one last kiss

в воспоминаниях жана — они с марко счастливые дети, что стоят на берегу океана, утопая в песке и соли. они стоят там, куда так сильно хотели попасть — смотря поверх стены, мечтая перелезть ее, а потом еще одну — они так хотели увидеть бескрайнее синее небо, что сливается с горизонтом, что совсем позабыли о том, что вокруг был война. в воспоминаниях жана — марко смеется задорно, щурит собственные глаза и в руки набирает воду соленую (он обязательно плеснет ей случайно в лицо и потом долго будет тереть глаза); в воспоминаниях жана — марко живой, прекрасный и такой солнечный, что там, на берегу этого океана, он пальцем указывает в горизонт, где небо сливается с водой и говорит: — представляешь? мы добрались! мы смогли! — и вода плещется у ног марко, льнет к нему так, словно старается с собой забрать; в воспоминаниях жана — марко живой, счастливый и такой близкий, что протяни руку — коснешься совершенно спокойно. в воспоминаниях жана марко уходит в воду все глубже и глубже, его форма намокает, а босые ступни ступают по дну и режутся, наверное, о камни. в воспоминаниях жана — последний сладкий поцелуй, поделенный на двоих перед тем, как небо и вода сомкнулись, обрушивая на него новый кошмар. когда жан открывает глаза — перед ним потолок обшарпанный и беспроглядная темнота. за окном давно наступила ночь и стихли все звуки — точно так же, когда он не успел закрыть марко. точно так же, как когда вода и небо сомкнулись и поменялись местами; несколько долгих мгновений ему приходится смотреть в этот потолок прежде, чем он дотягивается до небольшого торшера у кровати и щелкает им — комната тут же освещается мягким, приглушенным светом. — ты чего не спишь? — голос марко кажется слишком близко, его дыхание марко чувствует собственной кожей, как и руки, что обнимают его за плечи. — когда же ты прекратишь меня мучать? — у жана улыбка — вымученная, уставшая. под глазами залегли круги темные, не помогает ни алкоголь, ни попытка найти кого-то еще. все, что он видит и чувствует — лишь фикция. врачи говорят: есть травмы, которые давно зажили, но боль от них чувствуется до сих пор. боль такая называется «фантомной», но марко «фантомным» язык назвать не поворачивается через плечо жан смотрит на этого мальчишку, которого любил больше всей жизни, и слышит только то, как он смеется — звонко, прячась где-то в поле ржи что высокая-высокая. когда-то ведь у них было это. а потом пришла темнота. — что-то не так? — голос марко все такой же, как и раньше: кажется, он готов осветить весь мир, забывая о том, что ему самому уже — не гореть. но жан лишь упорно молчит и губы поджимает, потому что знает — если повернется, увидит марко с повязкой на глазу, со шрамом отвратительным (только не для него) и не сможет выдержать. жан ведь тоже не железный и не может постоянно все на себе нести. однажды ему говорят: «сходи поговорить с врачами», но он лишь отнекивается. ему говорят: «ты цепляешься за прошлое и боль», но жану все равно — если хотя бы так он сможет видеть марко, то ему все равно. — кошмар приснился, — слова жана горло дерут, не хотят совсем выходить такими, как нужно. и он хмурится, берет стакан с водой и отпивает совсем немного — лишь бы горло промочить. жан по ночам привык просыпаться от кошмаров, которые никак не проходят, вот только марко в них — отголосок света. пусть и такой повзрослевший, пусть и такой не_его. но жан готов даже с этим смириться. — спи, до утра еще есть время, — марко в макушку шепчет, целует куда-то в висок и укладывается рядом, чувствуя тут же чужие крепкие руки. глаза открывать совсем не хочется — жан лежит и прислушивается к чужому дыханию, потому что боится, что марко просто исчезнет а когда жан засыпает — он снова видит марко, что стоит в воде и смеется, показывая на линию, где небо сливается с океаном и смеется, говоря лишь:

— это лето никогда не закончится.