Отпусти меня

Макс никогда в бога особо не верил, а уж после недавних событий тем более. А даже если бог и есть, то точно не в Топях. Нееет, здесь за главного совсем другой парень. Конченный ублюдок, но, надо отдать должное, могло быть и хуже. После Виталия Вениаминовича любой кажется «не таким уж и плохим». А этот вон, Катьке молодость вернул, сестре Сони разрешил после заката из монастыря выходить (Лиза теперь всю ночь шатается возле озера, зависая с рыжей обитательницей местных вод). Иван Витальевич даже дедушке своему помог, тот оставался лежачим, но чувствовал себя значительно лучше. В общем, новый Хозяин наладил жизнь в Топях. И поэтому Алябьев Максиму и нравился. А вот Максим Алябьеву — нет. Иначе как объяснить то, что во всей деревне один Кольцов не получил свой «счастливый конец»? Иван на вопросы отвечать не хотел, Козлов закатывал глаза и молчал, а Аришка в последнюю их встречу ядовито улыбнулась и закрыла дверь перед его носом. Ведьма наигралась, чары развеяла, а Макс ощутил себя самым несчастным на свете. Теперь он каждой клеточкой тела ощущал значение фразы «поматросили и бросили» и это ему не очень-то и нравилось. — Я считаю, что это не честно, — в очередной раз завел разговор на эту тему Максим, помогая малому собрать космический звездолет из лего. Точнее, собирал он, пока пацан бегал где-то на улице по поручению отца. — Товарищ капитан, ну замолвите за меня словечко перед начальником. Вам меня совсем не жалко? — Жалко у пчелки в жопе, — ответил старший Козлов, не отвлекаясь от чистки картошки. Макс поднимал эту тему сто раз на дню, потому для сотрудника правоохранительных органов это уже стало обыденностью. Ему это, естественно, не нравилось, но наглый журналюга плевать хотел нравилось там что-то Козлову или нет. — А ты, Кольцов, сам виноват. За языком следить не научился, вот теперь и огребай. — Дядя Макс! — парнишка ворвался в дом так громко, что Максим чуть не выронил нужную детальку на пол от испуга. — Малой, — укоризненно взглянув на нарушителя своего спокойствия, проворчал Кольцов. Сердце никак не хотело успокаиваться, ощущение приближающегося пиздеца накатило неожиданно. Шум в Топях ни к чему хорошему не приводил, Макс догадался об этом еще в первые дни проживания здесь. А через несколько дней только подтвердил собственные догадки. — Что случилось? — Дядя Макс, вас там тетя Соня зовет, в монастырь. Говорит, что это срочно очень, — Козлов подозвал запыхавшегося сына и протянул ему стакан с водой, который пацан осушил за пару глотков. Выдохнув, Антон отдал пустой стакан отцу, а потом вновь посмотрел на бывшего журналиста. — Пап, теть Соня просила тебя машину им дать. — Видать действительно что-то срочное, — Козлов почесал небритый подбородок и кинул взгляд на опешившего Максима, — раз девушка просит, то нужно идти, — намекнул ему полицейский и обратился к сыну, — Антош, принеси ключи, они в спальне на тумбочке. Малец кивнул и кинулся выполнять поручение. Козлов не смог скрыть довольной улыбки. Перед его глазами все еще стоял образ больного мальчика, что не был в состоянии подняться с постели, темные круги под его глазами и ослабленный голос, тихо зовущий его посреди ночи. Было приятно видеть Антона таким здоровым, бойким и ужасно шумным. — Полудурок, — позвал капитан Макса, стараясь говорить тихо, — если ваша святоша так спешит, значит дело серьезное. Будь аккуратнее. Кольцов хмыкнул от того, как по-отечески звучали слова мужчины, но ничего не сказал. Потому что ему было приятно. Это теплое чувство даже на секунду смогло утихомирить ту бурю эмоций, что испытал Максим от слов пацана. У него была одна догадка, но думать об этом он себе не разрешал. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сложно было поверить, что Иван Витальевич просто устал от его нытья и решил сжалиться над разбитым сердечком такого мудака, как Макс. Слишком хорошо, чтобы не быть подлянкой. — Дядь Максим, — пацан вернулся в комнату и протянул Кольцову ключи от машины, — Вас сегодня разобьет, — тихо прошептал мальчишка, на пару секунд сжав чужие пальцы в своей маленькой ладони, — не верьте ему. Антоша кивнул сам себе и убежал до того, как Макс успел спросить что-либо. Кому не верить? Козлову? Хозяину? Или тому, кто ждет его в монастыре? Кольцов тряхнул кудрями, выдохнул и встал со своего места. На месте разберется, нечего сейчас голову всякой чепушней забивать. Нельзя заставлять девушку ждать, особенно если это Соня, которая от него чего-то хочет. Максим и не заметил, как доехал до монастыря, паркуя машину прямо возле ворот. Сонька ему по голове настучит за такое, но ему ведь не привыкать. Да и не это сейчас главное. Сейчас важнее заставить двигаться одеревеневшие ноги. Тело отказывалось двигаться, на душе кошки скреблись, а в мыслях то и дело всплывал образ ехидно усмехающегося Виталия Вениаминовича. Кольцов стоял перед воротами и чувствовал, что не может войти. Словно монастырь закрылся от него невидимым барьером, отказываясь пропускать его. А Максим и не особо рвался внутрь. Нечто темное и пугающее обволакивало сердце, сжимало тисками, застилало глаза мутной пеленой. Пробуждало самые темные и страшные воспоминания. Вытаскивало из омута памяти так старательно запрятанные воспоминания. — Макс, — Громковская, внезапно оказавшаяся рядом, тихо зовет его, гладит нежно по щеке, привлекает к себе внимание. А Кольцов не может оторвать взгляда от монастыря. Даже когда его за руку тянут вперед. Даже когда до двери в монастырь остается всего один шаг. — Макс, он вернулся. В голосе девушки безграничная нежность, мертвенное спокойствие, безумная уверенность. В душе Максима только безмятежная тьма и дикое отчаяние. Он переводит пустой взгляд на Соню и мечтает сбежать. Сбежать от мягких рук, неясных глаз и обнадеживающей улыбки. Сбежать от монастыря, от Хозяина, от Топей. Останавливает его только то, что бежать-то по сути и некуда. — Пойдем, — Соня тянет его за собой, внутрь, по пути, навечно отпечатанным в сознании. Максим знает, куда его ведут и послушно топает к своей погибели. Тревога пульсацией отдается в ушах, да так, что он уже даже не слышит, о чем ему говорят. Он только слепо идет вперед и пытается дышать. «Не верьте ему» Кольцов замирает на секунду, пораженный этой мыслью, а после медленно моргает и продолжает путь. Голос мальчишки вновь заглушает пульсация. Хватка Сони становится крепче. — Я здесь подожду, — чужой шепот пробивается сквозь шум в ушах, мурашки ползут по коже. Они стоят перед дверью, Громковская продолжает улыбаться, обнимает крепко, мягко целует в лоб, прикрыв глаза. Прощается. Макс кивает, в чужие глаза не смотрит. Знает, что не понравится ему то, что он в них увидит, потому разворачивается и бесшумно толкает старую дверь. Та открывается слишком легко, впуская его внутрь, а после сразу закрывается с громким хлопком. Выхода нет. А он Максу, в принципе и не нужен. Потому что он здесь. Сидит прямо на столе, скрестив ноги, улыбается чертовски привычно, и глаза его горят живым огоньком. Как раньше. Как в той, другой жизни. — Долго ты, — хмыкает он и от его голоса у Кольцова коленки подгибаются. Сердце заколотилось в груди, он и не замечал, что оно до этого момента не билось. Максиму плакать хочется. Навзрыд так, с чувством. Но он только улыбается. И молчит. — Как ты? — Мне плохо без тебя, — слова слетают с губ, что кажутся совершенно чужими, совсем не его. И нежность в голосе тоже не ему принадлежит. Макс знает это, но легко принимает то, что он теперь совсем не он. — А с тобой, вот, еще хуевее. — Я знаю, — довольно хохочет он и спускает ноги на пол. — Я скучал по тебе. Подойдешь? «Не верьте ему» Максим послушно подходит ближе. Останавливается в шаге от парня, ощущает исходящие от него жар и безумие, вдыхает запах знакомых сигарет с едва уловимой вонью разлагающегося трупа. Максу страшно. Максу хочется прикоснуться. Максу хочется сбежать. — Такой хороший, — ласково мурлычет он, обхватывает максовы щеки ладонями, стирает чужие слезы и улыбается невозможно нежно. — Такой послушный, покорный. «Не верьте ему» — Отпусти меня, Дэнчик, — молит Кольцов и жмется щекой к ладони Титова, трется о нее и прижимается еще ближе. Слышит искренний смех, сам улыбается, плакать не может перестать. Отчаяние пытается задушить его. Денис сцеловывает горькие слезы, Макс продолжает умолять. — Дай уйти. Я не хочу. Пожалуйста, отпусти. — Глупый ты, Максимка, — Титов почти урчит, зарываясь длинными пальцами в кудри волос, сжимая их слегка, оттягивая назад, играясь. — Но я все равно люблю тебя. «Не верьте ему» Макс не видит в глазах напротив ничего, кроме бездонной пустоты. Инстинкт самосохранения, все еще отчаянно пытающийся пробиться сквозь вакуумный барьер вокруг него, велит убираться отсюда немедленно, но сердце от этой мысли так противно ноет. Макс ведь скучал. Безумно скучал. По глазам этим, по шепоту, по заливистому смеху, по рукам сухим и грубым, по пальцам в своих волосах, по губам на своем лице, по имени, высеченному на сердце. Скучал до безумия. — Поцелуешь меня? — тихо спрашивает Денис, поглаживая большим пальцем максову щеку, оставляя после себя невидимые ожоги, разъедающие кожу. «Не верьте ему» Кольцов мысленно просит прощения у Антоши, подается вперед и делает то, о чем мечтал столько дней. Касается обветренных губ своими, решительно целуя, прижимаясь ближе. Растворяясь в этом поцелуе без остатка. Денис хмыкает в пустоту, проводит языком по губам, слизывая капли крови. Часть Максима боролась до последнего, это даже похвалы достойно. — Я свободен? — Титов повышает голос, пускай этого и вовсе не требовалось. — Можешь возвращаться в свою Москву, — великодушно отвечает Хозяин, стаскивая с плеч Дениса потрепанную шубу. Титов счастливо улыбается собеседнику, чувствуя, как головная боль постепенно утихает.