Under of the pall // Под покровом

«Мёртвый не воскрес, хворый не загнулся. Зрячий не ослеп, спящий не проснулся…» «Отряд не заметил потери бойца», Гражданская Оборона

— Ты думаешь, он справится без меня?

Оби-Ван вздрогнул и проснулся. Секунду он лежал, вспоминая, как оказался здесь, а потом открыл глаза и бесшумно перевернулся на бок, спиной к говорившим. Никто не должен был заметить его пробуждения — что-то запретное для его, падаванского слуха, звучало в речи Квай-Гона.

«Я должен уйти — но Оби-Ван…»

Уйти…Оби-Ван молча закрыл глаза. Темно и тихо. Что-то тонкое, хрупкое мерцало в груди… И пульс его совпадал с мерным тембром Квай-Гона. «Уйти» Он прислушался к тревожному свету. Как перегоревшая лампочка — вот-вот должен погаснуть. После этой вспышки… Или этой. Этой?.. Оби-Ван затаился, внимательно вслушиваясь в тревожные вспышки. Мерцание не гасло… Но гас голос Квай-Гона. Тихо и темно. Очень тихо. Оби-Ван не сразу заметил, осознал тишину. Но, заметив, он сразу открыл глаза. Только светлая ткань палатки колыхалась над ним. И он вскочил. Квай-Гона слышно не было. И рядом его не было, — тоже. Только неряшливо брошенный в угол палатки плащ. «Я должен уйти»; «уйти» — это же не?.. Оби-Ван метнулся прочь — так быстро, как мог. И замер, оказавшись снаружи. Холодный, ночной воздух пощёчиной саданул по щекам — вздрогнув, опомнившись, Оби-Ван выпрямился и огляделся. Вокруг — темно и тихо. Очень. Слишком. И лишь ветер шуршит… шагами. Но Квай-Гона нет — и на той стороне, за палаткой. Оби-Ван почти разочарованно отступил назад. А мерцание — вспышками, яркими, дикими — ударило изнутри... И он отступил — но лишь затем, чтобы со следующим вдохом метнуться вперёд. Против ветра, полевых волн, потока пшеничного моря… Бежать. Чувствовать, как хлещут по коленям тугие и стройные стебли, как жжёт царапины… Бежать. Так быстро, как только можешь… Бежать. Бежать… Он споткнулся и рухнул. Навзничь. Сердце пронзило… Луч внутренней звезды. Упав, он напоролся на яркое лезвие. И теперь не мог подняться. Сил нет. Нет… чего-то ещё. Очень важного. Чего-то. Кого-то… Запрокинув голову, он хрипло крикнул: — Учитель! — и сильнее зажмурил глаза. Мерцание слепило его. В ушах шумит, а в сердце щемит. Он лежал, с отчаяньем вслушиваясь: в шум ветра, звёзд.. одиноких. Одинокий. …Шумела трава: над головой и под руками. Шумела, сливаясь с небом в единый шёпот. Шорох. Шипение…

Медленно, как удав, сияние тёплым покровом окутало его тело, и он не заметил, как заснул тревожным и чутким сном.

***

— Как добрались, падаван Кеноби? — Нормально. Магистр резко опустил ногу, запрокинутую было на колено, и каблук звонко и зло ударил о мраморный пол. Оби-Ван напряг плечи, но глаз не поднял. Грубость, в этот раз, ему спустили на тормозах. — Должно быть, Квай-Гон сказал тебе... — Нет. Я сам догадался. Магистр замолчал. Но и Оби-Ван, перебивший его, не сказал ни слова, — загнанно уставившись на сапоги. Выждав секунду, магистр запахнулся в мантию, закрыв ноги от пристального падаванского взгляда, и опустил руку в карман мантии. Оби-Ван вздрогнул и отпрянул на шаг, но послушно дождался, пока магистр достанет и протянет ему что-то, зажатое в кулаке. — Ключи. Польёшь растения Квай-Гона. — Как скажете, магистр. —хмуро отозвался Оби-Ван, так и не подняв глаз. Разговор окончен. Пальцы магистра дрогнули, коснувшись его холодной ладони, и джедай тут же отдёрнул руку, почти уронив ключи. Оби-Ван сжал их едва заметно задрожавшими пальцами. Когда шаги магистра стихли в конце коридора, Оби-Ван повернулся и также — не говоря ни слова, и не убирая до побелевших ногтей врезавшиеся в ладонь ключи, — вышел. Тихо. В молчании и бессилии перед произошедшим он прошёл по коридорам: выше, ниже, левым крылом… И остановился. Комнаты Квай-Гона. Маленькое, но острозубое лезвие врезалось в ладонь, прокусив бледную кожу. Скользнув по пальцам, на пол сорвались несколько красных, горячих капель. Раз. Два. «Пусть дверь не откроется», — мелькнуло в голове. Пусть, застряв, сломается ключ... Но Оби-Ван одёрнул себя. Нет. Так нельзя. Так будет неправильно. По-предательски: как бросить кого-то одиночкой, когда тот верит и ждёт… Нет. Так нельзя.

Он не должен сломаться.

И ключ не сломался. И дверь поддалась, когда он судорожно ударил ладонью по ней… Холодной. Холодную. Дверь поддалась, — пропуская Оби-Вана в комнаты Квай-Гона, в которых он никогда раньше не бывал. Его мастер не любил гостей, а падавана предпочитал держать на расстоянии — достаточном, чтобы успеть выхватить меч. В каком-то роде Оби-Ван тоже считался гостем — не в комнате, но в жизни. И только растения Квай-Гон по-настоящему любил: чувством отзывчивым и внимательным к существам бессловесным, чьи жизни всецело принадлежали ему одному. У падаванов, всё же, иногда пробивался характер… который легко можно было сломать, — и Оби-Ван придержал привычным жестом дверь: так, чтобы она закрылась беззвучно. Дверь закрылась. А Оби-Ван чуть не оступился, перешагнув порог: мерцание в груди, как щенок — на знакомый голос, отозвалось и проснулось. Вспыхнуло. Всё здесь было белым. Настолько — что затмевало свет, становясь им. Той же степени белизны — что и сияние в груди Оби-Вана. …Солдатским шагом входя в резонанс, и превращая мерцание в луч — прямой, пронзающий. Минуту Оби-Ван стоял, зажмурившись. Потом открыл глаза, и медленно прошёл на кухню, еле слышно дыша и вслушиваясь. Тихо. Очень тихо. Только журчит вода… Оби-Ван не сразу заметил, как она перехлестнула за край. Чайник, в который он набирал её, чтобы выполнить указание магистра. Полить цветы. Дотронуться к чашкам он не осмелился. А вода — холодная, — сбегала по пальцам, и свет, преломляясь, ненадолго замирал и освещал её. Вода наполнялась светом, источая его и впитываясь под кожу… Оби-Ван заворожённо смотрел, не выключая кран — этой водой он должен напоить растения. Растения, названия которых он не знал. И пусть Квай-Гон мог, не просыпаясь, поимённо назвать каждое из них, но для Оби-Вана обитатели подоконников так и оставались: растением-которое-внимательно-за-тобой-наблюдает; растением в стеклянном шаре, — потому что ему «необходимо особое жизненное пространство»; растением с тонкими и прозрачными, как крылья стрекозы, листьями; растением, которое пытается откусить тебе пальцы… Оби-Ван остановился. Странно. Стальное кашпо, обмотанное железной проволокой вокруг поддерживающих его в подвешенном состоянии цепочек — пустовало. Неужели Квай-Гон кому-то его отдал? Оби-Ван растерянно обернулся. Ничего. Только плющ, выползший на охоту, шевелил усиками в поисках еды. Но, заметив Оби-Вана, он тут же юркнул в крестообразную раковину. И затих, надеясь остаться незамеченным. Но Оби-Ван достал его с полки, привстав на носки, — всё-таки, Квай-Гон рассчитывал всё лишь под себя, — и отнёс плющ на кухню, где, выпустив побег обратно в контейнер, он выдвинул на середину кухни единственный стул. Странно, — подумал, садясь, Оби-Ван. У Квай-Гона нет животных. Совсем. Только растения; но они — другие. О них не надо заботиться: так, как с обычным зверьём. Интересно, почему? Дело явно не в запретах: растения тоже не особо приветствовались по правилам, но Квай-Гон…

…может, он просто не умел?

Нет. Нет, конечно. Оби-Ван закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Мысли путались, как брошенная на ветреное поле нитка: цепляясь за траву, путаясь в самой себе, петляя, извиваясь, змеясь… Краем сознания он уловил, что засыпает.

…Когда что-то коснулось его головы.

Движение это — ладонью, еле касаясь, против волос… Нежно. Почти трепетно. Он вскочил и обернулся. Стул, покачнувшись, чуть не опрокинулся, но… Плевать. Оби-Ван замер, как гончий пёс в стойке, — и бешено, дико, зло зашлось сердце: от ребра к позвоночнику, пулемётной, барабанящей дробью… он замер. И через силу напомнил себе, что надо дышать. А после медленным шагом, но с спешащим, рвущимся сердцем, обошёл комнаты. Ни-ко-го. Даже плотоядного поросля. Остановившись в коридоре, Оби-Ван помедлил — возвращаться не хотелось. На кухню. Но больше всего не хотелось возвращаться к мыслям. А там было всё — но обрывками. Плащ раствориться в Силе. Тело, тело… Плащ. Только плащ. Только плащ остался, когда Квай-Гон «ушёл». «уйти» — это же не..? Оби-Ван осёкся. Только плащ, который он забрал с собой, возвращаясь. Сердце рухнуло. Руки дрогнули, запирая дверь. Ноги сами понесли его прочь — к себе… А Оби-Ван мог только не думать. Пытаться не думать, изо всех сил, — о том, что начинал понимать. Обрывки мыслей складывались в пазл. Но Оби-Ван не хотел его видеть. «Не думай о белом медведе» — и он отвлекался: так усиленно, что забыл про открытое окно, и теперь тихий сквозняк крался по листьям, ласково ероша их. Трепетной и нежной ладонью.

***

Оно пожирало его изнутри, как солнце: разгораясь, сжигая в себя черты горизонта и мёртвых деревьев на нём. Тягучей повадкой, как гиена — не отгрызая, а рвя — медленно запрокидывая голову и упиваясь кривыми лапами в плоть. Рана в ладони отчаянно ныла. Вместо сердца в груди словно свернулся клубком больной, мокрый гиенний щенок — и вертелся, царапаясь, об острые рёбра. А Оби-Ван мог только кутаться в плащ, прижавшись щекой к рукаву. От шершавой, местами свалявшейся в комочки ткани, пахло его руками. И немного цветами — который собирал в тот вечер Квай-Гон. Расправляя лепестки и долго, сосредоточенно объясняя, чем один вид отличается от другого, что можно лечить их листьями и почему растения стали так называть — именно так, не иначе, не… Оби-Ван не запомнил слов. Только голос. Мягкий, сосредоточенный, чуть хрипловатый. Звучащий рядом — так близко, что от дыхания Квай-Гона падаванская косичка чуть качалась, щекоча обнажённое плечо… Было жарко. И тепло — там, где сейчас был свет. Холодный. Холодный… Звезда. Сияла — острыми лучами вонзившись в сердце. С каждым ударом… Солнечная гиена всё сильнее сжимала гнилую пасть. Холодную. Холодную… Поёжившись, Оби-Ван вздрогнул и сел, не придерживая плащ — тот мягко скользнул по плечам, лопаткам, спине и осел на коленях. Подождав с минуту, пока свет перестанет колоться, Оби-Ван высвободил ноги и встал. Плащ, которым он укрывался вместо одеяла уже седьмой день, остался лежать на кровати — неприкаянно брошенный, как Квай-Гоном, в угол комнаты. Отвернувшись, Оби-Ван вышел, направившись к магистру.

Ещё немного — и сияние затмит его разум.

***

Оби-Ван прикрыл дверь из кабинета магистра — беззвучно, как приучил его мастер, и собирался идти, когда его окликнули.

— Что-то случилось, Оби-Ван?

Не веря, он поднял глаза. И встретился взглядом с внимательным прищуром.

— Выглядишь приболевшим... Оби-Ван? Ты слышишь меня?

— Мастер? — всё также не веря, одними губами шепнул Оби-Ван, запрокидывая голову.

— Да, — удивившись, кивнул Квай-Гон.

Он. Это был он.

— Что случилось? И не смотри на меня так, будто бы я воскрес.

Квай-Гон ухмыльнулся — мол, шутка. А Оби-Ван, не в силах пошевелиться, продолжил стоять, глядя на него с ужасом и восхищением, снизу-вверх... Заподозрив что-то, Квай-Гон нахмурился, — но Оби-Ван опередил его вопросы: — Но… Вы ведь… Ваш плащ, — возразил он.

— Плащ? Мой плащ, верно, — улыбнулся Квай-Гон. — Совсем забыл про него. У магистра нашлась пара срочных заданный для меня, пока мы не покинули ту планету.

— Но вы ничего не сказали мне, — шёпотом перебил его Оби-Ван, — Я думал... Вы погибли.

— Погиб? Это ты зря так думал, — и Квай-Гон улыбнулся шире. — Умру спокойно, только когда доучу тебя. А пока…

Но Оби-Ван увернулся от попытки дружески хлопнуть себя по плечу, и набычился: — Мастер, что вы такое говорите! Я, вообще-то, скучал…

— Правда? К слову… Магистр сказал тебе про цветы?

— Да. Я полил их водой, из-под крана, — уточнил Оби-Ван и сразу об этом пожалел. Квай-Гон недобро нахмурился.

— Водой? Ты напоил плотоядную риксу водой из-под крана?

— Но мастер, — возразил Оби-Ван, — Там не было никакой риксы. Я думал... Квай-Гон тяжело вздохнул.

— Я вижу, ты неплохо отдохнул без меня, мой юный падаван. А сейчас я предлагаю тебе пробежаться по Храму и поймать риксу до того, как она попытается сожрать кого-нибудь из юнглингов. Ты со мной?

— Конечно! — откликнулся Оби-Ван. И с улыбкой добавил про себя: — Конечно, мой мастер. Хорошо, всё-таки, что Квай-Гон вернулся. Мир без него слишком предсказуем и скучен, и даже…

— Кстати, о моём плаще, — перебил его мысли Квай-Гон. — Ты… оставил его там?

— Нет, он у меня. В комнате. А что такое?

— Ничего, просто мы можем сначала зайти к тебе, взять мой плащ…

— Нет! — испугавшись, воскликнул Оби-Ван, и сразу же смутился. — Нет. Я… я сам его вам занесу. Потом. Позже. Квай-Гон с сомнением покосился на него:

— Что-то не так?

— Нет-нет, всё в порядке, просто… — Оби-Ван осёкся, и, помолчав секунду, добавил совсем другим тоном, невольно поёжившись и опустив глаза: — Вы мне ничего не сказали… Совсем ничего.

— Я очень спешил, — холодно прервал его Квай-Гон, но, вздохнув о чём-то своём, обернулся к падавану, и улыбнулся краешком губ: — Но ведь ничего не случилось, верно?

Оби-Ван поднял на него глаза. На секунду смятение вспыхнула в памяти. Но что-то сильное, сильнее его — как ветер, сломило костёр сияния. Вздрогнув, свет погас, а мерцание распалась на мелкие, острые треугольники, и тихо звеня, осколками солнечной дроби, застрявшей на время в сердце… И — исчезнувшей. Теперь. Навсегда. Или на очень, очень долго:

Пока не умрёт Квай-Гон.

Но не сейчас. Сейчас осталось только тепло, и Оби-Ван легко и искренне улыбнулся в ответ: Да. «Ничего не случилось», мой мастер.

Мёртвый не воскрес, спящий не проснулся.