Портрет Пиэриды

Жан собирался совершить, возможно, самый глупый поступок в своей жизни. И самый романтичный. Но это не отменяло его идиотизма. Стоило ли оно всех, возможных, выговоров от матери, директора школы и, скорее всего, всех укризненных взглядов учителей? Несомненно. Будет ли он жалеть об этом? Никогда. Каким бы безумным и отчаянным не был его план, это стоило всего. Марко был ценнее всего.

***

– Что рисуешь? Оторвавшись от альбома, Жан совсем не был удивлен, увидев возле своей парты смущенного Марко. Как всегда опрятный, одетый в брюки, рубашку и светло голубой свитер. И невероятно милый. "В следующий раз нарисую его в окружении ромашек. Мило и просто. Ему не подойдет что-то слишком вычурное или помпезное." – Ничего особенного. Жан говорил правду. Все наброски, что он делал в классе, были просто детскими каракулями в сравнении с портретами Марко, лежащими у него дома. Вот куда он вкладывал все свои навыки и мастерство. И чувства. – Не говори так! Все твои рисунки прекрасны! Это ведь ты рисуешь, а у тебя прирожденный талант. Марко всегда хвалил каждый рисунок Жана. Нет, это не было простым "красиво выглядит" или "хорошо рисуешь". Это была полноценная характеристика. Иногда Марко мог детально описать, что, по его мнению, хотел сказать Жан тем или иным штрихом. И всегда был прав. Это было одной из многих причин, почему Жан влюбился в этого милого, застенчивого парня. Тот, казалось, видел душу Жана насквозь и читал его, как открытую книгу. И мог потом пересказать точнее, чем параграф по истории, которую Марко обожал. Это пугало. Это интриговало. Это волновало сердце Жана. – Можно я посмотрю, что ты нарисовал? – Марко неловко улыбнулся, смущённый своей просьбой. "Или подсолнухи. Солнышко в окружении солнечных цветов. Да, точно, так и сделаю." – Конечно. Вот, смотри. Жан повернул альбом с наброском к Марко. Рисунок был незаконченным, но уже были видны очертания нескольких фигур, стоящих в плащах возле костра. – Этот человек выглядит одиноким. – Указал Марко на силуэт, который стоял ближе всех к огромному костру. – Мне кажется, он кого-то потерял. И теперь прощается. Возможно, после этой потери у него вся жизнь перевернулась и он теперь будет очень долго скорбеть. Вот опять. Насквозь видит. Это был рисунок воина, который в бою потерял своего друга и теперь стоял и смотрел, как его тело сгорает вместе с остальными погибшими. Марко, как это у тебя получается? Как ты можешь видеть все это? – Как у тебя это получается? – А? Ты о чем? – Недоумевал парень. – Как ты так точно можешь описать, что именно я передал в рисунке. Марко снова улыбнулся. – Но ведь они у тебя очень выразительные. Мне кажется, ты в каждый вкладываешь часть своей души и эмоций. Поэтому я всегда понимаю, что тут изображено. "Главное, чтоб ты никогда не увидел свои портреты. Сразу поймешь ведь, что за эмоции я вложил в них." – Я рад что тебе нравится. – Ну что ты, Жан, говоришь, будто я искусствовед какой. – Марко звонко засмеялся и сердце Жана на мгновение замерло, чтобы вновь пуститься в ускоренном темпе. "Нет, я нарисую тебя в саду. В твоем собственном уголке счастья и непорочности. Ты будешь дриадой, охраняющей их неприкосновенность, и наслаждающийся миром и красотой. Ты достоин этого." – Что такого в том, что мне важно мнение моего друга? – Возмутился Жан. – Ничего. Но Жан, у тебя ведь должен быть человек, который больше всего заслуживает этих слов. Ведь у каждого художника есть своя муза, как и у тебя. "Если бы ты знал. О, Марко, если бы ты только знал об этом, что бы ты сделал? Ты бы никогда не посмеялся, ты слишком добр для этого. Но я не могу рискнуть той дружбой, что есть между нами. Совсем не могу." – У меня есть муза. Марко продолжал улыбаться, но как-то иначе. Будто кто-то сбил его настрой и он продолжал это делать только для вида. Прежде чем Жан успел спросить, что же не так, прозвенел звонок на урок, и его друг убежал за свою парту. После уроков Марко пошел домой, а у Жана были занятия в худ.кружке, и он не смог спросить, что же случилось тогда, на перемене. Что из его слов вызвало такую реакцию? Что могло расстроить Марко? "Может он сказал в шутку о том, что у всех есть музы? А я, идиот, не понял. Черт, и что же теперь делать? Пойти к нему вечером? Написать ему и извиниться? Но я ведь даже не знаю, за что буду просить прощения. А если он не захочет говорить? Скажет что-то вроде "тебе показалось" или "все в порядке". Это было бы как раз в его стиле. Но я ведь видел, что он грустил в конце. Почему? Бля~а, правильно Эрен говорит, что я идиот, он ведь совершенно прав". Мысли о поведении Марко мучали Жана весь день. И вечер. Он раз за разом прокручивал в голове разговор и не мог понять, что пошло не так. Когда Марко говорил о рисунке? После вопроса Жана? Позже? Нет, тогда все было в порядке. Это было потом. Марко сказал, что Жан не должен ему говорить тех слов. Это его расстроило? Но ведь он сказал, как обычно. Ему всегда нравилась похвала друга и Жан часто говорил, что рад, что парню нравятся его рисунки. Могло ли именно это быть причиной обиды? Может, Марко подумал, что Жан не искренен? Что он просто говорит заученную фразу. "Но он продолжал улыбаться. И смеялся. Он был рад. Но почему он тогда сказал, что Жан не должен больше говорить ему подобного? И те слова о музе. Будто хоть одна из греческих див могла бы сравниться с Марко. Он был его личной Пиэридой. Если бы он бросил вызов Музам вместо тех сестер, он бы обязательно смог выиграть состязание с каждой, и тогда их бы обратили в птиц, а Марко был бы тем, кто сопровождал Аполлона и дарил вдохновение." Марко сказал, что всем нужна муза. Жан сказал, что у него есть. Мог ли он расстроиться, что Кирштейн не рассказывал ему? Было логично, ведь они уже много лет дружат, и то, что Жан не рассказывал ему чего-то столь важного, могло действительно ударить по Марко. Но что в таком случае делать Жану? Написать: "Привет, извини, что не говорил о своем источнике вдохновения, но я не хотел, чтобы ты знал, что это – ты сам. О, а ещё я, как идиот, влюблен в тебя. Но это не так уж и важно." " На ночь лезет всякий бред. Нужно немного порисовать, чтобы успокоиться, и ложиться спать. Да, так и сделаю." Но вдохновение впервые не шло. Не хотелось рисовать ни историю воина, ни Марко в саду. Неизвестность давила на него и отчаянно хотелось извиниться. Откинув альбом, Жан уставился в потолок. "А вдруг я ошибся? Вдруг не это расстроило Марко? Вдруг я совсем тут ни при чем, и только зря извожу себя?" Но извиниться хотелось. Хотелось сделать это так, чтобы Марко понял, что Жан никогда не хотел обижать его. Что молчал из веских причин. Что просто не хотел разрушать дружбу. Хотя Марко, скорее всего, только улыбнется и скажет, что все хорошо и они могут и дальше быть друзьями. И это больно. Так же, как молчать и рисовать его портреты, складывая их подальше от чужих глаз. Портреты. Рисунки. "Они у тебя очень выразительные. Будто ты частичку души в них вкладываешь. И чувств." "Если это так, то я могу нарисовать что-то, что могло бы нести в себе раскаяние. Искреннее. Сильное. Чтоб Марко точно понял, что мне жаль." Но что это может быть? Не что-то явное или помпезное, Марко – это простота, нежность и чистота. Надо что-то похожее. Но в то же время яркое. Чтобы он точно понял. "Думай, идиот. Когда не надо, так куча информации в голове. А когда действительно отчаянное положение, так хер, что придумаешь. В любой момент можешь как не дриад так цветы представить, а тут даже идей нет." Цветы. "Белые хризантемы – лучший выбор для извинений." "Жан, какой же ты молодец, что выучил этот глупый язык цветов. Я горжусь собой." Осталось придумать композицию. Сад с хризантемами в центре? Просто букет? Можно ли дерзнуть и нарисовать самого Марко с цветами вокруг? "Может ли он тогда увидеть что-то большее? Или, если я буду рисовать только с раскаянием, то он прочитает только эту эмоцию?" Как же сложно. Но явно лучше, чем просто букет на листе. С тем же успехом можно было их со школьных клумб сорвать. Материалы и бумага. что же выбрать? Акварель? Масло? Бли~ин. Почему это так сложно? Почему Жану обычно хватает пяти минут на то, чтобы начать рисунок, а тут уже час он не может решить. А ведь уже ночь. Так и до утра можно просидеть. Ночь. Темно. Никто не увидит его, особенно если он будет осторожен. "Эрен был прав. Я действительно тот ещё идиот."

***

"И как эта светлая идея мне в голову пришла? Ударить бы меня за это, но уже поздно." Дело было в том, что Жан рисовал. Он выбрал и материалы и полотно. И сложность была в том, что он, идиот, выбрал для этого школьную наружную стену и баллончики с краской. Почему нельзя было взять холст и масло? Или акрил? Ну гуашь на крайняк. Или маркеры. Тоже очень хороший вариант. И быстрый. И не включает в себя школьные стены, фонарик и лестницу. Хорошо хоть стену выбрал без окон, чтоб сторож не засек. А то спросил бы такой "а что это ты за вандализм тут устроил?" И все, считай он исключен. "Да блин, я и так считай исключен. Директор точно меня вздрючит. И мама. И учителя. А Марко, может, даже не поймет, что это я рисовал. Ну почему я раньше не думал об этом?" Под фонарик рисовалось тяжело. Приходилось часто отходить и аккуратно светить на всю стену, чтобы ничего не запороть. Да и стремянка была маленькой, всего три ступеньки, высоко не дотянешься. "И как родители не запалили меня, пока я эту железяку тащил? А как мне с ней вернуться? Жан, ты кретин." Но отступать было поздно. Половина граффити была закончена, и Кирштейн не мог вот так все бросить. Совсем не мог. Это было извинением. Это было для Марко. Это было важно. Пошло все остальное к черту. Рисовать само лицо было легче всего. Руки знали, как изобразить крылья носа, изгибы губ, очертания лица. Подсознательно уже закрепился цвет глаз и какие цвета нужно смешать, чтобы передать все оттенки и переливы в волосах. Кажется, он мог даже сказать точное количество веснушек. Жана захватило вдохновение. С каждым движением, с каждым слоем краски он ощущал все больше воодушевления. Он извинялся. Он сожалел. Он любил. Он боялся сказать об этом. Жан остановился только когда начало светать. Все было готово. Марко должно понравиться. "Меня точно исключат."

***

Утро в школе началось весьма бурно. Большинство учеников толпились на улице и что-то обсуждали у боковой стены. Марко, подходя к зданию, хотел было проигнорировать все это столпотворение. Но когда кто-то из учеников выкрикнул: "Смотрите, это он!", – и все резко повернули головы в его сторону, Марко не смог проигнорировать происходящее. Нахмурившись, он быстро подошёл к стене, чтобы увидеть объект бурного интереса учеников. И так и застыл, рассматривая. Ботт сразу узнал руку мастера. Последние годы он видел столько его рисунков, что мог бы посреди ночи узнать творение Жана. А ещё чувства. Марко не врал, Жан всегда рисовал самоотверженно. Он вкладывал в рисунок все, что мог, и поэтому каждый из них был великолепным. Как и этот. "Почему белые хризантемы?" – подумал Марко. Нет, он догадывался. Сложно было не понять, что именно за чувство передавал это портрет Самого Марко. Безусловно, это была тоска. И любовь. И что-то вроде раскаяния. "Нужно узнать, что значат белые хризантемы. Жан помешан на символике. Он точно что-то хотел сказать ими." Поиск в гугле подтвердил догадки Марко. Извинения. Истинная и чистая жертвенная любовь. Ох, Жан. Почему же он так долго молчал. Вернув телефон в карман, Марко резко сорвался с места, чтобы поскорее добраться до класса. Но Жана там не было. "Может он проспал? Он явно рисовал допоздна. Если не до утра." Оставалось только ждать.

***

Жан пришел только ко второму уроку. Он вошёл в класс в помятой одежде и сильно зевая. Те, у кого были сомнения о личности художника, тут же получили подтверждение. Марко встал из-за парты и, приблизившись к другу, схватил его за руку и потащил в ближайший пустой коридор. Им явно надо поговорить. – Марко, что случилось? Марко молчал. – Ты злишься? И молчал. – Скажи что-нибудь. Наконец, найдя место без лишних ушей, Марко остановился и повернулся к Жану, все ещё сжимая его руку. – Жан. – Ботт вздохнул. – Жан, портрет, конечно, вышел красивый. Но ты понимаешь, что ты дурак? – Значит тебе понравилось? "Он ещё и улыбается. Сумасшедший. И я тоже." – Понравился, очень. Но Жан. У тебя будут проблемы. Ты думаешь, никто не догадается, что это ты нарисовал? Впервые за все годы дружбы Марко увидел Жана пристыженным. – Ну, я понял это, когда уже было поздно. Марко покачал головой. "Вот идиот." С нежностью подумал он. – Ты мог просто подойти ко мне и поговорить. Знаешь, это ведь не сложно, сказать "я люблю тебя". Глаза Жана широко распахнулись от шока. – Как ты понял? Я же... Я ведь не... Я думал просто извиниться. Ты вчера под конец дня явно был расстроен из-за меня и я придумал эту идею чтобы извиниться и... Я ведь... – Ты не это имел в виду? Марко нахмурился. Ему вдруг стало неловко. – Нет, это не значит, что я не люблю тебя, просто я думал, что ты не поймешь, я ведь просто хотел извиниться и... Поняв, что сказал лишнее, Жан резко замолчал и покраснел. Марко покраснел вместе с ним. – Я тоже. Голос Марко был тихим от смущения. – Что? Ты... Что тоже? – Жан, ты дурак. Я тоже люблю тебя. Осознав сказанное, Жан широко улыбнулся и обнял Марко. Прозвенел звонок, но ни один из них не спешил на уроки.