Я пытался сказать нет

Как же так получается, Земля все же кончается Тот, кого ты нежно любил Сейчас от тебя отрекается Окутанный пледом тепла, что сгорает Вонзаясь, как тысячи гроз Своими глазами я сделаю море Чтоб ветер нас вместе унёс Я не чувствую больше ничего, Я никак и ничто Сердце отнимут затопчут и выкинут И ты снова падаешь в жизнь Где люди не слышат, где люди не видят Где люди не умеют любить И в комнате пыльной до пепла сгорает Ещё один бессмысленный день Все серое стало совсем безымянным В безмолвном дыхании стен Больше ничего - polnalyubvi

***

— Ко мне пришла гениальная мысль… — чуть запинаясь, пьяно начал Антон, — Вот смотри, если комары пьют кровь, а кровь пьют вампиры, значит комары — это вампиры… — Гениально… — Арсений усмехнулся, умиляясь пьяному парню, сейчас он был еще более неуклюжим, забавным, а главное расслабленным. Мужчина старался сосредоточиться и не утонуть в глазах мальчишки, потому что здесь он за очень важным делом. Нужно разговорить Антона, за неделю жизни с ним, Арс наблюдал, как тому тяжело, что он не может чем-то поделиться, хотя хочет, хотя ему плохо. Нужно снять с парня груз, любой ценой. — Тогда у меня такой вопрос: к чему все эти распятия, серебро и осиновый кол?.. Почему никто ещё даже не попытался победить графа Дракулу фумигатором или газетой «Комсомольская правда»? — Да… Мы упускаем такое зрелище! Пара дружно рассмеялась. — Ты веришь в какие-нибудь заговоры? — улыбается Арс. — Угу. — Антон поправляет непослушную челку. Он очень хочет посмотреть мужчине в глаза, но боится. — Расскажешь? — Короче. Если бы в году было триста шестьдесят четыре дня, а не триста шестьдесят пять, то дни недели всегда приходились бы на одни и те же даты. Триста шестьдесят пять дней в году — это капиталы… Капиталыси… Черт. — Капиталистический? — смеется Арс, смотря на обиженного, пьяного Антона. — Да, он самый, спасибо. Так вот — это заговор, чтобы каждый год продавать нам новые календари. Пара дружно рассмеялась. Сейчас им было весело, но оба знали, что в скором времени их ждет серьезный разговор.

***

К десяти бар уже был переполнен, а цель Антона ужраться в хлам, с лихвой была выполнена: на столе стояла какая-то пивная тарелка, с остатками сухарей, жаренной картошки, луковых колец и чего-то еще, и два только что принесенных коктейля. Для Антона это был уже четвертый, для Арсения только второй. Парня уже немного трясло, то ли от довольно мощно работающего кондиционера, то ли от количества влитого в себя алкоголя, но Антон не сдавался. — Так что, выпьем за месяц? — Выпьем! — улыбнулся мужчина, рассматривая лицо Антона с нелепо растрепанной челкой и немного напряженным, пьяным взглядом. — «Готов?» — про себя спросил Арс, уже второй час подбирая нужный момент для разговора. Они чокнулись. Антон выпивает очередной коктейль залпом. Арсений делает небольшой глоток. Парень этого либо не замечает, либо не хочет замечать. «Так», — размышлял Антон, что давалось ему с трудом. Он был не настолько пьян, чтобы овощем лежать на этом диване или обнимать унитаз, но настолько, чтобы шестеренки в голове крутились в разы медленней обычного. — «Он кажется пытается меня напоить…» — мальчик поморщился, скорее от непонимания. Раньше Арс вообще запрещал ему пить, поэтому подобной ситуации в биографии никогда не было, значит что делать дальше — не понятно. — «Нет, если бы он меня спаивал, то тогда, когда я брал первый коктейль, не стал бы убеждаться, что я уверен.» — парень поморщился, мозг работал критически медленно, составлять длинные логические цепочки было невообразимо трудно. — «Боится запрещать? Почему тогда сам так мало пьет? Контролирует? Заботится?» — мысленный процесс начал ускоряться. — Антош, ты в порядке? Тебе плохо? — мужчина увидев, что Антон хорошо так завис, успел уже пару раз себя обматерить за то, что позволил выпить ему так много, зная стойкость парня. — «Заботится». — Просто задумался… Арс не знает, врет мальчик или нет, поэтому смотрит очень заинтересованно. — О чем? — Зачем люди чокаются? — кидает Антон первое, что приходит в голову, сразу же прописывая себе мысленный фейспалм, даже не так, где-то внутри проснулась пьяная ярость. В голове он начинает разносить всё в щепки, представляет, как скидывает бокалы из-под напитков на пол, туда же летит тарелка с остатками пищи, они разбиваются вдребезги, как и самоуважение Антона. Парень устал врать, устал избегать себя, тех воспоминаний, устал ненавидеть Иру, с которой он всё это время не разговаривал, однокурсников, да кажется весь мир, и в особенности себя. Кажется все чувства, которые он запер в себе неделю назад, после первого разговора с Арсом, после возвращения к нему… к ним в квартиру, после молчания казалось бы ради любимого человека, но на самом деле ради себя и своей трусости, начали возвращаться и очень больно бить по голове. — Ну смотри. В средние века традиция чокаться бокалами была некой проверкой — а не отравлен ли напиток. Это было актуально для всех прослоек общества — от пиратов до императоров. Суть в том, что все «от души» чокались кубками, чтобы напитки выплескивались из одного в другой. Таким образом, все они перемешивались и если бы кто-то отравил один из них, то сам бы выпил яд. — Арс улыбается, дурашливо, с нежностью смотрит на парня и треплет по непослушной челке. Антона прошибает сильный ток. Ему больно. Его ломает. Его кулаки механически сжимаются. Ему хочется рыдать. В голове к разбитой посуде присоединяется стол, который летит в колонну за спиной и кажется разлетается в щепки. Он вдруг понимает, как этот совсем маленький жест отличается от рук Ильи, от секса с Ирой. Насколько легкий взгляд и прикосновение интимнее всего того, что он пережил, насколько это личное, а то показушное. Больно. Очень больно. — То есть на похоронах, когда люди пьют не чокаясь, это фактически значит, им плевать отравлен ли их напиток, они готовы присоединиться к своим близким, если уж появится такая возможность?.. — Антон, ты точно в порядке? — знает, что нет, но сделать не может ровным счетом ни-че-го. — «Нет… Нет… Нет. Нет. Нет! Нет!» — нарастающие кричит Антон у себя в голове, но сделать ничего не может — не позволят — Абсолютно. — больно. Опять больно. Парень пытается сдерживать слезы. — «Трус. Он заслуживает знать. Он тебя любит. Ты ему обязан. Посмотри. Он переживает. Боится за тебя. Готов меняться. Готов помогать.» — Слезы становиться сдерживать трудней. — Тебе не кажется, что наши отношения прописывает какая-то тринадцатилетняя девочка? — Что?.. — непонимающе смотрит Арсений на Антона, поперхнувшись своим коктейлем. — Ну… Всего месяц! Сам подумай. — парень, решается. — В первый же день я ломаю ногу. Потом нам буквально запрещают видеться. — парень почти решился. — Ты становишься моим преподом. Меня… — еще чуть-чуть. — Меня пытаются изнасиловать. — парня передергивает. Илья не договаривает, тянется к мальчику и грубо целует. Он властно кусает чужие губы, оставляя ранки, отдающееся металлическим вкусом, заталкивая язык в горло, не давая никакой свободы действий, получатся очень мокро, порнушно, от того еще более отвратительно. Антон резко отстраняется, буквально впиваясь лопатками в стену узкого помещения. У него начинается истерика. — Ты, как я понял, тоже пришел сюда развеется от своей пассии. Ты о проблемах с Арсением говорил, когда разглядывал пачку сигарет с очень милой картинкой? Так давай поможем тебе забыть о твоих проблемках, м? — Илья только настойчивей прижимает Антона к стене, заставляя лопатки гудеть от боли. Кадык начинает бешено двигаться. Илья хватает мальчика за подбородок. Голова начинает вертеться, пытаясь вырваться, но не выходит. Однокурсник только прижимает её к стене, затылок отдается глухой болью от удара о холодный бетон. Антон вытягивается в струну. — Хули ты такой высокий. — рычит Илья мальчику на ухо, приподнимаясь на носочки. Оттягивает чужую нижнею губу, снова вдаваясь в поцелуй. Антон вспоминает. Вспоминает всё то, что мозг уже успел заблокировать, скрыть, убрать в дальний ящик, надеясь больше никогда не доставать. Всё тело напрягается. Илья начинает припадать к шее, мучительно медленно оставляя засосы, гематомы, кровоподтёки вперемешку с укусами, следом зализывая их, так что по всему телу оставались отвратительные влажные, слюнявые дорожки. По одной, всё в таком же чудовищно медленном темпе начал расстегивать пуговицы на рубашке, а Антон даже сделать ничего не может, его будто парализовало. В носу начинает щипать, а глаза становятся влажными. Мальчик не может ни вмазать, как следует, ни закричать, что даже если получилось бы, оказалось довольно бесполезным, колонка все еще работает на всю громкость. Пальцы впиваются в руку, оставляя следы полумесяцев. Антон закрывает глаза, пытаясь абстрагироваться, наконец ему это удается, он перестает видеть и слышать что-либо. Все вокруг начинает казаться мерзкой и склизкой пустотой, его накрывает новая волна тревоги, но если снова открыть глаза, будет только хуже. «Антон соберись! Договори! Просто договори блять! Арсений напуган! Давай!» — На языке появляется металлический вкус, от крови из прокушенной губы. — Этой же ночью, после попытки изна… после, я тра… У парня в этот момент в голове щелкает выключатель. Секунда. Антон уже в миллиметре от лица девушки. Они учащенно дышат друг другу в губы. Сердце пропускает удары. Дыхание сбивается. Их руки дрожат, конечно от холода, но оба решают интерпретировать это как желание. Ира второй рукой дотрагивается до щеки мальчишки, проводя ледяными пальцами вниз к подбородку и тянется к чужим губам, вливаясь в долгий, слишком страстный, слишком мокрый, слишком глубокий, слишком неожиданный, слишком ненужный, поцелуй. Ранки на губах щипет, но Антону плевать, Ира продолжает их раздирать, затем зализывая. Язык парня по-свойски орудует в чужом рту, проходясь по зубам, выдалбливаясь в горло. Парень сдается. Сейчас с Иры уже слетает домашняя футболка, кажется падая в пепел. Руки девушки ловко развязывают шнурки на спортивках Антона, сам он возится с бюстгальтером, пытаясь расстегнуть его. Как только парень справляется с нижним бельем, Ира резко переползает к нему на колени и начинает массировать шею, поглаживая совсем недавно появившееся засосы и укусы, поверх оставляя новые, так, что шея и плечи Антона больше напоминали одну сплошную гематому. Облизывает выпирающие ключицы и сразу же кусает. Проходится по выпирающим ребрам, утыкаясь носом в яремную впадину. Обжигает горячим дыханием, что на контрасте с ледяным воздухом было даже немного больно. Чем-то похоже на сенсорную депривацию. — «Трус. Трус!» Руки Антона дрожат от возбуждения, адреналина и холода. Почему-то становится страшно. Хотя эмоции всё еще заморожены и чувствовать хоть что-то очень сложно. Он оглаживает ледяными пальцами грудь девушки, от чего соски набухают, а тело покрывается мурашками. Аккуратно проходит по розоватым линиям на коже, оставшимся после лямок от лифчика, затем облизывает их. Парень проводит напряженной ладонью от ключиц до шеи немного сжимая её — придушивая. Ира дергается от холода колец и отстраняется, вовлекая в новый поцелуй. Антон морщится, от всё больше вплывающих, новых воспоминаний. Слезы сдерживать уже совсем не получается. Алкогольное опьянение сходит за секунду. Кажется… — «Антон! Держи себя в руках! Ему страшно за тебя! Ему больно! Он этого не заслуживает! Не терять равновесие. Мне сложно. Мне больно. Мне страшно. Мне весело!». — Истерика прячется за дурацкой улыбкой. Антон поднимается. Идет, как ему кажется вальяжно, на самом же деле шатаясь, как штора на сквозняке. Алкоголь просто не может так быстро выветриться из хрупкого тела мальчишки. Садится. Садится на колени к Арсению. Осознает ли Антон, что делает? Пожалуй. Понимает ли? Абсолютно нет. Зато Арсений понимает. Не мешает. Антон разворачивается лицом к мужчине. Всего на секунду смотрит ему в глаза. Океан. Бушует. Страшно. Переводит взгляд на губы. Тянется. Сминает. Жмется к родному, не чужому, своему телу. Язык проникает в рот. Резко, без приглашения. Арсений не отвечает. Антону плевать. Парень перечитывает зубы языком, проталкивает его в горло. Рука тянется к паху мужчины, но её перехватывают. Антон жалобно стонет. Арсений отрывается от губ мальчика. — Что ты делаешь? — рычит на ухо. Хотя сам знает. Помнит, как парень старался уходить от любого серьезного разговора сексом. — Беру инициативу. — Антон бешено улыбается. Глаза горят. Откат будет страшным. Мальчик свободной рукой начинает лезть мужчине под футболку. — Антон! — строго говорит Арсений. — Мы в общественном месте! — Арсюш, это бар… Тут это нормально. — максимально дерзим тоном говорит парень на ухо, затем облизывая его. — Но если тебя что-то смущает, тут есть туалет… — он взглядом указывает на вывеску и оглаживает ребра и живот. — Что же ты натворил мой бедный мальчик?.. — шепотом задает больше риторический вопрос Арсений и треплет Антона по волосам, убирая его руку с торса. — Антош, хочешь мы не будем говорить сейчас. Ты не готов… Да и попытки заняться сексом в общественном месте, через неделю после… — мужчина осекся — Ну ты понял, говорят об этом же… Что думаешь? Антона передернуло, его покрыла мелкая дрожь — Угу… Я схожу… Умоюсь. — Хорошо. Тебе помочь? — немного переживая посмотрел Арсений. — Нет. Я сам справлюсь. — Антон поднялся. Арсений незаметно ему кивнул. Как только парень отошел, его телефон подал признаки жизни в виде уведомления. Арсений уже почти удержал свое любопытство, пока не увидел первые строчки сообщения, которое кстати было от Иры: «Антон, не игнорируй меня, пожалуйста, нам очень надо поговорить о той ночи!». Мужчина не хотел нарушать личные границы мальчика, как раньше, он подумал, что речь идет об изнасиловании и просто хотел располагать большей информацией, чтобы знать, как помочь Тоше. Арсений аккуратно берет телефон и вводит уже давно знакомый пароль, глаза начинают быстро бегать по тексту и наполняться слезами. В висках пульсирует. Влага стекает по щекам. Кулаки сжимаются. Больно… Больно. Очень больно. Слишком больно. Он обещал помочь Антону. Он обещал, что всё будет хорошо. Он обещал, что всё будет в порядке. «Нужно ли наводить порядок в том, от чего нужно избавиться.», предательски крутится в голове. Арсений достает из кармана кошелек, кидает на стол две пятитысячные купюры и выходит из бара, не оборачиваясь на звук еще одного уведомления.

***

Антон возвращается, когда Арса уже нет. Паника начинает нарастать. Он довольно быстро подходит к столу. Дыхание учащается. Видит деньги. Зрачки расширяются. Телефон разблокирован. Переписка с Ирой открыта. Сердце ебашит с небывалой скоростью. «Антон, не игнорируй меня, пожалуйста, нам очень надо поговорить о той ночи! Я рассказала Сереже… Он вроде понимает. Антон, мне кажется тебе нужно рассказать Арсу, что ты ему изменил. Думаю, так будет лучше…» — мальчик перечитывает текст несколько раз, накручивая себя, представляя, как Арсений на это отреагировал. По щекам текут слезы, соленый привкус остается на языке. Антону плевать. Он видит еще одно непрочитанное сообщение: «Хуевая формулировка, прости. Катя сказала, что фактически — это не измена, мы просто пытались вернуть контроль, после того, как у нас его отобрали… Позвони!!!». Телефон Иры почему-то летит в блок. Новый телефон Антона, недавно подаренный Арсением летит на пол. Парень начинает разносить всё в щепки, скидывает бокалы из-под напитков, туда же летит тарелка с остатками пищи, они разбиваются вдребезги, как и самоуважение Антона. Его прошибает сильный ток. Ему боль. Его ломает. Его кулаки механически сжимаются. Ему хочется рыдать. К разбитой посуде присоединяется стол, который летит в колонну за спиной и кажется разлетается в щепки.