помчимся в Фельп на подменных. Да, кстати!       Я насторожился, потому что Ворон внезапно заухмылялся так, как перед особо крупными… неожиданностями, вежливо говоря.       — Как вы думаете, Ричард, — вкрадчиво поинтересовался Алва, — стоит ли брать с собой вашего нового приятеля, Герарда?       Я непонимающе уставился в ответ.       — Монсеньор, он же ваш порученец, зачем он вам в Олларии?       Алва хмыкнул в ответ, но заговорил о другом:       — Имейте в виду, я не знаю, задержимся ли мы там на год или дольше. Так что записку сестре и даме сердца, если таковая у вас имеется, советую тоже написать.       — Спасибо, — задумчиво откликнулся я, пытаясь прикинуть, что можно написать Айри. — Дамы сердца у меня как-то не появилось, а сестре я напишу, ей тоже передадут позже? Не хотелось бы писать ей про инспекцию.       — Разумеется, — чуть дёрнул бровью Алва. — Письма адресатам отправятся через неделю после нашего отъезда. Матушке написать не хотите?       Я медленно покачал головой.       — Я не уверен, монсеньор, что нам ещё есть о чём разговаривать. Я отправил ей короткое письмо, что Айрис добралась до Олларии со мной вместе и представлена ко двору, но ответа так и не получил. А теперь… Теперь с неё станется явиться со скандалом, узнав о моём отъезде. Нет, не буду рисковать.       — Что ж, внутренние проблемы в своей семье вы сможете решить после возвращения. Советовать вам я не стану ничего, это ваша матушка. Можете идти.       Я склонил голову и молча вышел. Дописать по строчке в письма друзьям я ещё успевал сегодня, и, возможно, черновик письма для Айри…       Ненавижу перья.

***

      Письмо для Айрис пришлось дописывать с утра, благо, помарок в нём получилось мало. Собственно, мало их получилось потому, что первую версию письма я спалил к кошкам (считается, что сожжённые письма читает Леворукий) — получалось как-то криво. Вторая пошла получше. Я написал честно, что мы едем на войну, пообещал, что буду оттуда писать, если получится, и напомнил на всякий случай, что глава рода Окделл — я, и пожелания матушки, буде она явится за дочерью, веса не имеют. А моё желание как герцога — что Айри должна быть при дворе, а пожелание брата — чтобы она поглядывала по сторонам, может, приглянется ей кто.       А потом я кое-что прикинул к носу, поморщился и написал ещё одно письмо. В котором первой фразой написал: после прочтения сжечь к кошкам!       Во втором письме для Айрис я написал про прошение, которое направил мэтр Инголс, и про то, что в случае моей смерти по этому прошению, если его удовлетворят, Надор будет наследовать её, Айрис, сын. И что я очень надеюсь, что Айрис в случае чего справится, несмотря на все глупые законы, потому что она сильная, смелая и вообще дочь Скал, и сможет не только выбрать себе достойного супруга, но и позаботиться о сёстрах. Ещё я честно написал, что я не жду от неё любви к Мирабелле, но прошу ей всё-таки не мстить, предупредил не связываться с "друзьями отца", вспоминающими Талигойю, и вообще смотреть на человека и его поступки, а не на то, о чём он говорит. Увы, с актуальными законами я в случае своей смерти больше ничем толком не мог помочь ни Айри, ни младшим. Второе письмо я сложил поплотнее и вложил внутрь первого.       Дописав и запечатав письма, я отнёс их Хуану и пошёл на конюшню. С Соной мы расстанемся уже в лагере, а вот с Баловником имеет смысл попрощаться сейчас. Хорошо хоть Бьянко теперь живёт у Айрис, она его угощает, гладит и выгуливает.       Баловнику я долго рассказывал, какой он замечательный конь, и обещал, что я вернусь и мы обязательно ещё поедем в Надор. Пако задумчиво косился, но ничего не говорил. Сону я просто погладил, отдал ей оставшуюся горбушку и пообещал поездку вечером, после чего пошагал обратно в дом.       Мандраж накатил какой-то, вроде ещё и не едем никуда. Чего же я боюсь? Перепроверил оружие, оба пистолета, кинжал фамильный, шпагу — всё в порядке, чистить не надо, править не надо, точить не надо. Сумку перепроверил, смену одежды и белья взял, деньги (мало ли что!) взял, запасную застёжку для плаща (я наученный уже), небольшой запас пуль и пороха (опять же — мало ли что!), нитку жемчуга для кэцхен (а вдруг мы там до самого нападения Дриксен засидимся и сразу в Хексберг поскачем?), ещё кое-что по мелочи…       Обед я заглотил почти не глядя, спроси — не скажу, что же ел. Нервный смех рвался из груди, я сел, подышал немного на счёт. Сегодня едем. Сначала до лагерей. Потом в Фельп. Вернусь ли я в Олларию? Что вообще с ней будет? Книги не были дописаны… или я этого не помню. Я вообще не очень помню, чем и как закончилась моя прошлая жизнь. И полагаться на книги более не получится. Ну они и так были не очень… в смысле — не всегда правы. И я ещё изменил что-то. И монсеньор обещал, что Сильвестр заговорами увлекаться не будет пока. С другой стороны — и осталось этому Сильвестру всего ничего… И туда ему и дорога! Хотя вдруг он теперь не помрёт?       Что вообще будет? Если я видел Робера, то гоганы дали денег. Они ищут первородство — не там ищут… Но сделка заключена. И они будут искать способ пропихнуть Альдо в Олларию. Лишь бы Фердинанда успели эвакуировать! Или уж тогда убили бы… Нет, не имею ничего против Фердинанда, он хороший человек и, наверное, мог бы быть неплохим королём. Но между Фердинандом и Рокэ я выбираю Рокэ.       Да, может, вообще ничего не будет! Даже деньги не всё могут! Я снова сел — когда успел вскочить? Вдох, выдох. Раз-два-три-четыре. Надо успокоиться, не на войну же едем. Ну то есть на войну, но всё равно — не прямо в бой. Вдох. Раз-два-три-четыре. Выдох.       Пока я старательно успокаивал себя по методу одного из книжных персонажей не этой истории — начал подтягиваться народ. Приехали Савиньяки — оба, Герард внизу крутился с утра уже. Я подумал и вышел из комнаты, оставив сумку на кровати.       Монсеньор уже был в дорожной одежде, как и Эмиль, а вот Лионель — в маршальском мундире. Они уютно расположились в синей гостиной вместе с пока запечатанным вином.       — А вот и мой оруженосец, — кивнул мне Алва. — Готовы к поездке?       — Да, монсеньор, — наклонил голову я. — Сумка собрана, оружие проверено, готов к труду и обороне.       — А к нападению? — хмыкнул Алва. — Мы едем на войну.       — Так мы же едем оборонять Фельп, на который напали, и который попросил нас о помощи и защите. — Пожал плечами я. — Ну, насколько я знаю, монсеньор.       — А если потом мы нападём на Бордон?       — Это они напали на Фельп? — вспомнил я одновременно землеописание в Лаик и сюжет книг. — Так это не нападение, это всё ещё защита Фельпа. Вот если бы они не нападали ни на нас, ни на наших союзников, а мы бы напали на них — вот тогда это было бы нападение, а так мы защищаемся.       — А если бы Дриксен напали на Бергмарк — мы бы могли напасть на них для защиты союзников? — заломил бровь Алва.       — Разумеется, монсеньор, — кивнул я. — И если бы мы после этого дошли бы до Эйнрехта, то это всё ещё была бы защита.       — Зачем? — вырвалось у Эмиля, который почему-то очень удивлённо на меня уставился.       — Аппетиты у вас, Ричард, — одновременно с ним высказался Алва, разглядывая меня с каким-то странным выражением лица. — Зачем Эйнрехт?       — Затем, что войну нужно заканчивать во вражеской столице, — я даже задумываться над вопросом не стал, — или хотя бы в её предместьях. Самая убедительная победа, после которой ещё лет двадцать к нам соваться не будут. Убедительнее некуда.       — Слава Рене Эпинэ не даёт покоя? — ухмыльнулся Рокэ.       — Осторожнее, Ричард, не выдайте врагу наши планы, — засмеялся Эмиль. — Рокэ, это он у тебя научился?       — У меня, но от меня ли? Ричард в моей библиотеке бывает чаще и дольше меня самого, — хмыкнул Рокэ. — На Дриксен мы пока не собираемся. А вот суп из павлина варить придётся… но не в ближайшее время.       — А я в юности мечтал о Талиге от моря до моря, — задумчиво сказал Эмиль. — Мы с Робером Эпинэ мечтали на два голоса. Тогда мы почти подружились… Ричард, а вы не мечтаете о великом Талиге от Устричного моря до Померанцевого? Или о Золотой Анаксии?       — А почему не от Полночного до Померанцевого? — уточнил я, вспоминая карту. — Или тогда уж от Устричного до Холтийского.       — Звучало красиво! — заулыбался Эмиль. — Так что, не мечтаете?       Я вспомнил свою родную страну. Всё-таки родиной я считал именно далёкую Россию начала двадцать первого века, хоть Талиг и стал моим домом. Вспомнил все проблемы, связанные с управлением такими территориями. Регулярно то тут, то там возникающих с идеями «отделиться и зажить», и некоторым это даже удалось… Отделиться — удалось, «зажить» — не очень. Но там хоть говорили все на русском!       — Нет, сейчас это не имеет смысла. Разные страны говорят на разных языках, имеют разные обычаи, даже в одного Создателя ухитряются верить по-разному. Объединять все Золотые Земли под одной рукой имело смысл либо в те времена, когда разговаривали ещё на одном языке, либо к концу следующего Круга могут надумать объединиться, но уже не под одной рукой и одним флагом, а под управлением… не знаю, какого-нибудь «Совета Лучших Людей Золотоземелья», причём всё равно все будут тянуть одеяло на себя. Да и добираться из одного конца страны в другой было бы слишком долго и неудобно — а это важно, ведь нужно, чтобы в столице вовремя узнавали о случившемся бедствии на окраине и могли помочь. Когда будут строить такие дороги, чтобы по ним из Олларии во Фрамбуа можно было добраться за час, когда научатся летать через горы — или пробивать под ними проходы, чтобы не обходить половину горной цепи, когда смогут говорить с жителем Надора, находясь в Придде — вот тогда что-то может и получиться.       — Да вы почти поэт, Ричард, — усмехнулся Алва, — думаете, такие сказочные вещи возможны?       — Возможности мира безграничны, ограничены лишь возможности человека. И пистолеты в Золотой Анаксии делать не умели, а теперь умеют. Им наше оружие, наверное, тоже показалось бы сказкой, правда, не очень доброй.       — Сказки вообще редко бывают добрыми, — хмыкнул Рокэ.       — Тогда можно порадоваться, что бордоны вас ожидают совсем не сказочные, — с натурально приддовским выражением лица внезапно заявил Лионель, и на этом с облегчением рассмеялись все.       Рокэ уже взялся за вино, когда нам наконец сообщили о прибытии виконта Валме. Он возник на пороге с вежливо-вопросительным выражением лица.       — Входите, Валме, — весело крикнул Эмиль, — а то без вас как-то неловко…       — Без меня? — удивился Марсель. — Я, конечно, весьма польщен, но…       — Мой вам совет, — хмыкнул Эмиль, — поменьше светских учтивостей, солдатам это не нравится. Нет, разумеется, Рокэ может цитировать старых поэтов и носить кольца, он для этого достаточно многих убил, но вам лучше быть попроще. По крайней мере вначале.       — Постараюсь, — пробормотал Марсель, принимая протянутый ему бокал, — а что всё-таки случилось?       — А он и вправду не знает, — задумчиво прокомментировал Лионель, — Рокэ, я думал, вы нас разыгрываете!       — Вот так всегда, — фыркнул сидящий на столе Рокэ, — мне приписывают Леворукий знает что и действуют, исходя из своих выдумок. А на самом деле пора бы и понять, что я не вру.       Я хрюкнул, пытаясь подавить смех. Тоже мне, представитель народа Ши из-под холмов! Как там это было… «Я никогда не лгал! Преувеличивал, недоговаривал, лукавил, уходил от ответа, фантазировал, но лгать — никогда!»       — Марсель Валме, — Эмиль старательно согнал улыбку с лица, — да будет вам известно, что в свой дом вы больше не вернетесь.       — То есть как? — переспросил с обалделым видом виконт.       — Вы же собирались на войну, — Рокэ оставил пробки в покое, — ну так мы едем.       — Когда?       — Сейчас, — фыркнул Рокэ, наполняя бокалы, — только вас и ждали. Господа маршалы проводят нас до Летнего лагеря, там мы сменим лошадей и к нам присоединятся кэналлийские стрелки и варастийцы.       — Но, — Валме явно растерялся, — но… Мне нужно заехать домой, я не успел собраться…       — Шпага при вас, личная печать тоже, остальное приложится. Короче, Марсель, если вы едете, то вы едете. Если нет, то всё равно едете. До Летнего лагеря. Через пару дней Эмиль вас отпустит…       — То есть, — Валме встрепенулся, — мы едем тайно?       — Можно сказать и так, — кивнул Лионель, — для всех Первый маршал инспектирует лагерь. Конечно, Оллария не Вараста, через неделю кто-нибудь догадается, но будет поздно.       — Ну так как, Марсель, — хитро улыбнулся Эмиль, — вы готовы к разлуке с Марианной?       — Это Марианна готова к разлуке со мной, — виконт махом осушил бокал, — я готов, но при мне нет денег.       — Все необходимое привезет Савиньяк, — Рокэ решил, видимо, немного успокоить не очень привычного к такому Валме, — напишите записку вашему камердинеру и вашей даме.       — Потом, — махнул рукой Валме, — успеется.       — Годен, — довольно кивнул Эмиль. — Отряхнул прах прошлого и рвётся вперёд… Из вас будет толк, капитан Валме!       — Тогда разливай, — посоветовал Лионель со своего кресла.       Эмиль взялся было за кувшин, но остановился и обернулся к Алве.       — Рокэ, прикажи подать другие бокалы.       — Зачем? — Алва соскользнул со стола и потянулся, как гигантская кошка, блеснули синие совершенно не кошачьи глаза. — По мне, и эти неплохи.       — У меня рука не поднимется бить алатский хрусталь времен Арнольда Мелкого.       Я про себя порадовался, что до сих пор ни в чём не разбираюсь. Дикий северянин, что с меня взять? А то, подозреваю, у меня тоже рука бы не поднялась.       — Эмиль, счастье даром не даётся, — резонно возразил Рокэ, — нужно бить те бокалы, которые есть, а потом, — Ворон задумался, — подозреваю, что неалатского хрусталя у меня просто нет.       Эмиль засмеялся и разлил вино.       — Что ж, представителей Домов тут четверо, — заметил Лионель, — хорошая примета… Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было.       — Пусть Четыре Волны унесут зло ото всех нас, сколько бы его ни было, — продолжил посерьёзневший Эмиль.       — Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, — я логично предположил, что кому и взывать к Скалам, как не мне?       Мы подняли бокалы и посмотрели на Рокэ, ожидая завершения старого ритуала, но монсеньор глядел куда-то в сторону. Конечно, может завершить Марсель…       — Рокэ, — негромко окликнул Эмиль.       Алва резко обернулся:       — Создатель, храни Талиг и его короля! — Ворон залпом допил вино. — А если не он, то я!       — Монсеньор, заговор не церковный, а вовсе даже абвениатский, так может, договорите? — нахмурился я. Вот о чём он думает, а? Ладно, если не захочет — заговор старый, Валме человек образованный, вроде должен знать.       — Рокэ, — Лионель выпрямился сильнее, хотя казалось — куда уж больше, с его-то военной выправкой, — иногда лучше не шутить.       Ворон засмеялся и тряхнул головой, сверкнули синие глаза.       — Будь по-вашему. Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько бы их ни было.       — Так и будет!       Эмиль швырнул пустой бокал об пол. Остальные последовали его примеру, Рокэ с Лионелем сразу, мы с Валме на мгновение отстали. Зазвенели хрустальные осколки.       Мы летели в ночь. Сона осталась в лагере, я не знал, когда теперь её увижу. Обсуждать пока было нечего, а болтать просто так вряд ли бы получилось — Алва с самого начала взял хороший темп. Ни я, ни Валме не были особо хорошими наездниками, Герард — чуть получше, но нам было не до разговоров — держаться бы в строю. Я впал в странное состояние, будто спал с открытыми глазами. Шелестел что-то ветер, но я его понять не мог.       Закончилась — к худу ли, к добру ли, — моя жизнь в Олларии. Я был уверен, что вернусь сюда теперь совсем не скоро, если вообще вернусь. Если это буду ещё я.        «— Ты можешь обещать, что я вернусь?       — Нет… Но если это случится, ты уже не будешь прежним.»       Не случайно древние считали, что путь в мир мёртвых — это дорога, а не дверь. Мы не мёртвы, не живы — мы в пути. Пока нас не найдёт гонец с той или другой стороны, или пока мы не достигнем пункта назначения — мы нигде. Нас всё равно что нет. Парадокс Шрёдингера в полный рост.       И меня тоже нет.        Почти три года я в этом мире. Чуть меньше двух — как я вспомнил свою прошлую жизнь. Год с небольшим — как стал оруженосцем Алвы и понял, куда попал.       Лаик, Оллария, Вараста, Надор, снова Оллария — менялись детали, сюжет всё ещё шёл в том же направлении, хотя и спотыкался. Но теперь всё изменилось. Даже если больше никто не узнает о неслучившемся покушении…       Ричард герцог Окделл не поедет к Альдо Ракану, не подружится с Робером Эпинэ, не познакомится с Мэллит. Не придёт в Олларию как завоеватель. Не станет её комендантом. Не принесёт клятву кровью и не нарушит её. Не предаст всех и всё. Ричард герцог Окделл, сын и наследник Эгмонта, мёртв.       Ричард герцог Окделл — я. И я еду в Фельп. Я свободен от сюжета. Я свободен от знания. Я ничего больше не знаю. Я никого больше не смогу спасти. Последние ошмётки того Ричарда осыпались пылью, убежали за Штанцлером, растворились в чужой крови. Всё, что у меня есть — титул, кровь, три сестры, шлейф не моих обещаний и чужих ожиданий, который я могу отбросить. Я свободен. Свобода — это белый лист и страх перед ним, это крылья и страх падения, это путь в неведомое и страх перед ним. Сказка начинается не там, где феи и чудеса, не уводит в туман, не манит заветными огоньками, не смотрит глазами волчьими из темноты, Сказка — всегда про то, что в ладонях несешь ты сам, чем звучат под твоими шагами камни, и что говоришь им ты. Сказка — не сидское серебро, не волшебные яблоки с западных островов, не войско, что поднимется по слову, не добро, которое победит, Сказка — когда ты идешь, и в висках колотится кровь, и бьется горячее сердце в твоей груди. Не нужно носить брони, необязательно чувствовать тяжесть меча или силу чар, Но должно не испугаться и встать. Сказать. Прозвучать. Не волшебной тропой под ногами, не алым вереском, не песнями в камышах, — Сказка начинается, Когда человек Делает первый шаг.       У меня будет ещё где-то полгода, если повезёт — год (уже чуть меньше) до окончания службы у монсеньора. Год на то, чтобы найти баланс заново. Не оглядываться больше на Штанцлера, не оглядываться на мнения Людей Чести.       Понять, чего я хочу, чем я смогу заниматься — я не Алва, мне маршалом не бывать (оно и к лучшему), но совсем бездельничать герцоги тоже не могут. Да, в сьентифики тоже никак.       Понять, с чего начинать управление своими землями. Найти контакт с Валме, быть может, его батюшка посоветует толкового управляющего и согласится ссудить деньгами на развитие, а то у монсеньора брать уже просто стыдно.       И — пережить Излом со всей той гадостью, которая к нему прилагается. Которая не связана со мной, которая от меня не зависит. Пегая кобыла, выходцы, разгром Агариса, «зелень» и бесноватые.       Год на подготовку к взрослой жизни. Ещё год я буду оруженосцем, год за меня будут решать, куда мне идти и что делать. Эта дорога — несколько дней на подготовку к подготовке, несколько дней безвременья, мгновения затяжного прыжка между прыжком и раскрытием парашюта, щедрый дар для запутавшегося Повелителя Скал. Распутывай, потомок Лита, в Фельпе на это времени не будет, остаться с собой наедине не получится. Распутывай, думай о прошлом и будущем или не думай ни о чём. Свобода. Незнание.