Б-восемь? — Убил

Хисока — тот человек, которому предначертано побеждать абсолютно во всех играх. По крайней мере, именно в этом Гон был всегда уверен. Только вот все игры, которые они успели опробовать, требовали использования карт или продумывания стратегии. Как рассудил Фрикс, его соперник специально выбирал такие занятия, в которых он имеет какое-то неуловимое, неизвестное преимущество. Гону не нравилось, что он не может выиграть, он считал невозможность выбрать игру отдельным видом мошенничества. — Морской бой? Ты уверен, что хочешь именно его? — удивился Хисока с картами в руках. Он был готов раздать их для очередной партии в дурака, но планы резко поменялись и сегодня измученная колода наконец отдохнёт. — Уверен, — твёрдо кивнул Гон и протянул Хисоке листочек и ручку. Благодаря жизни на Китовом острове, ему хорошо были известны подобные игры. Приезжие любили делиться своими знаниями с любопытным Гоном, что постоянно крутился у них под носом. Большинство знаний касалось жизни на корабле, часть рассказов очень хотелось бы не слышать в столь юном возрасте, а остальное — рассказы о разных развлечениях. Одним из таких и была незамысловатая игра «Морской бой». — Ты знаешь правила? — уточнил Гон; Хисока легко кивнул, позволяя младшему спокойно переместиться на диван и приступить к подготовке. Ничего сложного — сидишь себе, чертишь кораблики на бумаге и пытаешься догадаться, где свои расположил соперник. Никакой стратегии и, слава богу, никаких карт. Гон закончил с расстановкой, к которой пришёл спустя несколько лет практики, Хисока тоже, судя по всему, много времени на подготовку тратить не стал. Он выглядел слишком... расслабленно. Неужели, здесь у него тоже какое-то преимущество? Нет, это точно невозможно, у Гона идеальное расположение, с ним он ещё ни разу не проигрывал. Поначалу всё шло превосходно: Гон смог полностью сбить два корабля и ранить один, пока Хисока раз за разом промазывал. Это было почти предсказуемо, но всё равно приводило Фрикса в восторг. Он вот-вот наконец-то выиграет. Впервые за всё время! — Д-четыре? — ход Хисоки. — Ранил... Вот так неудача. Понятно, что рано или поздно он мог бы попасть в какой-то корабль — поле далеко не бесконечное, — но вот так сразу и в четырёхпалубный кораблик? Везение, не иначе. Плюс ко всему, он может неверно определить направление, и тогда ход снова перейдёт к Гону. Он поднял глаза на Хисоку и увидел ухмылку. Ту самую, до жути самодовольную. Так он улыбался только когда был на сто процентов уверен в себе. — Отлично... Е-четыре? — Ранил. — Ж-четыре? — Ранил. — И-и-и, з-четыре, я прав? — Убил... Не везение. Хисока был уверен в каждом выстреле, он не задумывался, не колебался. Он знал, что попадёт. Но ведь он не мог подглядеть? Это не в его стиле, это не схватка, это игра, а в играх он никогда не мухлевал, он не мог, правильно? Или мог? До конца игры ход ни разу так и не перешёл к Гону. Хисоке удалось безошибочно один за одним подстрелить все его корабли. — Б-восемь, Гончик. Я так понимаю, игра окончена. — Убил. Гон зачеркнул последний оставшийся квадратик на своём поле. Вот сейчас он чувствует разочарование как никогда отчётливо. Всё начиналось хорошо, он был уверен в себе, а закончилось абсолютным разгромом. Он не решался поднять глаза на Хисоку, но знал, что тот не спрятал насмешки. — У тебя действительно была хорошая расстановка. Человеку, который тебя не знает, было бы сложно выиграть. Рассказать, как я понял, где они находятся? — Гон кивнул. Конечно, он хотел узнать причину такого разгрома. — Ты был очень уверен в себе, значит, хорошо знаешь ловушки, в которые попадается большинство игроков. Ты обошёл их все до единой, но и я это понимал. Если бы ты не показывал своей уверенности, игра пошла бы по-другому. — Понятно... Ах, вот как. Так значит Гона в очередной раз подвела его прямолинейность. Он абсолютно не умел блефовать. И хоть Морской бой — далеко не покер, в нём тоже важно скрывать эмоции. Пока Гон растерянно и абсолютно отрешённо смотрел в пол, Хисока потянулся до хруста в позвоночнике и даже зевнул. — Выигрывать тебя стало неинтересно, — скучающе констатировал он. Только сейчас Гон пересилил себя и вновь посмотрел на Хисоку. Встречного взгляда не последовало, золото его глаз изучало грязные разводы на стекле. — А кого тебе интересно выигрывать? — кажется, этот вопрос заставил Моро задуматься, его лоб слегка нахмурился, рука подпёрла подбородок. Неясно, о ком он мог сейчас вспоминать, но в голове Гона отчётливо всплыли обрывки боя Хисоки и Кастро. Это было сражение, в котором Фрикс впервые увидел легендарную банджи жвачку в действии. — Выигрывать Кастро... Это было интересно? — Кого? — удивлённо отозвался тот и наконец посмотрел на Гона. — Кастро, неужели не помнишь? Он делал двойников, а тебе обе руки оторвало. — Ах, да, пожалуй, это было интересно. Расслабленное выражение растеклось по лицу Хисоки. Да, видимо, он всё помнил, но особых чувств это воспоминание в нём не всколыхнуло. Если это для него было посредственностью, то сражение с Гоном он навряд ли даже помнит. Моро ещё раз потянулся, размял якобы затёкшее плечо, поднялся с места и всё так же расслабленно направился к выходу. — Стой! Я не понимаю... Разве тебе не было больно? На твоем лице ни один мускул не дрогнул. Не так давно Гон пересматривал этот бой, и Хисока действительно никак не показал, было ли ему больно. Ничего в нём не выдавало даже ощущения дискомфорта. Если говорить совсем уж честно, Гон пересмотрел несколько боёв с Небесной арены, между разными людьми, но именно этот почему-то он почти до дыр затёр, пытался разгадать загадки всех фокусов. Без использования гё это было сложнее, но у него почти получилось! По крайней мере, Гон хотел так думать. — Конечно, я же способен чувствовать боль, я тоже человек. Просто тогда я был слишком сосредоточен, — Хисока слегка закатил глаза. Некоторые вещи никогда не меняются, — и безумно хотел увидеть, как он будет мучиться в агонии от боли, поверь, это гораздо интереснее... — Значит со мной тебе неинтересно? — Больше нет, — отмахнулся Хисока, — ты слишком предсказуем. Выиграть у тебя не получается, а реакция на проигрыш всегда одна, и с каждым разом она всё скучнее и скучнее. — Потому что мне тоже скучно от этого однообразия. Само собой, что проигрывать раз за разом надоедает. Уже неинтересно расстраиваться из-за этого. В какой-то степени он понимал Хисоку: всё время выигрывать тоже скучно. Однообразие всегда скучно. Гон встал и направился к зоне кухни, он осмотрел одно из полотенец, бросил взгляд на холодильник, потом на раковину и снова на холодильник. Судя по всему, Хисока заинтересовался действиями Гона, потому что уходить он больше не планировал. Лишь следил за тем, что будет дальше. А дальше могло произойти что угодно, Гон сам не до конца понимал, что хочет сделать. Ну то есть, он знал, что хочет сделать, но не мог решить, как. С одной стороны, холодное влажное полотенце облегчит боль, а с другой... — Судя по рассказу, это весело, — предположил Гон и наотмашь ударил предплечьем поперёк керамического бортика раковины. Звук был ужасный. Кость, не защищённая нэн, поддалась столь твёрдому материалу и дала трещину. Слёзы непроизвольно хлынули из глаз. Это было в действительности больно. Тем более, если учесть, что Гон успел отвыкнуть от ощущения увечий, приносимых битвой, а в повседневной жизни особой боли не испытываешь, разве что душевной. Целой рукой он ухватился за повреждённую и слегка пошатнулся — из-за белого шума перед глазами у него слегка нарушилась координация. И всё же он удержался от того, чтобы рухнуть на колени. — Чёрт, вот я дурак, — тяжело выдавил слова Гон, — от перелома рука не отлетит. Хисока, помоги. Медленно, как в тумане, Гон подошёл к Хисоке на входе. На лице того впервые было подобное выражение лица: неадекватная смесь удивления, беспокойства и интереса к последующим событиям. Без особых раздумий Гон вложил ладонь повреждённой руки в руки Хисоки. По телу проходила рябь, он действовал, как в бреду. Его суета была чем-то сродни курице, которая продолжает бегать, когда ей снесли голову. Да, Гон безмерно любит животных, но в те минуты и не думал сравнивать себя с курицей при смерти. Тогда он считал, что каждое его действие — холодный расчёт, эксперимент, интерес, но никак не отголоски агонии и болевой шок. Пока Хисока ошарашенно держал часть его руки, Гон с силой дёрнул плечом. Крик заставил воду в графине на кухне пойти рябью, а рука так и осталась на месте, ведь Хисока и не подумал держать её достаточно сильно для этого действия — оно всё равно закончилось бы не так, как ожидал Фрикс. Оторваться-то рука не оторвалась, но боль этот рывок только усилил. В ушах Гона зазвенело, и он споткнулся о собственную ногу при попытке сделать шаг назад. И смягчить падение он решил чем? Конечно же бедной больной рукой. Кажется, он достиг пика. Боль стала настолько сильной, что почти перестала ощущаться. — Ох, Гон, ты просто сумасшедший. Беспричинный безумец. Зрачки Хисоки дёргались, он медленно подошёл к упавшему Фриксу и навис над ним сверху. Гон пытался сфокусировать взгляд, но мозг отказывался отдавать нужные команды, поэтому он продолжил смотреть сквозь. Пелена непрекращающихся слёз всё равно не дала бы лучше разглядеть лицо напротив. — Из-за твоей выходки я сейчас весьма сильно возбужден, что мне с этим делать? — прохрипел Хисока, подтверждая тем самым свои слова. — Я очень, очень хочу тебя на части разорвать, чтобы ты ещё сильнее корчился от боли. — Не сможешь. Голос складывался в слова сам по себе. Гон не способен был отдать себе полный отчёт в том, что говорит. Речь сливалась в мешанину из звуков. Единственная чёткая мысль, которую он мог разглядеть — «больно-больно-больно». Ощущение собственной руки притупилось. Он её не чувствовал. Чувствовал только волнами приходящую и уходящую дикую боль. На задворках сознания ему было весело. Что может быть веселее, чем увидеть какие-то новые эмоции на этом лживом лице? Без сомнения, это были настоящие эмоции — ярчайшая их смесь, и понять, какие к чему относились, сейчас Гон был не в состоянии. Ему было больно. И ему было безумно весело. — Гон, что ты сейчас чувствуешь? Развеял скуку? — Хисока опасно блеснул глазами и надавил на место перелома. — Это весело... Давно не испытывал... Такого... — слёзы текут, голос превратился в череду всхлипов и хриплых еле связных слов, вот только Гон игнорирует это состояние в угоду бесконечному больно-больно-весело-больно-весело-больно. — Даже без нэн ты всё ещё интересен. Замечательно... — Хисока коснулся перелома, на этот раз осторожно лишь провёл по нему. — Я собирался уехать сегодня, но ради тебя задержусь ещё ненадолго. Мне... интересно проверить свою выдержку. Как долго я смогу удерживаться от того, чтобы убить тебя? С трудом оторвавшись от Гона, Хисока встал и отошёл к выходу. — Не сможешь, — снова сказал Гон. — Что именно, лапуська? — обернулся тот. А действительно, что именно он не сможет: убить или сдержаться, чтобы не убить? Гон и сам не знал, что имел в виду под этой фразой, но был уверен, что необходимо хоть что-то ответить наглости Хисоки. Сейчас же он ещё раз всхлипнул, уже почти расслабленно, и больше растёкся по полу. Несколько раз вдохнул и выдохнул, попытался привести мысли в порядок и наконец сказал: — Ты меня не убьёшь. — Верно, я тебя не убью. В таком состоянии это будет неинтересно. На этом Хисока окончательно отвернулся и беззвучно вышел за дверь. Гон ещё какое-то время лежал на полу и пытался понять, что ему следует сделать прямо сейчас в таком состоянии. Он всхлипывал, смотрел куда-то в потолок и почему-то не мог прекратить улыбаться. Боль никуда не ушла, но она больше не приводила в ужас. Нет, Гон точно не мазохист. Он не признается в этом ни себе, ни кому-либо ещё.