Союзники

Квинтэссонские корабли, как выяснилось, отличались той же непредсказуемостью, что и их создатели. Примерно через два брийма Оптимус понял, что неправильно прочитал схему и заблудился среди совершенно одинаковых грузовых трюмов, заставленных совершенно одинаковыми контейнерами, а сбивчивые подсказки остальных членов спасательной бригады по коммлинку не столько помогли, сколько вконец запутали. Меж тем стоило поторопиться — рано или поздно квинтэссоны обнаружат, что на их флагманское судно тайно проникли кибертронцы, и кто знает, какая судьба тогда ждёт томящихся в тюремной секции пленников… Даже не будь среди похищенных ни одного автобота, Оптимус всё равно бросился бы на выручку. На их планету напали, на их народ напали, а он — Прайм, его долг — защитить, спасти, укрыть, и разве не меркнут их мелкие разборки перед равно нависшей надо всеми угрозой? Но не получится ли так, что стоит ему поверить, что примирение возможно, а старые обиды могут быть забыты, как всё вмиг перевернётся с ног на голову: вселенная рухнет во тьму, сметёт всю прежнюю жизнь и обратит её в хаос и разрушение. Как произошло когда-то с юным докером Орионом Паксом. Пытаясь вымести из оперативной памяти неприятные мысли и успокоить рвущиеся в бой оружейные системы, Оптимус завернул за очередной контейнер (он начал подозревать, что ходит по трюму кругами) и наткнулся на двух шарктиконов. Те по очереди торопливо затягивались кигаретой и, судя по тому, что при его появлении первым делом попытались спрятать окурок, даже не сообразили, кого перед собой видят. Первому он успел пронзить искру энергонным клинком, но второй бросился прочь, петляя между рядами груза. Оптимус рванул за ним, но уже понимал, что не успеет: квинтэссонский прислужник вот-вот включит сигнал тревоги. Он почти решился выстрелить — может, повезёт, и шум не привлечёт ничьё внимание, — как из прогала между двумя контейнерами высунулась рука, в которую шарктикон с гулким звоном врезался и, заверещав, рухнул на спину. Рука шустро втянула его за контейнер, послышался неприятный треск — и всё стихло. На пол легла длинная, полная прямых углов тень, и неизвестный наконец-то вышел на свет. — От тебя, Прайм, шума в три раза больше, чем пользы, — заявил Мегатрон и отряхнул руки от энергона. Оптимус потряс головой. — Кто бы говорил, — машинально ответил он и тут же добавил: — Почему ты не в камере? Как ты здесь очутился? Мегатрон глянул на него как на слабопроцессорного. — Сбежал, разумеется. У меня есть план по захвату корабля. — План, — повторил Оптимус, не в силах отвести от него оптику. С виду Мегатрон был цел и невредим, а, заметив пристальный взгляд, ещё и приосанился и расправил плечи. — У тебя есть план? Но… спасательная миссия! Мы прибыли вас освободить! Мегатрон фыркнул: — Ну разумеется! Явился как раз вовремя, чтобы заграбастать себе все почести! Ну уж нет — план мой, и я от него не откажусь! — Никто не собирается ничего у тебя отнимать, Мегатрон! Я пришёл… мы пришли за всеми! За тобой! Тот снова фыркнул, но складка в уголке рта разгладилась, надоптиковые дуги распрямились, а оптика больше не сверкала гневом, но светилась ярким алым цветом. — Тебя, Прайм, пока дождёшься… — проворчал он и вдруг, схватив его за руку, затянул в тесное пространство между двумя контейнерами. — Ты что делаешь? Надо найти остальных — и побыстрее! — Ничего с ними не случится, — пожал плечами Мегатрон. — А если Старскрима всё-таки швырнут скраплетам, я возражать не стану. Да и Ультра Магнус твой мне особо никогда не нравился. — Мегатрон! — запротестовал Оптимус, ощутив, как тот переместил руки ему на бёдра и ощупывает очень уж провокативно. — У тебя шарики съехали? Идём отсюда! — Я же сказал, у меня есть план — и я ему следую. Кстати, как твои аккумуляторы? Полные, надеюсь? — с этими словами Мегатрон закинул ногу ему на бедро и с ухмылкой постучал кончиком пальца по маске. Обонятельные сенсоры уловили запах энергона, медной окалины и вольфрама. По кабелям хлынуло разогретое топливо, а в процессоре зашумело, как от доброй порции сверхзаряженного. В последние декациклы Мегатрон всё чаще так на него действовал. Тем временем Мегатрон лизнул маску — раз, другой — и втянул в рот шейные кабели. От глоссы рассыпались колючие искорки, но ему, похоже, понравилось — оптика потускнела, гул вентиляции участился, а пальцы по кругу поглаживали датчики вдоль бедёр Оптимуса, отчего нежные, щекочущие разряды проскальзывали в тазовую секцию, а оттуда к камере искры и через неё, по основной кортикальной оси, — прямо в глубину процессора. Вообще-то, бедренные датчики не обладали интерфейсным подпрограммированием… но когда это Мегатрона волновали изначальные функции, если он целью своего существования поставил беспощадный спор с заведённым порядком вещей? Оптимус сдался и раскрыл маску. Были времена, и не так давно, когда он ни за что не показал бы Мегатрону лица; и дело не в боязни выразить слишком много — ему и так всегда хватало прищура оптики, тона голоса, — но он не собирался делиться с Мегатроном слишком многим. Не собирался… пока вдруг не оказалось, что Мегатрон с грацией турбобыка уже вышиб у него из процессора добрую половину прежних аналитических цепочек, которыми Оптимус привык формировать мысли о нём, и заменил новыми, незнакомыми. О да, Мегатрон хорошо такое умел. Но теперь Оптимус думал об этом без застарелой горечи. Когда Мегатрон поднял голову, Оптимус втянул его в поцелуй. Они не очень-то умели целоваться: слишком напористы, слишком неуклюжи, зато обоим нравилось, и даже ушибленные впопыхах обонятельные сенсоры им не помешали. Мегатрон до скрипа вжал его спиной в контейнер, перехватил руки, мимолётно кольнув запястные разъёмы электромагнитным полем, и повёл ладони к своим бёдрам. Оптимус охотно подхватил его под корму и, до конца не осознавая, что расщёлкнул паховую броню и активировал коннектор, вздёрнул выше и потянул на себя. Упершись ладонью в стенку контейнера, Мегатрон со стоном отключил оптику, хотя коннектор ещё не погрузился в порт, а только скользнул навершием между приоткрывшихся створок. Оптимус прижал его к себе, сдерживая шум вентиляции, и полностью толкнулся внутрь. Разъёмы замкнуло моментально. По моторным реле пробежала дрожь, тактический дисплей побелел и пошёл рябью. Оптимус замедлился было, попытался продуть системы, но ему не позволили: Мегатрон установил свой ритм, и в каждом движении опережал его на долю наноклика, словно дразнил, но одновременно и поощрял, и призывал догнать. О да, Мегатрон всегда отличался требовательностью — хотя в интерфейсе он и отдавал с невероятной, непривычной щедростью; окутывал собственным электромагнитным полем, торопливо поддавал бёдрами, жадно втягивал воздух и прохладными пальцами смахивал с вспомогательных датчиков Оптимуса лишние заряды, а внутри был такой тесный и горячий… Оптимус поймал его за подбородок, глубоко поцеловал и наконец-то поймал тот самый темп. Мегатрон распахнул оптику, кажется, попытался ухмыльнуться — такой знакомый и одновременно совсем чужой — и, задрожав, перегрузился. Оптимус послал ещё несколько импульсов-зарядов, ощущая, как те мечутся по чужому энергетическому контуру, словно живые… пробегают вдоль массивной нагрудной пластины… заставляют сократиться прочные броневые сегменты на животе, щекочут гладкие бёдра… — Мегатрон, — выдохнул он, пытаясь сдержаться, но, разумеется, тоже перегрузился. Тот нехотя разъединил их корпуса, но не снимал рук с плеч Оптимуса и по-прежнему слабо вздрагивал, когда системы сбрасывали избыток напряжения в аккумуляторы. — Спасибо за очередную подзарядку, — сказал он, но губы растянулись не в усмешку, а в улыбку. Оптимус улыбнулся в ответ, и в тот же миг вдалеке раздался взрыв. Контейнеры слабо тряхнуло, но корабельная сигнализация молчала. — А вот и мой план наконец-то сработал, — кивнул Мегатрон. — Ну, Прайм, чего стоишь? Идём, освободим наших кибертронцев!