Innocence Died Screaming, Honey Ask Me I Should Know

Они оставляют телегу и её владельца позади, Бай Хуа встряхивает пожилого мужчину, чтобы разбудить, и строго приказывает идти прямо домой. Хуа Чен добавляет, на всякий случай, чтобы тот не разболтал никому о событиях сегодняшнего вечера. Мужчина спорить не решается. Он поспешно утаскивает быка за поводья и исчезает в ночи. Им не нужно идти далеко, чтобы найти храм. Монастырь Водных Каштанов находится на вершине холма, недалеко от деревни. Хуа Чен отмечает, что это достаточно далеко, чтобы обеспечить некоторое уединение, но в то же время на доступном расстоянии, чтобы жители могли добраться до него, когда им нужно. Не то чтобы кто-то посещал это место в течение продолжительного времени. Дверь полностью сгнила и выглядит так, словно одного порыва ветра хватит, чтобы её снести. Это почти напоминает о башне из золотой фольги; одно неверное движение, и всё рушится. Хуа Чен всегда любил их. Конечно, вместо драгоценных металлов и позолоченных стен у этого сооружения протекающая крыша и вызывающее сомнения соблюдение норм безопасности. Он, конечно, видел и лучшие храмы, но жил и в тех, где было даже хуже. Он пожимает плечами и продолжает идти вперёд. Бай Хуа, похоже, нисколько не смущает ветхое состояние храма, он придерживает дверь для Хуа Чена, несмотря на то, что та жутко скрипит. — Не так уж и плохо, — говорит он, рассматривая крышу и стены, оценивая, с какой вероятностью она обрушится на них посреди ночи, и выглядит достаточно довольным тем, что находит. — Боюсь, деревня Водных Каштанов не может себе позволить построить что-то более презентабельное, но тем не менее, здесь можно остановиться. Сань Лану будет комфортно провести здесь ночь? Хуа Чен проходит через дверной проём. Внутри затхло и пусто, обставлено только длинным столом, ящиком для пожертвований и несколькими маленькими стульями. Есть подушка, на которой люди могут преклонять колени во время молитвы. Хуа Чен пинает её под алтарь. — Ты уверен, что это храм Хуа Чена? — спрашивает он. Нет никакой мемориальной доски или чего-либо ещё, что бы указывало на конкретного бога, которому посвящен храм. Хуа Чен не возражает, но это как-то жалко, когда речь заходит о храмах. — Я не вижу никакого имени. Бай Хуа указывает в угол комнаты, где лежит кусок гниющего дерева, полностью обезображенный временем и неправильным обращением. Черты слишком грубые, чтобы их можно было разглядеть, и то, что осталось от первоначального дизайна, не кажется впечатляющим. Хуа Чен думает, что это в любом случае не так уж далеко от его настоящей внешности. — Может потребоваться некоторый ремонт, — решает он. Бай Хуа кивает. — Но? — подталкивает он. — Думаю, он будет. Бай Хуа слегка улыбается. Он кладёт циновку из соломы, полученную от хозяина телеги, располагая её у одной из стен. — Я тоже так думаю, — произносит он. — Мы можем поработать над этим завтра. Я схожу в деревню за материалами. С чего бы Сань Лан хотел начать? Хуа Чен смотрит на алтарь, а затем на статую. Над столом достаточно пространства, чтобы повесить картину. Он говорит: «Я начну с портрета. Может, вырежу новую статую, которая будет менее оскорбительной на вид». — Хм, — Бай Хуа осматривает дверной проём. Это дохлый номер. — Надо будет начать с его починки. Хуа Чен никогда прежде не делал дверей, но Бай Хуа, похоже, эта задача не пугает. Он считает это необходимым трудом. Они намечают еще несколько идей, касающихся того, что ещё можно починить, а что нужно выбросить. Прошло достаточно много времени с тех пор, как Хуа Чен видел один из своих храмов в таком запущенном состоянии, но этот можно спасти. Он не обвиняет жителей деревни в том, что они не могут его поддерживать. Не то чтобы сам Хуа Чен поддерживал контакт со своими верующими в последние годы. Как долго они молились богу, который их не слушал? Он бы тоже себя бросил. Бай Хуа замечает подушку, которую Хуа Чен пытался убрать с глаз долой, и вытаскивает её, кладя перед алтарём. Хуа Чен наблюдает за ним, несколько удивлённый, когда мужчина падает на колени. — Гэгэ? — спрашивает он. Бай Хуа не смотрит на него, вместо этого он низко склоняет голову, аккуратно кладёт руки себе на колени и молится. Хуа Чен внимательно слушает. Этого он не пропустит. Ваше Высочество. Бог замирает, слыша свой титул, произнесённый голосом Бай Хуа. По какой-то причине он уверен, что никто никогда раньше не произносил его так, хотя и не может определить, что именно отличается. Это звучит… искренне. Кто до сих пор может звать его по титулу и иметь это в виду? Он посмешище Небес, бог, который ходит среди людей. Память взбудоражена, но понимание не приходит. Это вызывает в нем несколько сбивающих с толку эмоций, которые он игнорирует. Бай Хуа продолжает. Пожалуйста, позвольте мне и моему спутнику отдохнуть здесь. У меня нет благовоний, но я обещаю поддерживать ваш храм и возносить свои молитвы во время нашего пребывания здесь. Надеюсь, этого достаточно. Спасибо. Он несколько резко выдыхает, но в остальном не выказывает никаких признаков осведомлённости. Он хочет сказать Бай Хуа, что, конечно, тот может остаться, что благовония и молитвы не нужны. Это ведь он пригласил его, не так ли? Он хочет поднять другого мужчину на ноги, хочет сказать ему, чтобы он никогда больше не склонялся перед Хуа Ченом. Он не может. Ни как бог — являться верующим запрещено, — ни как человек, которым он все ещё притворяется. Бай Хуа грациозно встаёт. Он снова кланяется, прежде чем выпрямиться, стряхивая невидимую пыль со своих одежд. Когда он ловит взгляд Хуа Чена, то улыбается. — Просто пытаюсь проявить уважение, — объясняет он. Хуа Чен с сомнением смотрит на подушку. — Нужно ли мне.? — он замолкает, не желая, чтобы Бай Хуа посчитал его грубым, но так же молиться самому себе — это просто смешно. Даже Повелитель Вод не такой высокомерный. Или отчаявшийся. Как угодно. Бай Хуа наклоняет голову, веселье отчётливо отражается в его глазах. Хуа Чен чувствует, что его блеф сработал против него самого. — Не переживай, — говорит он через секунду, — я молился за нас обоих. Хуа Чен не может придумать, что сказать. Он поворачивается к циновке и осознает кое-что. — Здесь только одна кровать? Бай Хуа смотрит туда же, куда и он. Ответ очевиден. Он сам это видит — не на что смотреть, кроме немногочисленных предметов мебели. — Сань Лан займёт это место, — вежливо настаивает Бай Хуа. Он не делает никаких шагов к нему, давая Хуа Чену пространство, чтобы обустроить циновку для себя самого. Сань Лан этого не сделает, раздражённо думает Хуа Чен. Как он может заставить Бай Хуа спать на полу? Его одежды испачкаются. Ему будет неудобно. Хуа Чен был бы ужасным хозяином. — Если гэгэ не против, здесь достаточно места для нас обоих, — отмечает он. В этой форме он не занимает много места. Его юношеский облик высокий и долговязый, с длинными конечностями и острыми углами. Бай Хуа лишь чуть-чуть выше него, и хотя он совсем не хилый, но крупным или широким его не назвать. Кроме того, одежды, вероятно, добавляют объёма его фигуре. Они оба могут поместиться, особенно на одну ночь. Бай Хуа выглядит так, словно он не уверен, смеяться ему или плакать. — Сань Лан! — шипит он. Хуа Чен чувствует определенное удовлетворение, наблюдая, как внешний вид мужчины меняется. Он не то чтобы краснеет, но близок к этому. — Ты уверен? Я имею в виду, ты прошёл весь этот путь пешком… Хуа Чен прерывает хаотичную речь взмахом руки. — Гэгэ, поверь мне. Всё хорошо. Более чем хорошо, но вслух он этого не говорит. Бай Хуа никогда бы не согласился разделить с ним циновку, если бы знал, о чём он думает. Бай Хуа привлекателен, и Хуа Чен не мог этого не заметить. Он может быть немного подозрительным, но весёлым. Ещё веселее было его дразнить, хотя Хуа Чен не хотел слишком сильно испытывать удачу. По крайней мере, с ним легко было поладить. Перспектива разделить кровать не будет проблемой. Это не имеет ничего общего с желанием компании, сказал он себе. Хуа Чен был одиноким богом не просто так. Он плохо ладил с другими. Бай Хуа, похоже, ничуть не испугался. — Если ты уверен, — смягчается он, делая короткий нерешительный шаг к циновке. На улице стемнело, и только луна была видна через окно, создавая хоть какой-то свет. Где-то в углу стояла забытая масляная лампа, но ни Хуа Чен, ни Бай Хуа не чувствовали необходимости зажигать её. — Уверен. Хуа Чен опускается на циновку в качестве демонстрации и оставляет достаточно места для Бай Хуа. Тот делает шаг, затем ещё один, пока, наконец, не добирается до соломенного ложа. Он не ложится. Вместо этого Бай Хуа осторожно снимает шляпу, кладёт её под окно и тянется к своим одеждам, снимая верхний слой. Хуа Чен чувствует, что его щеки начинают гореть. — Гэгэ? Бай Хуа встречается с ним глазами. Он находится достаточно близко к стеклу, чтобы бледный свет падал на его волосы, освещая одежду сзади. Это создаёт какой-то неземной эффект, словно Бай Хуа этот свет излучает. Хуа Чен тупо моргает. — Я не собираюсь спать в своей дорожной одежде, — смеётся Бай Хуа, снимая пояс и ботинки. — Кроме того, тебе понадобится одеяло. Он накидывает мантию на Хуа Чена. Затем, наконец, ложится на циновку. Мозг Хуа Чена перестал работать ровно в тот момент, как Бай Хуа потянулся к своей одежде. Он не может мыслить достаточно чётко, чтобы возразить, а пьянящий запах — цветов и мыла — никак в этом не помогает. — Хорошо, — говорит он охрипшим голосом. И на этом они засыпают.

***

На следующее утро Хуа Чен просыпается, крепко сжимая в руках белую мантию. Бай Хуа рядом с ним нет. Он поднимается с циновки, потягиваясь. Несколько суставов хрустят с приятным звуком. Хуа Чен чувствует себя значительно лучше, чем раньше, когда у него болели спина и ступни от непрерывной ходьбы по неровной местности. Он смутно понимает, что прошло минимум четыре ночи с тех пор, как он в последний раз ложился отдыхать. Проклятые Небеса на самом деле заставляют его работать. Он находит Бай Хуа в саду, рубящего кучу бревен топором, который он, должно быть, где-то нашёл. Его волосы заплетены в изогнутую косу, частично прикрытые шляпой, надетой на голову. Хуа Чен замечает, что цветок, который был вплетен в волосы, отсутствует. Вероятно, он не пережил ночь. Мужчина ловко поднимает топор и опускает на кусок дерева, легко его раскалывая. Рукава его вторых верхних одежд слегка закатаны, заканчиваясь прямо на локтях. Это предоставляет Хуа Чену хороший вид на предплечья Бай Хуа. Он разворачивается и идёт обратно внутрь, бесполезно стоя там без единой мысли в голове. Ему требуется несколько долгих мгновений, чтобы встряхнуться и выйти на улицу. На этот раз Бай Хуа его замечает и откладывает топор на пень. Он кивает и идёт к Хуа Чену в тень. — Доброе утро, — радостно говорит он. — Доброе утро, — его голос всё ещё хриплый ото сна. Хуа Чен прочищает горло, а затем кивает на груду расколотых дров. — Тебе действительно не нужно… Бай Хуа с улыбкой отмахивается. — Если я собираюсь остаться здесь, мне следует также быть полезным. Та старая дверь не может защитить от ветра, не говоря уже о чём-либо ещё. У меня не займёт много времени сделать новую. Хуа Чен с сомнением смотрит на бревна. Это ещё не похоже на дверь. Но раз Бай Хуа говорит, что может это сделать… — А где гэгэ приобрёл этот навык? — спрашивает он. Что за необходимость в столярных работах у совершенствующихся? Мужчина пожимает плечами. — Я привык к вещам, требующим починки, — просто говорит он. Несмотря на то, что его одежда была простой, Хуа Чен предположил, что Бай Хуа, должно быть, происходил из знати. У него был общий вид и достоинство человека, выросшего в высшем обществе, приученного казаться вежливым и мягким. Теперь он понимает, что мог ошибаться. Бай Хуа держал топор с ловкостью человека, привыкшего работать руками. Бай Хуа, вероятно, зарабатывал себе на жизнь. Если оставить в стороне осанку и элегантность, чем больше Хуа Чен думал, тем более правдоподобным это казалось. Какой дворянин согласился бы спать на полу? Хуа Чен был окружен богатыми и титулованными придурками большую часть своей жизни и много времени на пути к вознесению. Он знал, что их нельзя связать с Бай Хуа. — Какая удача, что я встретил гэгэ по дороге сюда. На мгновение кажется, что Бай Хуа собирается что-то сказать. Вместо этого он поворачивается к дереву и топору. Хуа Чен воспринимает это как сигнал, чтобы приступить к домашним делам. — Гэгэ, не мог бы ты оставить мне немного дров? — спрашивает он и смотрит на кучу дров возле Бай Хуа. Это внушительное количество, учитывая ранний час. Возможно, Хуа Чен проспал дольше, чем ему казалось. Бай Хуа кивает, показывая Хуа Чену, чтобы тот взял столько, сколько ему нужно. Он хватает одно из наиболее толстых брёвен и рассматривает его. Оно невысокое, меньше фута в высоту, но у него хороший потенциал для вырезания статуи и много места для работы. Он садится возле Бай Хуа, поджав под себя ноги. Старший мужчина вытаскивает небольшой разделочный ножик откуда-то из-под своей мантии и молча передаёт его Хуа Чену. Последний принимает его, удивленный и впечатлённый интуицией своего спутника. — Откуда ты узнал? — спрашивает Хуа Чен. Бай Хуа пожимает плечами, не отрываясь от своей работы. В одной руке он держит голову топора, осторожно водя ей вверх и вниз по куску дерева, чтобы сформировать более сложные детали. Лезвие наклонено под углом, что позволяет ему делать более глубокие надрезы в древесине. Это не самое высокое мастерство, но Хуа Чен восхищается им так же благоговейно, как если бы этим занимался Небесный Император. — Ты художник, — просто говорит он. — Что ещё? Что ещё, на самом деле. Они остаются в таком состоянии около часа. В какой-то момент Бай Хуа снимает шляпу и кладёт её на голову Хуа Чена, чтобы защитить его от солнца. Он начинает протестовать, но мужчина только улыбается и отказывается принимать её обратно. Хуа Чен должен признать, что это хорошо. Он всё равно ненавидит солнце, и тяжесть шляпы Бай Хуа вызывает чувство комфорта. У неё нет запаха цветов и мыла. Хуа Чен не возражает. Не то чтобы ему нужно было ещё напоминание о том, что шляпа принадлежит Бай Хуа, — не когда одно уже крутится у него в голове. Это знание сидит с ним, как что-то физическое, постоянно капая ему на мозг. Они устраивают перерыв около полудня. Отчасти потому, что сейчас время для еды, и они оба голодны, отчасти чтобы спастись от жары, которая угрожает сжать их, пока солнце палит в полную силу. Несколько сельских жителей пришли рано утром и заметили, что храм не пустует. Хуа Чен обвиняет мужчину с телегой, который, по-видимому, не смог удержать язык за зубами и рассказал всей деревне о храбром совершенствующемся и странном молодом человеке (вероятно, боге), который обратил в бегство сотню призраков. Он даже не понимает, как тот мужчина мог это запомнить, — у него было предположение, что старик потерял сознание от испуга. В любом случае, это в конечном итоге сыграло на руку Хуа Чену. Его секрет, в основном, не раскрыт; не то чтобы он с самого начала хранил его достаточно хорошо. Тем не менее, Бай Хуа ничего не говорит, когда внезапно появляются люди с тарелками, полными еды, и подношениями для храма. Хуа Чен это ценит. Он кладет себе несколько паровых булочек со свининой и смотрит через стол на то, как Бай Хуа делает то же самое. Мужчина откусывает от одной и улыбается, явно воодушевлённый. Хуа Чен заметил, что из всех блюд его спутника больше всего заинтересовали именно они, поэтому когда они решили сделать перерыв на обед, он, естественно, выбрал булочки. Это было правильным решением. Бай Хуа стонет и готовится откусить ещё раз. Его глаза на секунду закрываются, пока он смакует вкус. Открыв их, он невозмутимо встречает взгляд Хуа Чена. — Мои любимые, — объясняет он. Бай Хуа не говорит с набитым ртом, дожидаясь, пока не проглотит всё, чтобы начать говорить. Как только слова заканчиваются, он снова берётся за булочку. Хуа Чен усмехается, качая головой. — Могу представить, — сухо говорит он, тем не менее поднося ко рту собственную булочку. Он даже не успевает попробовать, когда в дверь стучат. Раздражение наполняет Хуа Чена, отражаясь в его взгляде. Бай Хуа только повесил дверь перед тем, как они сели. Если какой-нибудь деревенский житель с тупой башкой сейчас её испортит, Хуа Чен сам с ним подерётся. Из-за осквернения его храма, конечно же. — В чём дело? — спрашивает он из-за двери, не открывая её, вместо этого пристально смотря на деревянную поверхность — Бай Хуа, на самом деле, проделал хорошую работу, даже дошёл до того, что вырезал интересный узор и что-то, подозрительно похожее на отпугивающее злых духов символы, — и ожидая, когда идиот по ту сторону осмелится вломиться. Идиоту такого шанса не предоставляется. Бай Хуа встаёт и сам открывает дверь, сталкиваясь лицом к лицу с толпой деревенских жителей во главе с их лидером. — Даочжан! — вопит он, жестом призывая Бай Хуа взглянуть на что-то. Бай Хуа подчиняется, выходя из храма навстречу толпе. Хуа Чен хмурится, но всё же следует за ним. Он обнаруживает мужчину, одетого как совершенствующийся, рухнувшего на лужайке Хуа Чена в неудобном положении. Толпа взволнованных жителей деревни стоит над ним. Волосы и одежда мужчины неопрятные, ткань рваная, грязь и песок покрывают его лицо и одеяния. Он выглядит так, словно только что вышел из пустыни. Хуа Чен не уверен, что тот выжил ради того, чтобы рассказать эту историю. — Он мёртв? — недоверчиво спрашивает Хуа Чен. Зачем местным притаскивать мёртвого к храму? Хуа Чен не настолько удачлив. Он не мог возвращать людей к жизни, а если бы мог, то не терял бы время в деревне Водных Каштанов. — Не мёртв, — тихо произносит Бай Хуа. Он опустился на колени, пальцами прощупывая пульс мужчины. Не-труп его, похоже, не впечатлил. Жители деревни с облегчением вздыхают. Хуа Чен закатывает глаза. — Тогда отведите его к врачу, — говорит он лидеру. Он не совсем уверен, что происходит, но знает, что это не то, с чем он должен возиться. Кроме того, на повестке дня есть более интересные вещи. Он бросает взгляд на Бай Хуа и почти удивляется, обнаружив, что тот, кажется, солидарен с ним. — Мы не можем позаботиться о нём здесь, — ласково говорит он сельчанам и после продолжает вежливым тоном, — у нас нет ничего для этого. Или времени, или терпения, думает Хуа Чен. Конечно же, Бай Хуа об этом не говорит. Он слишком вежлив, чтобы отвергнуть больных и раненых без причины. А Хуа Чен — нет. Он делает жест рукой, отмахиваясь от жителей деревни, которые всё ещё смеряют его взглядами — он всё ещё выглядит как подросток — широко раскрытых глаз. Не-труп выбирает именно этот момент, чтобы вернуться к жизни. — Помогите! — он задыхается, принимая сидячее положение. Это очень драматичное воскрешение. Грязной рукой он крепко сжимает запястье Бай Хуа, пальцы от напряжения белеют. Бай Хуа осторожно переводит взгляд от его рук к лицу, а затем с легкостью убирает его руку, игнорируя крик. — Видите? — говорит он. — Живой, — с этими словами он встаёт и поворачивается обратно к монастырю. Хуа Чен следует за ним. Он почти удивлён. Бай Хуа казался более… стремящимся помочь, подумалось ему. Конечно, он его не винит; от загадочного человека пахнет колдовством. Но всё равно. По какой-то причине он предполагал, что Бай Хуа будет более гостеприимным, чем оказалось на самом деле. Сельчане тоже разворачивается назад, настороженные и несколько потрясённые. Мужчина, видя, что упускает свой шанс с кем-нибудь из них, кричит: «Баньюэ!» Это привлекает внимание Бай Хуа. Он замирает, а затем медленно оборачивается. Его выражение лица трудно определить. Не холодное, но и не такое дружелюбное, как привык Хуа Чен. — Что насчет этого? — спрашивает он. Мужчина стремительно поднимается на ноги. Он встречается с Бай Хуа у входа в храм. — М-мой орден! Исчез! Около шестидесяти человек. За последние сто лет, примерно, по крайней мере половина из тех, кто идёт через этот перевал, исчезает. Бай Хуа наклоняет голову. К настоящему моменту Хуа Чен уже знает этот взгляд. — Как ты один сбежал? — спрашивает Хуа Чен, приподняв бровь и глядя прямо на мужчину. Он становится плечом к плечу с Бай Хуа. Он достаточно высок, чтобы его макушка доходила до носа другого мужчины. Хуа Чен не возражает. Он знает, что может испугать в любой форме. Мужчина замечает его подозрение и начинает нервничать ещё больше. — Я бежал всю дорогу оттуда сюда! Я еле выжил! — Действительно? — Хуа Чен толкает дверь храма бедром. Он ведёт их троих внутрь, туда, где они с Бай Хуа наслаждались обедом. — Тогда тебя, должно быть, мучает жажда, — он ухмыляется мужчине, скрывая это от Бай Хуа, который оборачивается, чтобы взять миску с водой. Хуа Чен забирает её и толкает новоприбывшему. — Вот, — говорит он. — Пей. Мужчина колеблется. Он смотрит на воду, затем на Хуа Чена, Бай Хуа, а потом снова на воду. Он осторожно подносит миску к губам. Как только он делает глоток, подозрения Хуа Чена подтверждаются. Вода льётся в него, как если бы её вылили на пол. Поразительно неудачное воплощение человека. — Остановись, — приказывает Бай Хуа мужчине, — ты просто переводишь её, — он берёт миску с водой из чужих рук и спокойно возвращает её на стол. Мужчина, кажется, понимает, что его разоблачили. Он вытаскивает свой меч, замахиваясь им в спину Бай Хуа. Хуа Чен тут же оказывается рядом, толкая локтём руку мужчины, чтобы сбить меч с траектории. Мужчина спотыкается, теряя равновесие. В тот момент, как он выпрямляется, Хуа Чен отправляет его в полёт одним удачным ударом ногой в грудь. Тот врезается в пол, скользя ещё несколько метров, прежде чем наконец остановиться. Бай Хуа бросает равнодушный взгляд через плечо. — Какая жалость, — говорит он, походя протягивая Хуа Чену палочку для еды. Тот швыряет её в тело, лежащее на полу. Оно патетически сдувается, оставляя после себя сморщенную структуру, похожую на мешок. — Я принесу метлу, — предлагает Бай Хуа. Хуа Чен наблюдает, как он сметает иссохшую труху. Это даже не похоже на человека; не больше, чем пустая оболочка с заранее запрограммированными словами и движениями. Интересно, размышляет он. Большинство созданных призраками пустых сосудов имели крайне ограниченный спектр возможностей. Создателю приходилось тщательно прорабатывать кожу, чтобы она выглядела как человеческая, но манеры часто были на низком уровне. Сосуды могли следовать только простым инструкциям и выполнять базовые задания. Задайте достаточное количество вопросов, и станет очевидно, что оболочка не может функционировать на более высоком уровне. Конечно, есть более простые способы определить их и уничтожить, например, метод Хуа Чена, предполагающий, что сосуд лопнет, как шар с водой. Этот оказался продуманнее большинства. Он был способен реагировать на непредсказуемые сценарии и был хитроумно разработан. Достаточно очеловеченный, по крайней мере, для невооруженного глаза. Бай Хуа и Хуа Чен не обманулись, но они и не были обычными людьми. Бай Хуа смотрит на него, не отрываясь от работы. — Ты так считаешь? Он издаёт утвердительный звук и тогда понимает, что всё ещё играет роль беспомощного ребёнка: «Призраки обычно так поступают?» Бай Хуа снисходительно улыбается ему. — Нет, — говорит он, — но ты уже знал об этом. Хуа Чен пожимает плечами. — Зачем проделывать столько работы только для того, чтобы доставить случайное сообщение? Что такого важного в Баньюэ? Кроме полчищ пропадающих без вести людей. Люди всё время исчезают. Зачем проделывать такой путь ради привлечение внимания Хуа Чена? Если бы жители Баньюэ хотели его помощи, он бы услышал об этом от них. Бай Хуа возвращается к подметанию, бездумно избавляясь от трухи. — Ничего особенного. Не лучшее место для посещения в наши дни, вот и всё, — говорит он, возвращая метлу в угол. Хуа Чен чувствует, что что-то упускает. Он взвешивает плюсы и минусы выхода в сеть духовного общения, пробы спросить Лин Вэнь. С одной стороны, она, вероятно, всё ещё злится на него. С другой — Хуа Чен всегда был любопытным, и его потребность в накоплении информации перевешивает его инстинкт самосохранения. Он выходит в сеть. Не напрямую с Лин Вэнь, а в общую для всех Небесных чиновников. Его сразу же раздражают хаос и беспорядок. Он устало массирует виски. Бай Хуа бросает на него встревоженный взгляд, но он не обращает внимание. Звуки Повелителя Ветров, разбрасывающегося добродетелями, заполоняют его разум. Он хмурится. Бай Хуа не кажется убеждённым, но не настаивает. — Я уберу со стола, — говорит он и уходит на кухню. Хуа Чен кивает ему, когда он проходит мимо. В сети духовного общения он спрашивает: «Что происходит в перевале Баньюэ?» На блаженную секунду воцаряется тишина. Хуа Чен вспоминает последний раз, когда он появлялся в общей сети. Тогда у него хотя бы было какое-то представление о дерьме, которое он затеял; сейчас же он действительно не знает, что вызвало такую реакцию. Ему никто не отвечает в течение долгой минуты. Его не беспокоит тишина, он привык к некомпетентности и трусости Небес. Тем не менее, его терпение истощается. Его мучает неопределённость. Он хочет ответов. Повелитель Ветров выбрасывает еще тысячу добродетелей, и сеть разражается воодушевлёнными криками. Хуа Чен рычит и выходит. Он собирается снова спросить Бай Хуа, когда Лин Вэнь открывает частную сеть. Её тон сдержанный, но не откровенно враждебный, когда она спрашивает: «Ваше Высочество, какие дела у вас в Баньюэ?» — Не-а, — отвечает Хуа Чен, — похоже, это у Баньюэ какие-то дела со мной. Лин Вэнь издаёт цокающий звук. — Я бы посоветовала вам держаться подальше от этого. Хуа Чен не сделает ничего подобного, и ей это известно. — Правда ли, что половина каждой компании исчезает, если они пытаются там пройти? Лин Вэнь не ответит ему прямо, и он это знает. — Об этом неудобно говорить. — Прекрасно, — отвечает Хуа Чен, — тогда этого разговора не было, — с таким же успехом это могло быть правдой. Лин Вэнь вздыхает; она не хуже него знает, что он так и не научился вовремя останавливаться. Они оба выходят из сети. Очевидно, что-то происходит. Боги делают вид, что всё в порядке — верный признак того, что это не так. Между этим фактом, Лин Вэнь и пустым сосудом есть связь. Хуа Чен должен знать. — Гэгэ, — кричит он. Бай Хуа высовывает голову из кухни. — Думаю, мне пора идти. Я собираюсь отправиться в путешествие. Бай Хуа хмурится и скрывается из виду. Через секунду он выходит навстречу Хуа Чену, небрежно поправляя одежду. — Хорошо, — говорит он. — Куда мы направляемся? Хуа Чен вздрагивает. Каким бы интересным ни был этот человек, Хуа Чен не собирается подвергать его опасности, когда даже сам не знает, какой именно. — Гэгэ, — предостерегает он, — какая смелость! Но я не могу взять тебя с собой. — Конечно, ты можешь, — Бай Хуа весело ему улыбается. Хуа Чен сдаётся с небольшим сопротивлением. — Ты сам сказал в повозке, что единственный способ сделать так, чтобы я не беспокоился, — это сопровождать тебя и лично убедиться в том, что ты не столкнёшься с опасностями. Кроме того, я очень хорошо осведомлен, помнишь? Могу сказать, ты хочешь больше исследовать Баньюэ. По крайней мере, возьми с собой кого-то, кто знаком с этим местом. — Значит, ты знаешь о Баньюэ. — Именно, — легко признаёт он. — Я много путешествовал там. Можешь спросить меня о чём угодно. Хуа Чен хочет спросить, что такого в Баньюэ, что Бай Хуа не хотел обсуждать раньше, но его прерывает стук в дверь. Снова сельчане? Разве он не напугал их раньше всей этой заклинательской темой? Это точно не мог быть ещё один пустой сосуд. Разве печать, добавленная Бай Хуа, не предупредила бы о призраке? Хуа Чен вскакивает и распахивает дверь. — Что? — Манеры, — ласково напоминает Бай Хуа изнутри. Хуа Чен сдерживает проклятья, которые он собирался выкрикнуть, вместо этого выругиваясь исключительно мысленно. — Прости, гэгэ, — отвечает он, не поворачиваясь лицом к Бай Хуа; вместо этого он смотрит на двух богов, стоящих на пороге. Кажется, Му Цин и Фэн Синь наконец его догнали. Му Цин сужает глаза и грубо вытягивается, чтобы попытаться заглянуть в помещение. — Гэгэ? — повторяет он. — Ваше Высочество, кто с вами здесь? Фэн Синь даже не пытается шпионить — он просто проталкивается мимо Хуа Чена, желая проверить лично. Хуа Чен хмурится и следует за ним вместе с Му Цином. Они замирают, когда видят Бай Хуа, невинно рассевшегося за столом. — Назад! — говорит Му Цин, оттаскивая Хуа Чена за свою спину, положив ему руку на грудь. Хуа Чен сильно бьёт его по плечу, но Му Цин не отступает. Это происходит только потому, что сейчас он в своей подростковой форме, — обычно он существенно выше другого мужчины. Фэн Синь тянется к своему луку. Он держит стрелу пальцами, но пока не взводит её. Он стоит между Бай Хуа и Му Цином, будто пытаясь держать их на расстоянии. Бай Хуа, кажется, не возражает. Он быстро поднимается на ноги, и его глаза широко распахиваются от удивления. — Ой! — бодро начинает он. — Привет! Вы выглядите… — он выдерживает паузу, рассматривая фальшивую внешность и оборонительные стойки этих двоих, — моложе, — заканчивает он, очаровательно улыбаясь Фэн Синю, который на мгновение кажется ошеломлённым. — Кто это? — требует Му Цин. Он с подозрением смотрит на Бай Хуа, не отпуская Хуа Чена. Последний с силой стряхивает его руку, проскальзывая мимо Фэн Синя, чтобы встать рядом с Бай Хуа. Он сердито смотрит на двух богов в его храме. — Он со мной, — раздражённо говорит он, — в чём проблема? И почему вы всё ещё так выглядите? Бай Хуа недоумённо смотрит на него. — Сань Лан, — мягко упрекает он. — Не будь грубым. Почему бы тебе не познакомить нас? Фэн Синь вмешивается прежде, чем Хуа Чен получает шанс ответить. — Я Нань Фэн, а это Фу Яо. Кто ты? Бай Хуа смотрит на Хуа Чена, слегка приподняв бровь, словно спрашивая, должен ли он подыграть. Хуа Чен пожимает плечами. Он не знает, почему Фэн Синь и Му Цин сохраняют такой внешний вид, когда он уже дал понять, что знает, кто они. Но если гэгэ хочет, чтобы игра продолжалась, Хуа Чен думает, что может согласиться подшутить над ними. — Нань Фэн, Фу Яо, — Бай Хуа уважительно кланяется им. Все трое замерли в молчании. — Приятно познакомиться. Этого зовут Бай Хуа. Му Цин усмехается. Хуа Чен предостерегающе смотрит на него. Он подносит палец к своему виску и устанавливает связь с этими двумя, стараясь избежать внимания Бай Хуа. — Устройте сцену, — подначивает он, — и я вышвырну ваши задницы. Я уже сказал, что он со мной. Ни Му Цин, ни Фэн Синь не осмеливаются отвечать, пока Хуа Чен наблюдает за ними. Они также не нападают, что является лучшим подтверждением усвоения информации, на которое можно было надеяться. — Итак, что привело вас? — спрашивает Бай Хуа. Он слишком радуется присутствию двух величайших недоразумений Небес, думает Хуа Чен, но он не собирается портить его настроение. Фэн Синь и Му Цин переглядываются. Что им следует сказать? Что их «Хуа-Чен-собирается-сделать-что-то-тупое-снова»-сигнализация сработала? Что они следили за ним здесь? Ничто из этого не звучит как особо хороший — или хотя бы нормальный — ответ. — Мы, а, — заикается Фэн Синь, — пришли помочь? Ему в поездке? Бай Хуа серьёзно кивает. Он не указывает, что они никак не могли узнать о ней способами простых смертных, — Хуа Чен решил отправиться в Баньюэ несколько минут назад. — Конечно, — произносит Бай Хуа. — В таком случае, мы отправляемся? Му Цин скептически смотрит на него. — Мы? — спрашивает он. — Я иду с вами. — Нет, — одновременно отзываются Му Цин и Фэн Синь. Хуа Чен скрещивает руки. — Да, — говорит он. — Я на самом деле пригласил Бай Хуа. Вы двое явились без предупреждения и неуважительно отнеслись к моему гостю. Кто сказал, что вам вообще рады? Хуа Чен сожалеет о том, что сказал последнюю часть. Бай Хуа хмурится, явно расстроенный. — Сань Лан, ты не должен так разговаривать со своими друзьями, — бормочет он, почему-то звуча грустно. Хуа Чен хочет возразить, сказать, что Фэн Синь и Му Цин не его друзья, но он не может заставить себя расстроить Бай Хуа ещё больше. — Конечно, гэгэ. Я прошу прощения. Глаза Фэн Синя комично расширяются. Му Цин выглядит до смешного сбитым с толку. Извинялся ли Хуа Чен перед ними раньше? Если и да, то не менее сотни лет назад. В настоящее время он вообще старается избегать взаимодействия с ними. — Вы поймаете мух, — огрызается он, когда они продолжают пялиться. На этот раз Бай Хуа не ругает его. Он только спрашивает: «Разве нам не следует отправиться в путь? Стемнеет, если мы подождём ещё». Это каким-то образом выводит остальных из оцепенения. Даже такой упрямый человек, как Му Цин, не может спорить со временем. — Я использую сжатие расстояния, — добровольно вызывается Фэн Синь, показывая им, чтобы освободили ему место. Пространства предостаточно, учитывая аскетичную обстановку храма. Бай Хуа сворачивает лежащую на полу циновку и указывает Фэн Синю работать там. Му Цин, теперь не занятый попытками испепелить взглядом Бай Хуа, теперь впервые по-настоящему оглядывается. Он кажется в равной мере удивлённым и самодовольным. — Ты так живёшь? — спрашивает он. Хуа Чен смотрит на него. — Иногда. — Это не Небеса. — В этом и смысл. Му Цин никогда не понимал, почему Хуа Чен выбрал удачу и открытую дорогу вместо золотых дворцов Небес. Он всё ещё верит, что пребывание на Небесах было его правом, наградой за труды. Для Хуа Чена это было золотой клеткой. Местом, где всё хорошее умирало, а виновные становились известными, награждёнными за мастерство, проявленное на поле битвы, вне зависимости от того, кого они убили, чтобы вознестись. Этот рай был куплен кровью. Хуа Чен, в частности, заслуживал провалиться в бездну. Му Цин многозначительно смотрит на свёрнутую циновку. — Только в этом? Хуа Чен думает, что с Фэн Синем в качестве отвлекающего фактора он мог бы бесконтактно ударить Му Цина, не привлекая внимание Бай Хуа. — Какие-то проблемы? — спрашивает он ледяным тоном. Му Цин более не комментирует. Хуа Чен подкрадывается к Бай Хуа, останавливаясь на не слишком приличном расстоянии. Бай Хуа не просит его сместиться. — Гэгэ, мы так и не закончили наш разговор. — Хм? — он не спускает глаз с работающего Фэн Синя. — Хорошо. Сань Лан хочет что-нибудь узнать? — Что происходит в Баньюэ? — прямо спрашивает Хуа Чен. Он предпочел бы ознакомиться со всеми фактами, чем пытаться собрать воедино отдельные куски информации, которые ему удалось узнать. Бай Хуа на мгновение задумывается. — Это сложный вопрос, — наконец говорит он. — Ты хочешь знать, что именно происходит? Почему это происходит? Или что это значит? — Всё, — говорит Хуа Чен. — Я хочу знать всё это. По словам Бай Хуа, история такова: перевал Баньюэ, изначально являющийся королевством Баньюэ, был домом для расы воинов, склонной к нападению на своих соседей. Они постоянно спорили о границах с Центральными землями, хотя Баньюэ постоянно сражались в тех или иных битвах, и потому не думали об этом ничего конкретного. Затем, двести лет назад Центральные земли наконец совершили вторжение. Королевство Баньюэ пало. Это не было тихим делом. Негодование поражённых солдат сохранялось вокруг оазиса, на котором был построен Баньюэ, распространяя гниль по земле. В конце концов, его поглотила пустыня. Говорят, призраки воинов Баньюэ всё ещё остаются, чтобы отомстить путешественникам, идущим из Центральных земель. Это хорошо. С этой информацией Хуа Чен может работать. Му Цин настороженно смотрит на Бай Хуа. — Ты наверняка много знаешь об этой ситуации, — говорит он. Его тон обвиняющий, а сам он даже не пытается притвориться доверчивым. Бай Хуа дружелюбно улыбается. — Я путешествую, — просто отвечает он. — Разумеется, это всего лишь слухи. Я не могу сказать наверняка, что там за история. Я не был там лично — слишком неспокойное место для посещения. Му Цин выглядит так, словно хочет добавить что-то неприятное. К счастью, его прерывает Фэн Синь. — Портал готов.

***

Когда они переходят на другую сторону, их встречает практически целое ничего. Город в основном заброшен; широкие пустые улицы, несколько зданий и гостиниц, но никого не видно. Солнце начало садиться, как и предупреждал Бай Хуа, и видимость ухудшалась. Они используют полярную звезду в качестве ориентира, находясь в пути всю ночь до утра. Хуа Чен, буквально несколько дней назад занятый ровно тем же самым, начинает переосмысливать это импровизированное приключение. — Не мог бы ты создать другой портал? — ноет он. — Как долго мы собираемся идти пешком? Фэн Синь хмуро смотрит на него. — Для портала, сокращающего расстояние, требуется много энергии, — огрызается он. Хуа Чен фыркает. — Это не так легко, как если бы мы переместились из одной деревни в другую. — Чтобы восстановиться после такого потребуется приблизительно пара часов, — отмечает он. Хуа Чен не возражает против этих усилий так сильно, как против подобной компании. Если бы это были только он и Бай Хуа, как и планировалось, Хуа Чен с радостью бы прошёл хоть тысячу миль. Он решил, что странноватый совершенствующийся нравится ему сильнее, чем, вероятно, должен нравиться кто-то, кого он только что встретил. Но с Фэн Синем и Му Цином всё иначе. Его кожа зудит от близости к ним, не говоря уже о продолжительности этого. Также есть вопрос к тому, насколько эти два бесполезных Небесных чиновника грубы по отношению к его гэгэ. Хуа Чен думает, что, возможно, они с Бай Хуа могут бросить этих двоих и продолжить самостоятельно. Однако один взгляд на мужчину, и становится понятно, что идея безнадёжна. По какой-то загадочной причине, Бай Хуа, кажется, наслаждается их присутствием. Му Цин закатывает глаза на Хуа Чена; это предсказуемо и скучно. — Не вижу, чтобы ты предложил создать портал, — язвит он. — Конечно, — невозмутимо отвечает Хуа Чен. — Я ведь ребёнок. Фэн Синь и Му Цин не ценят его юмор, но он ловит Бай Хуа, скрывающего улыбку. Хуа Чен чувствует себя в невероятной степени признанным. — Мы скоро будем на месте, — успокаивает Бай Хуа. Он ходит между Му Цином и Хуа Ченом, действуя как буфер, пока Фэн Синь раздражающе маячит по другую сторону от Хуа Чена. — Кроме того, это не так уж и плохо. Что является неправдой. Ночи были холодными, но терпимыми. Чего не скажешь о дневном времени суток. Солнце палило, а на небе не было ни облачка, чтобы как-то скрыть их от этого. Дорога, по которой они шли, поглощала лучи, прожигая подошвы ботинок. Хуа Чен всегда ненавидел жару. Когда наступило утро, он снял верхнюю тунику, чтобы, насколько это возможно, скрыться от солнца. Бай Хуа предложил ему свою шляпу, но Хуа Чен почувствовал себя неправильно, забирая её. Не то чтобы Бай Хуа был невосприимчив к жаре. Плюс Му Цин бы закатил глаза так, что мог бы увидеть свой мозг, если бы он всё же её принял. Сейчас уже далеко за полдень, и жара просто невыносимая. Бай Хуа бросает взгляд на Хуа Чена, а затем указывает на заброшенное здание, предлагая им отдохнуть. — Я в порядке, гэгэ, — протестует Хуа Чен. Он не хочет их тормозить. Чем раньше закончится это спонтанное путешествие, тем лучше. Серьёзно, он должен был знать, что всё очень быстро пойдёт не так. О чём он думал? Разве он не научился держаться подальше от всего, что связано с Небесами? Единственное, что это ему приносит, — головную боль и стресс. Хуа Чен думает, что он, должно быть, мазохист, раз добровольно обрекает себя на мучения. Бай Хуа качает головой и настаивает. — Я мог бы использовать время отдыха, — говорит он и дёргает себя за рукав. — Давайте минутку побудем в тени. Хуа Чен не собирается с этим спорить. Вместе с Бай Хуа они находят стол и с благодарностью устраиваются. Му Цин сидит прямо напротив Бай Хуа, и Фэн Синь рядом с ним. Они смотрят на него с явным недоверием, и Бай Хуа вежливо притворяется, что не замечает этого. Он достает бутылку с водой из сумки, которую спокойно упаковал, не зная или не заботясь о том, что эти двое внимательно следят за каждым его действием. — Хочешь пить? — спрашивает он, обращаясь к Хуа Чену. Хуа Чен делает глоток. Вода приятно прохладная, в противовес жаре. Он закрывает глаза, позволяя себе притвориться, что всё это, что есть сейчас — он сам, Бай Хуа и общая бутылка — приятная компания, идущая вместе в убежище в жаркий день. Они бывали здесь, думается ему. Эта роль знакома. Хуа Чен снова чувствует себя принцем, диким и безрассудным. Жаждущим неприятностей или волнений, что бы он ни нашёл первым, бегущим прямо навстречу им с одним лишь ненасытным любопытством и полным отсутствием здравого смысла. Бай Хуа тоже кажется почти знакомым. Он играет дополнительную роль, как попечитель; нежный, но твёрдый, снисходительный и защищающий, предвосхищающий опасность с усталой улыбкой и планом, как вовремя вытащить их обоих. Это больно, но не в плохом смысле. Когда-то эта часть принадлежала кому-то другому. Некоторых нелегко заменить. Бай Хуа хорошо заполняет это пространство. Какая-то часть Хуа Чена отшатывается, напуганная, от мысли, что Бай Хуа может занять эту позицию. Прошли столетия с тех пор, как он позволял себе сближаться с кем-либо. И теперь, когда кто-то кажется интересным, он собирается сдаться так легко? На данный момент он знает Бай Хуа уже несколько дней — может, этого достаточно, чтобы ему понравиться, но не начать доверять. Была причина, по которой Хуа Чен путешествует один. Он усвоил этот урок и не скоро забудет. Другая часть Хуа Чена, сентиментальная часть, которую он пытался в себе похоронить вместе со своим сердцем и своей страной, думает, что, возможно, спустя восемьсот лет пора двигаться дальше. Это не значит, что воспоминания о золотых деньках и тёплом товариществе исчезли. Он будет упорно цепляться за них до самой смерти. Но может быть, по прошествии времени ему позволено создать новые. И если новая потенциальная перспектива это слегка подозрительный, кроткий странствующий совершенствующийся, который знает больше, чем говорит, и больше, чем кажется, — хорошо. Хуа Чен никогда не был создан для чего-то скучного. Тем более, он последовал за ним так далеко, верно? Может, ему просто стоит посмотреть, к чему это приведёт… Фэн Синь кашляет, разрушая иллюзию. Хуа Чен снова обнаруживает, что ему грубо напомнили о реальной жизни. — Спасибо, — говорит он, передавая бутылку Бай Хуа, и тот отпивает. Хуа Чен не может не наблюдать, как он запрокидывает голову, и тонкая струйка воды стекает по его шее. Эта часть Бай Хуа — или часть Хуа Чена, которая не может справиться с желанием наблюдать за Бай Хуа, — определённо не болит. Хуа Чен думает, что, возможно, он более отчаянно нуждается в компании, чем думал прежде. Ему внезапно снова становится жарко. — Есть ли ещё? — спрашивает он и демонстративно не смотрит на то, как Бай Хуа вытирает рот тыльной стороной ладони, как и на блестящие от влаги губы. Бай Хуа снова передаёт бутылку ему. Хуа Чен без раздумий справляется с остатками воды, преследуя желание справиться с ощущением жара на лице. Он понимает, что другой не получил много воды, когда тот убирает опустевшую бутылку. — Извини, — говорит он, — я не думал допивать. — Всё в порядке, — улыбается Бай Хуа. Краем глаза он замечает, как Му Цин и Фэн Синь переглядываются. Это заставляет его инстинктивно насторожиться. Он развил что-то вроде предчувствия в отношении их нелепых идей после многих лет принудительного взаимодействия. Он уверен, что бы там ни было, оно приведёт только к негативным последствиям, — история доказала ему это. Му Цин выуживает из своей сумки ещё одну бутылку с водой, подталкивая её к Бай Хуа. — Вот, — произносит он, — возьми мою. Хуа Чен чертовски хорошо знает, что Му Цин не может предлагать это по доброте душевной. С водой должно быть что-то не так. Вероятно, это разоблачающее зелье, потому что это несомненно лучшее, что могли придумать эти двое придурков. Хуа Чен думает, что если хоть раз в жизни они не будут неочевидными, это их убьёт. Он бросает испепеляющий взгляд на Му Цина и тянется за бутылкой. Ни один из четырёх присутствующих не находится в истинном обличии. По крайней мере, Хуа Чен предполагает это — может, Бай Хуа не является тем, что подозревает Хуа Чен, но он сомневается в этом. Фэн Синь пытается забрать бутылку у него, но Хуа Чен быстрее. Он наполовину подносит бутылку ко рту, готовый разоблачить их блеф. — Что? — спрашивает он. — Мне нельзя? Почему ты предложил только Бай Хуа? Фэн Синь многозначительно подталкивает его локтем. — Ты уже пил, позволь теперь Бай Хуа. А что, если он этого не сделает? Что они тогда предпримут? Хуа Чен не знает, почему они с таким подозрением относятся к Бай Хуа. Конечно, он странный и почти наверняка не тот, за кого себя выдаёт. И ладно, Хуа Чен знает, что сейчас нарывается на неприятности. Но пока ничего плохого не случилось, к тому же, ему весело. Если Бай Хуа действительно собирался что-то сделать, у него была масса возможностей. Но пока он не сделал ничего. Хуа Чен готов позволить событиям развиваться, независимо от того, насколько катастрофическими будут последствия. Если, конечно, Му Цин не испортит всё первее. Трое из них смотрят друг на друга, ведя молчаливый разговор, выражающийся в поджатых губах и приподнятых бровях. Бай Хуа позволяет им это, аккуратно сложив руки на стол. — Я действительно не хочу пить, — говорит он. Фэн Синь хмурится. — Подозрительно, — произносит он. — Почему нет? Тебе есть, что скрывать? Лицо Бай Хуа принимает выражение, буквально говорящее «серьезно?». — Ладно, — медленно говорит он. — Если ты хочешь, то я выпью. Это просто вода… Он забирает бутылку у Хуа Чена до того, как тот успевает понять, и делает глоток. Закончив, он возвращает её Му Цину, который тупо смотрит на него. — Спасибо, — говорит Бай Хуа. — Гэгэ, — Хуа Чен ошеломлён так же, как и двое генералов. Неужели вода действительно не подействовала? Означает ли это, что Бай Хуа искренен? Или это сигнал, что эта парочка слишком некомпетентна, чтобы справиться хотя бы с такой задачей? Бай Хуа успокаивающе улыбается ему. — Нам, наверное, уже пора идти, — произносит он, вставая из-за стола. Фэн Синь тоже встаёт и обнажает меч. А тот момент, когда он это делает, Хуа Чен тянется к Эмину, только чтобы вспомнить, что он не носит саблю в своём текущем обличии. В какой-то момент никто не двигается. — Что ты делаешь? — рычит Хуа Чен. Он встаёт и преграждает Фэн Синю путь к Бай Хуа. Фэн Синь готов к бою. Беспокойная энергия исходит от него волнами, заставляя кровь Хуа Чена вскипать. Он думает, что сразится с ним без меча. Если понадобится, он воспользуется кулаками. Они оба знали, что это может случиться. Но неожиданно, всё, что говорит Фэн Синь: «Это может быть опасно». Он протягивает меч рукоятью вперёд. Это тоже не жест доброй воли. Хуа Чен узнаёт лезвие. Ещё один дешёвый трюк против Бай Хуа — меч, распознающий зло. Хуа Чен невероятно далёк от того, чтобы быть впечатлённым. — Гэгэ не нужен меч, — твёрдо говорит он, вырывая оружие из рук Фэн Синя. Последний смотрит на него исподлобья. — Он совершенствующийся, а вы оба уже вооружены. Как думаете, какое количество неприятностей, с которыми вы двое не сможете справиться, мы найдём? Ответ, конечно же, все возможные. Вообще все, любые. Он бы предпочёл полагаться на кролика, чем зависеть от двух Небесных чиновников. Но Му Цин и Фэн Синь никогда не признают этот факт. Хуа Чен привязывает меч к своему поясу, стараясь держать его в ножнах. Бай Хуа неловко кашляет. — Все действительно в порядке, спасибо, Нань Фэн, за твою внимательность. Он добавляет, понижая голос, чтобы его мог слышать только Хуа Чен: «Вы трое всегда такие?» — Не обращай на них внимание, гэгэ, — отвечает он, не пытаясь заглушить свои слова. — Они немного социально неловкие. Понимаешь, у них не было друзей в период взросления, и потому они так и не научились выражать эмоции. Это всё очень печально. — Ты… — Му Цин и Фэн Синь выдыхают в унисон, и каждый из них окрашивается в уродливый оттенок красного. Они выплёвывают далёкий от вежливости поток проклятий, и Бай Хуа покачивает головой. — Сань Лан, ты ужасен, — говорит он и улыбается Хуа Чену. — Разве тебе не следует проявлять больше уважения к своим старшим? Хуа Чен коварно усмехается. — Я очень уважаю гэгэ. Есть что-то приятное в неодобрительном взгляде, который он посылает Хуа Чену, — словно тот особенно плохо ведущий себя кот, которого он не может заставить себя отругать. — Неисправимый, — говорит он. Его радостная интонация искажает слова. — По крайней мере притворись, что ведешь себя хорошо, ладно? Хуа Чен открывает рот, чтобы не обещать ничего подобного, когда что-то ещё привлекает его внимание. Мимо заброшенной гостиницы пробегают два силуэта: высокая фигура в чёрном и пониже — в белой мантии земледельца, с мечом на спине и веером в руке. Хуа Чен прищуривается, глядя ей вслед. Неожиданно она оглядывается и улыбается. Единственное, что осталось от этой пары к тому времени, как остальные трое повернулись, чтобы взглянуть, — тени, быстро исчезающие за углом. Фэн Синь смотрит на место, где они находились секунду назад. — Кто это был? — требует он. — Никто нормальный, — ворчит Хуа Чен. Бай Хуа бросает на него любопытный взгляд, который исчезает так же быстро, как появился. У Хуа Чена не хватает времени, чтобы его поймать. — Ветер усиливается, — говорит он, — нам следует поторопится. Без дальнейших споров они выдвигаются. Ветер яростно набрасывается на них, но может помешать им, только замедлив. Они продолжают движение еще пару часов, несмотря на порывы ветра, отбрасывающие их назад и направляющие песок в лицо как незаслуженную месть. Бай Хуа идёт ближе всех к Хуа Чену, Му Цин и Фэн Синь — на несколько шагов позади. — Гэгэ, — зовёт Хуа Чен, — эта песчаная буря кажется тебе нормальной? — Хм, — Бай Хуа наблюдает за столбом песка, который ветер превратил в поток, также обыденно, как если бы проверял время. — Это немного неожиданно. Бай Хуа не кажется обеспокоенным. Он наклоняет шляпу вниз и подходит на шаг ближе к Хуа Чену, подворачивая его рукава так, чтобы песок не мешал. Хуа Чен снова застигнут врасплох контактом, но на этот раз не вздрагивает. Вместо этого он резко выдыхает, заставляя себя не задыхаться от пыли и грязи, грозящих послужить причиной немедленного удушья. Фэн Синь и Му Цин подходят ближе. — Держи руки при себе, — рявкает Фэн Синь, пока Му Цин пытается испепелить Бай Хуа взглядом. Они не подходят достаточно близко, чтобы физически разделить их, но Хуа Чен может сказать, что хотят. Бай Хуа тоже должен это почувствовать. Он поднимает руки в знак капитуляции и спокойно заводит их за спину. — Мои извинения. Хуа Чен сомневается, что ему есть за что извиняться, но всё равно соглашается. Он собирается начать очередную перепалку с Фэн Синем, но его внимание снова возвращается к Бай Хуа. — Ой, — тихо и удивлённо произносит мужчина, замечая, что ветер уносит шляпу с его головы, слишком ошеломлённый, чтобы воспрепятствовать этому. Хуа Чен протягивает руку, даже не задумываясь об этом, и хватает шляпу быстрее, чем, вероятно, человек способен это сделать. Он опускает её обратно на голову Бай Хуа. — Может, нам снова стоит найти убежище, — предлагает Бай Хуа. Он не смотрит на чужую реакцию, слишком занятый завязыванием лент бамбуковой шляпы. Когда он заканчивает, то улыбается Хуа Чену, словно бы довольный собой. Хуа Чен замирает на месте, совершенно не зная, как реагировать. Его сердце сильно колотится. — Нет, — немедленно возражает Му Цин. Бай Хуа склоняет голову набок. — Это всего лишь небольшая песчаная буря. Уверен, что сможешь не отставать? Бай Хуа не указывает на то, что он шёл впереди них. Хуа Чен чувствует себя иррационально раздражённым за него, он устал от постоянных попыток Фэн Синя и Му Цина поддеть Бай Хуа. Он резко смеётся. — Напускная сложность заставляет тебя чувствовать себя лучше? — он усмехается, его голос сочится фальшивым весельем. Когда он улыбается, это само по себе угроза. Он почти слышит предупреждающее «Сань Лан!» от Бай Хуа, хотя даже не открыл рот, чтобы заговорить. Му Цин смотрит на него тёмными глазами. Он не такой красивый эрудит, каким его считают другие боги. Он грязь под ногами Хуа Чена. Отброс общества, бесполезный и презренный. Это ещё одна причина, по которой Хуа Чен не может находиться на Небесах, — это наверняка подтолкнёт его к убийству. Губы Му Цина с рычанием приоткрываются. Прежде чем он успевает что-то сказать, Бай Хуа с силой проталкивается между ним и Хуа Ченом, заставляя каждого сделать шаг назад. — Достаточно, — говорит он. Хуа Чен бы в любом случае его послушал, но его тон не оставляет места для возражений, вопросов и неповиновения. Он говорит с надеждой, что его слова будут услышаны. Хуа Чен почти вздрагивает. Брови Бай Хуа сдвинуты, он явно обеспокоен, но не выглядит рассерженным, отмечает Хуа Чен. Просто расстроенным. Каким-то образом это даже хуже. — Извини, гэгэ, — бормочет Хуа Чен и слегка отворачивается от Му Цина. Даже Му Цин, кажется, под впечатлением от слов Бай Хуа, его рот несколько раз открывается и закрывается; он в замешательстве, но не выказывает протеста. Бай Хуа смотрит на Хуа Чена, его взгляд ровный и не впечатлённый. — Никаких «извини, гэгэ», — говорит он. Хотя Бай Хуа не выглядит раздражённым, Хуа Чен на каком-то интуитивном уровне понимает, что лучше не настаивать. Он одаривает мужчину кривой улыбкой. Тот закатывает глаза, на мгновение приподняв уголок рта. — Вы пререкались всю дорогу. Если вам есть, что сказать друг другу, вы можете сделать это позже, — заключает Бай Хуа, многозначительно глядя на Фэн Синя и Му Цина. — Прямо сейчас стоит сосредоточиться на буре. Му Цин вырывается из оцепенения, его взгляд снисходительный, а глаза сощурены. — А что? — он издевается. — Боишься, что ветер может тебя поднять? Бай Хуа поправляет шляпу. Его длинные рукава подвёрнуты, чтобы защитить от песка, но Хуа Чен помнит, как выглядели его сильные предплечья с топором раньше. Он уверен, что Бай Хуа крепче, чем кажется. — Он может. Никогда не знаешь, насколько сильным… Он даже не успевает закончить, прежде чем они скрываются из виду. Нет, не они, понимает Хуа Чен. Кажется, мир кренится в сторону, выводя его из равновесия. Он не уверен, в каком именно направлении, вверх или вниз, его кидает. Всё происходит слишком быстро даже для возможности видеть, не говоря уже об анализе. В один момент он видел мягкое выражение лица Бай Хуа, а в следующий — уже никого. Хуа Чен выплёвывает впечатляющую серию проклятий, которую бы никогда не одобрил Бай Хуа. Дело не в том, что остальные исчезли. Дело в том, что его засосало в смерч.