Один на один

      Эрвин сидит у камина, перчатки одиноко лежат рядом, спешно сброшенные. Он смотрит на свои предплечья, привычно изрезанные, слегка испачканные его же кровью, покрытые свежими и уже побелевшими шрамами. Несмотря на всё лечение и старания Андерса, выглядят они... ужасно. Эрвин усмехается — ни одна магия и ни одна мазь не может излечить его «живой энтузиазм», с которым раз за разом он практикуется в запретной магии, и пробует, пробует, пробует... Здравый смысл подсказывает остановиться. Осознание, насколько он слаб, подстёгивает продолжать.       Эрвин никогда не мог никому помочь и никого спасти. Отец мёртв. Не по его вине, пусть так. Но как же гибель Бетани? Будь он сильнее, будь он быстрее, лучше, умнее, будь он кем угодно, но не самим собой, всё бы сложилось иначе, так ведь? Что-то тёмное внутри него, всепоглощающее и тяжёлое просыпается и давит на грудную клетку с новой силой. Он задерживает дыхание на пару секунд и мелко вдыхает и выдыхает с минуту.       Вспоминает Карвера, которого они какого-то гарлока взяли на тропы. Который тоже не пострадал бы, будь Эрвин внимательнее. А если бы не Андерс, Карвер и вовсе умер бы у него на руках, точно так же, как умерла Бетани, как умерла... мама.       Эрвин подавляет застрявший в горле звук, подозрительно похожий на рыдание. Все его усилия такие жалкие? Внутренний голос вкрадчиво, но твёрдо шепчет: «Да». Власть в городе, слава, уважение — ничего не спасает тех, кто оказывается подле него. Он будто проклят, обречён на вечное одиночество, на то, чтобы видеть, как все, кто был ему дорог, умирают у него на руках.       Эрвин закрывает глаза и думает об Андерсе. Его милой уставшей любви с тёплым взглядом по-кошачьи хитрых жёлтых глаз, о том, как легко он касался его волос, поглаживая Эрвина по больной от постоянного недостатка сна голове, пока он, устроивши её у возлюбленного на коленях, слушал про очередной день, проведённый за работой в Лечебнице. Негромкий голос Андерса успокаивал получше тевинтерского вина, забытого на столе. Кажется, это был подарок одного из бесчисленных представителей знати, желающих умаслить защитника. Хоук, подавив смешок, открывает глаза и вновь смотрит на изрезанные руки.       Днём он герой и спаситель, а ночью... чудовище? Малефикар, чёртов маг крови. Он с мрачным удовольствием вообразил, как исказились бы лица отцов, желающих сосватать ему своих дочерей. Бледнеющих от ужаса и отвращения аристократов, сейчас пытающихся делать вид, что они с Эрвином на «короткой ноге». Ошеломлённых храмовников, которых он бесчисленное количество раз обводил вокруг пальца, опасно ходя по краю и будто намеренно стараясь, чтобы его поймали, разоблачили, увидели. Но так ведь нельзя, правда? Он подведёт Андерса и в очередной раз подтвердит, насколько слаб, раз не спас даже самого себя. Бесполезный, бесполезный, бесполезный!..       Пальцами Эрвин зарывается в густые рыжие волосы, сжимает их с такой силой, что шипит от боли, но это помогает отвлечься, не быть поглощённым тем самым тёмным и пугающим чувством, разрастающимся в груди. Саднящие руки, постоянная головная боль, полный сожаления взгляд Андерса, и кто-то отвратительно правый, всё твердящий внутри него, что он всегда, всегда будет один. Как говорила мать, умирая, и как раз за разом подтверждалось обстоятельствами. Может, стань Эрвин по-настоящему сильным, то был бы нужным и любимым, он сделал и отдал для этого всё, что смог, и заставил бы мир пылать, докажи это серьёзность его намерений. Но сейчас... Сейчас ему нужно поспать хотя бы пару часов. За окном светало.