Прячься

Тачихара не хочет думать. Запереться в себе и тонуть в колодце — привычней и проще, чем наконец-то открыть глаза. Он боится. Боится самого себя. По ночам его мучают шорохи, будто кто-то подходит к постели и наклоняется — это только страхи, все монстры живут в его собственной голове. Возвращение в прежнее русло, завершение миссии в Мафии — он так долго не думал о том, что это когда-нибудь произойдёт. Просыпаясь, он умывается — долго, не глядя в зеркало. Он не хочет видеть себя таким. Ему казалось, что всё может наладиться, но он должен уже признать — среди Ищеек он никогда не чувствовал себя своим. Долгая миссия под прикрытием — очередная попытка спрятаться, избежать самого себя. Но всё кончено. Он вытирает лицо полотенцем, ловит собственный взгляд красноватых глаз. Неприятное зрелище. Всё должно было кончиться, но совсем не так. Он одевается, застёгивает воротник плаща. Надвигает фуражку. Очередное бегство от самого себя. Он хочет остаться один, среди прежних коллег ему странно не по себе. Прошло достаточно дней, как он вернулся, чтобы вспомнить, почему он тогда ушёл. В том числе. Он не хочет идти на собрание, не хочет никого видеть. Ему не нужно внимание Дзёно, его дружеские касания, его слишком хорошее отношение, от которого почему-то неуютно и страшно. Не нужен долгий непонятный взгляд Тэтчо и его молчание. Тачихару мутит, он устал, он не хочет быть в центре бури. Он сделал всё, что он мог. Он хотел бы вернуться домой. Он просто хотел бы, чтобы у него наконец был дом. — Тачихара? Он вздрагивает, с опозданием ощущая чужое присутствие. Дзёно стоит в его комнате, возле двери. Улыбается — спокойно и мирно. — Ты слишком долго собирался, я позволил себе войти. — Ты мог постучать… Тачихара осекается. Дзёно всем своим видом демонстрирует, что Мичидзо всё понял верно. Эти шорохи по ночам. — Не волнуйся. Дзёно делает к нему шаг. — Я просто хотел удостовериться, что ты в порядке. Твоя миссия была трудной, должно быть, всё ещё тяжело возвращаться в строй. Дзёно ждёт хоть какой-то реакции, но Тачихара не знает, какая реакция будет верной. Может, признание в том, что он всё ещё боится его присутствия? Вот в чём правда — со дня ареста прошло несколько лет, но он так и не смог забыть. — Тачихара. Дзёно подходит и привычно кладёт руку на его плечо. Перебирает ткань формы. — Ты давно уже не должен меня бояться. Тачихара вздрагивает, вырывается нервный смешок — защитная реакция. Дзёно, как обычно, прочёл его. Нужно стараться лучше. Да, он не должен бояться. Конечно, нет. Он смотрит Дзёно в лицо и не может найти подходящих слов. Не может сказать: «Но я вижу, что ты…» Дзёно кивает, поглаживает плечо. — Я знаю, Тачихара. Я не хочу на тебя давить. Но ты должен понимать, почему я добр к тебе. И поскольку мир катится к чёрту, самое время тебе сказать. — Чт… Мичидзо отшатывается в ту же секунду, как Дзёно наклоняется слишком близко к его лицу. В голове что-то вспыхивает. Он так надеялся, что этого не случится. Но уже поздно. Внутри словно прорывает плотину, и все страхи наконец обретают форму, сливаются в три ледяные слова: — Не трогай меня. Тачихара сам столбенеет от своих слов, но что-то внутри надламывается, и он теряет контроль. Дзёно выглядит растерянным — всего мгновение. После Тачихара уже не видит, его глаза застилает ярость — жалкая ярость к самому себе. В этот момент он не думает — он срывает рубильник, выплескивая всё, что не первый год лежало так глубоко на дне. Мир ведь катится к чёрту, пора понять. Он слышит собственный голос, кричащий: — Хватит! Руки сами сжимаются в кулаки, фуражка слетает на пол. Он больше не контролирует себя — впервые за всё это время он наконец-то срывается по-настоящему. Прячься Дрожа от ярости, он кричит на одном дыхании: — Не прикасайся ко мне, твою мать, не делай вид, что я что-то значу, я что, не знаю, какой ты, да? Я что, не видел, как ты пытаешь и наслаждаешься? Какого чёрта я должен быть, блять, таким особенным, чтобы нравиться тебе, Дзёно? Зачем ты трогаешь меня и приходишь ко мне по ночам? Ты что, хочешь меня? Так мне не нужно это, не лезь ко мне, отъебись уже от меня… Он начинает задыхаться на последних словах, в глазах мутнеет. Делая шаг назад, он упирается спиной в стену, чувствует себя загнанным, на задворках сознания понимая, какую совершает ошибку, понимая, что ему уже не сбежать. Он чувствует себя тем собой, которого в прошлом Дзёно прижал к стене во время ареста, сжав горло и едва не сломав ему шею, тем собой, чьих подельников Дзёно с очевидным удовольствием убил на его глазах. А теперь он прикасается к нему так, как будто способен испытывать настоящие чувства? Как будто Тачихара заслуживает настоящих чувств? Прячься Мичидзо обхватывает руками голову, съезжая вниз по стене. В его памяти вспышками проносятся кадры, на которых Дзёно улыбается, вспарывая чей-то живот, как испачканной в крови ладонью касается его плеча. На других кадрах Тэтчо напряжённо и долго смотрит, но так ничего и не говорит. Не прикасается, не пугает, но от его странного взгляда невыносимо тяжело и пусто. Почему почему почему Тачихара сидит на полу, уткнувшись носом в прижатые к груди колени. Тело ещё подрагивает, мысли путаются. Он слышит шорох плаща, и не может открыть глаза. Дзёно склоняется, касается пальцами его лба, убирая прилипшие к нему волосы. — Я рад, что ты высказался, Тачихара. Мичидзо чувствует горечь во рту, его мутит, ему страшно и неприятно от самого себя, он не может пошевелиться. Сев на корточки, Дзёно кладёт ладони на его колени. — Посмотри на меня. В его голосе нет угрозы. Никогда не было, да? Тачихара не должен его бояться. Он не должен был срываться. Но мир катится к чёрту, так? Тачихара делает над собой усилие. Вытирает глаза рукавом и поднимает голову. — Должен сказать, Тачихара… В лице Дзёно ничего не меняется. Он улыбается — сдержанно и спокойно. Одной рукой сжимает колено, другой берёт Тачихару за подбородок. Мичидзо не успевает среагировать, его чувства заторможены после встряски. Он лишь шире распахивает глаза, глядя на лисью улыбку всего в нескольких сантиметрах от своего лица. — Ты совершенно прав. Дзёно проталкивает ладонь между его коленями. — Я хочу тебя и больше не буду ждать. Тонкие пальцы резко перемещаются на его горло, и в голове остаётся только пустота. * Странный монотонный шум — первое, что распознает его слух в момент пробуждения. В комнате темно. Приподнимаясь на локтях, Тачихара кривится от резкой боли — как будто иглы по всему телу. Он с трудом осматривается, понимая, что он в лазарете. Шум издают медицинские приборы. Он опускает взгляд на собственные руки с тянущимися вдоль вен трубками. В голове пусто, он не помнит, как оказался здесь. Всё тело ломит, в горле неприятная сухость. Рядом никого нет. Тело тяжёлое и как будто сломанное. Он опускается обратно на подушку, прикрыв глаза. Что случилось? Неудачная миссия? Ему сложно думать, и он проваливается в тяжёлый сон, в котором его обступает лишь темнота. С утра он чувствует себя незначительно лучше — его осматривает штатный врач и на вопрос «Что случилось?» внимательно смотрит поверх очков. — Вы можете не помнить ещё какое-то время, память скоро должна вернуться. Я сообщил вашим коллегам, что вы пришли в себя. Врач уходит, ничего больше не сказав. В голове всё ещё чисто. Тачихара помнит, как вернулся в штаб Ищеек — пару недель назад? Помнит, чем кончилась его миссия под прикрытием. Помнит, какими тяжёлыми были ночи, помнит странные шорохи возле своей кровати. Дзёно Виски прошивает резкая боль, и Тачихара сдавленно рычит, сжимая руки в кулаки. Что-то внутри мигает красным — не думай об этом. Прячься Тачихара ничего не помнит. Он выпивает обезболивающее и закрывает глаза, ни о чём не думая. В полусне он упускает момент, в который раздаётся негромкий стук в дверь. Он открывает глаза, когда его негромко зовут по имени. С трудом фокусирует взгляд. Тэтчо сидит возле него — без плаща и фуражки. Смотрит. И Тачихара вспоминает, как тяжёло ему давалось выдерживать такой взгляд. Тэтчо чуть придвигается, ножки стула неприятно царапают по кафельному полу. — Ты спишь? Тачихара чувствует себя уставшим и сонным, но всё же приподнимается на локтях. — Нет, не сплю, Тэтчо. Что случилось? — Я зашёл к тебе в палату. Мичидзо непроизвольно усмехается и наконец встречается с его взглядом. Тэтчо выглядит серьёзно и непроницаемо — как всегда. Но что-то в его лице изменилось, что-то неуловимое. Тачихаре становится не по себе. — Тэтчо, ты пришёл рассказать, что со мной случилось? Суэхиро молчит, его губы — прямая линия. Тачихаре всё больше становится неуютно. Он не хочет гадать, не хочет выпытывать информацию. Но он знает, какой Тэтчо собеседник, и, делая над собой усилие, выдыхает: — Что-то случилось на задании? Что-то пошло не так? Взгляд Тэтчо становится непривычно тёмным. Он качает головой, затем медленно говорит: — Я должен был успеть предотвратить это. Тачихара ждёт. У него нет физических сил срываться, хотя так хочется встряхнуть Тэтчо и попросить говорить только по делу, но тело болит, а в голове так пусто. Суэхиро произносит после долгой паузы: — Я должен был придти раньше. Тэтчо вдруг протягивает ладонь и касается его пальцев — аккуратно и бережно, всего на мгновение, затем одёргивает руку и добавляет, уже глядя в сторону: — Прости. Тачихара ничего не понимает, но что-то глубоко внутри отзывается на эти слова, и он выдыхает, не думая: — Ты не виноват в этом. Это я виноват в этом? Тэтчо хмурится, глядя в пол. Его голос становится глухим и тихим. — Я не хочу говорить это, но мне сказали, что ты всё равно это вспомнишь. Это Дзёно. Он… Тачихару вдруг начинает мутить, и он резко просит: — Не говори. Прячься Голова гудит. Внутри становится темно, и сквозь тьму проступают неясные очертания тонких пальцев в белых перчатках. Он не помнит, но понимает, он видит вспышки света — чувствует заново, как его горло сжимают, как после придавливают его к полу. Тачихару тошнит, и Тэтчо успевает среагировать, подставив мусорное ведро. Он долго откашливается, зажмурившись. Ему хочется, чтобы всё исчезло. Замерев, он чувствует, как Тэтчо касается его волос, убирая со лба, слышит тихий голос: — Прости меня. У Тачихары кружится голова, он отстраняется, ложась обратно на койку. Что-то внутри заставляет, срываясь, спросить: — Где он? Тэтчо молчит, и его молчание как тяжёлый омут. У Тачихары горят виски. Он механически повторяет: — Где он? Суэхиро отвечает заторможенно и почти не слышно: — Тачихара, он мёртв. Мичидзо открывает рот, но все слова умирают в горле. Он смотрит на Тэтчо во все глаза. И наконец понимает, что изменилось. — Ты… Тачихаре больно, и он сам не понимает, что чувствует в этот момент. Тэтчо медленно кивает, и они оба молчат. Палату заполняет лишь монотонное гудение медицинских приборов. * Солнечный свет сквозь жалюзи падает на заправленную больничную койку. Тачихара одевается, застёгивает воротник плаща. Надвигает фуражку. Пальцы подрагивают. Несколько ночей его мучили кошмары, по кусочкам возвращая память о произошедшем. Теперь он помнит, и это заново придётся забыть. Его мучает голос, снова и снова повторяющий: «Я люблю тебя». Мучает фантомное ощущение пальцев на своём горле и чужого тела, прижимающего его к полу. Тачихара пытается заглушить боль мыслями о чём-то другом. Бросает взгляд на пустой стул возле койки. Тэтчо приходил каждый день и почти всё время молчал, и от этого тоже было тяжело. Пожалуйста, уходи. Ты не обязан этого делать. И я не знаю, что чувствую, но я совсем не чувствую благодарности. Он опускает руки вдоль тела и глубоко вдыхает. Возвращение в прежнее русло? Ему стоило раньше признаться самому себе, что он никогда уже не сможет вернуться. И пока он здесь — собирает себя по кусочкам — мир снаружи рушится без его участия. Он должен признаться, что сейчас ему нет до этого никакого дела. С ним говорили врачи, Тэтчо тоже иногда говорил. Теруко заходила, пока он спал, и Суэхиро не смог должным образом передать то, что та хотела ему сказать. Командир не заходил, но приказал отправиться в принудительный отпуск. Дзёно… Руки Тачихары дрожат. Дзёно мёртв. Тачихара чувствует пустоту внутри себя. И не знает, правильно ли это — ничего не чувствовать? Ему некуда возвращаться. Ему не к кому испытывать чувства. Никто не должен нуждаться во мне, потому что я сам не знаю, могу ли я что-то чувствовать. Он вечно прятался, он вечно боялся самого себя. Его мучает голос, снова и снова повторяющий: «Я люблю тебя». Горячее дыхание возле шеи. Он чувствует, как тонкие пальцы удерживают его запястья над головой. Он слышит собственное сдавленное рычание, прерывистый жалкий шёпот: «Пожалуйста, Дзёно, хватит». Чувствует боль и огромную тяжесть внутри. Видит яркую вспышку света, когда изогнутое лезвие сабли прошивает Дзёно грудную клетку, и кровь льётся Тачихаре на лицо, и он больше уже ничего не видит. Он трёт глаза тыльной стороной ладони и смотрит на солнце, пробивающееся сквозь пыльные больничные жалюзи. И приходит к отвратительной, жалкой мысли. То, что случилось — лишь следствие моей собственной внутренней пустоты?