Гиперсомния

Маша сонно приоткрывает глаза, позволяя полумраку гостиной украдкой пробраться под тяжёлые веки. Тело ужасно ломит. Оно подаёт смутные сигналы мозгу о том, что пора бы сменить хотя бы положение, а в лучшем случае — место для сна. Ощущения такие, будто бы блондинка последнюю неделю таскала мешки с азбестом на последний этаж стройки какой-нибудь высотки. Она слегка поднимает голову, глубоко втягивая воздух и пропуская его сквозь только просыпающиеся лёгкие. Напротив, на диване, подобрав ноги под себя, сидит Лаура. Её глаза — острые и быстрые — скользят по строчкам какой-то книги, содержание которой, судя по немного скучающему выражению лица, брюнетке совсем не по вкусу. Эту удивительную особенность Третьякова заметила в Лауре совсем недавно — та видела особый смысл в том, чтобы обязательно дочитать книгу до конца. Ей казалось, что, брось она на середине, с вероятностью в миллион процентов упустит что-то совсем маленькое, но невероятно важное и нужное. Поиск — беспощадный и бесконечный — всегда заканчивался результатом. И совсем не важно, каким. Возможности недочитывать то, что не понравилось, для неё просто не существовало. В конце концов это же просто книга, а не решение всей её жизни. — Ты назвала меня идиоткой, — чуть хриплым после сна голосом сказала блондинка, отвлекая Лауру от чтения. На её лице играла лёгкая сонная улыбка, а глаза тёплые и уставшие смотрели на хмурящуюся в непонимании женщину. — Не называла, — выпрямившись в спине, как бы готовясь к обороне, она осторожно отложила книгу и принялась искать ответ в смеющемся и таком родном лице, — Почему ты ухмыляешься? — совершенно серьёзно произнесла Лукина, провоцируя ещё бОльшую весёлость сидящей напротив. Третьякова же не спешила давать объяснения той, что ожидала получить их, находя забавной сложившуюся ситуацию. — Нет, правда, что случилось? — после небольшой паузы озадаченно продолжала настаивать Лаура. — Ничего, — мягко ответила Маша, ощущая в груди разливающееся тепло. Она до сих пор не может привыкнуть, что кто-то способен беспокоиться за неё так, как это делает Лаура. Что кто-то может абсолютно серьёзно воспринять из её уст любые — даже самые абсурдные — слова и идеи. Что кто-то может так тепло на неё смотреть. Что кто-то может не ранить её при любом удобном случае. Их жизнь с Лаурой казалась ей невозможной. После всего, что успело с ними произойти, четыре месяца тотального спокойствия выглядели как что-то угрожающее или сумасшедшее. Может, так оно и есть на самом деле. Блондинка часто думала над тем, что в таком случае она рада быть больной на всю голову, лишь бы сидеть так в гостиной, лишь бы ловить этот мягкий и встревоженный взгляд, лишь бы всегда чувствовать себя в тепле. Лишь бы с ней. — Мне снился сон, — улыбнулась Третьякова, спокойно добавив, — Ты назвала меня идиоткой. — Да ну тебя, — деланно возмутилась Лукина, прежде чем кинуть в женщину подушкой. Та только негромко засмеялась, не сумев поймать летящий в неё предмет. — Эй! Это нечестно! После сна реакции замедляются, я не была готова к нападению! — проговорила блондинка, поднимаясь с кресла. — Обвинять меня в проделках своего же мозга — вот что нечестно, Мария Владимировна. А удар подушкой вы получили вполне заслуженно, — съязвила Лаура, вновь возвращая своё внимание книге. — Сколько времени? — не обращая внимания на последние реплики женщины, спросила Третьякова, что-то сосредоточенно ища в пространстве гостиной. — Одиннадцать. — Вот ты где, пропажа! — в её руках оказался телефон, дисплей которого действительно транслировал почти одиннадцать часов вечера. И как она умудрилась проспать целый день да ещё и сидя в не очень подходящем для сна кресле? — Лаура! — Мм…? — Ты обещала мне прогулку, — с неподдельным удовольствием вспомнила Мария. — Да. Но это было до того, как ты решила обвинить меня в какой-то ерунде, Третьякова, — лёгкая усмешка, которую Лауре едва удаётся сдерживать, поступает на лице, заставляя блондинку принять правила этой небольшой игры. — Какая же вы злопамятная, Лаура Альбертовна! — Я не злопамятная, — спокойно ответила та, — Отомщу и непременно забуду! — поднялась с дивана, встречаясь с улыбающимся взглядом, — Пятнадцать минут и я готова, — оставив лёгкий поцелуй на губах Маши, Лукина скрылась на лестнице. На улице было прохладно, май не радовал теплом, а к вечеру температура и вовсе опускалась до того предела, когда начинают коченеть кончики пальцев. Две женщины прогулочным шагом двигались вдоль аллеи, наполненной разнообразными звуками и запахами. Каждая думала о чём-то своём, не решаясь произнести. Они и не нуждались в этом. Им было достаточно осознания, что всё хорошо, что они рядом, они вместе. Они в порядке. Ну, или на пути к порядку… Это же не так важно, верно? В голове у Марии распутывался и снова запутывался какой-то тугой узел. Образы из сна то попадались в цепкие руки, то выскальзывали, утекали сквозь пальцы мутной водой нелинейного сюжета. Она всё никак не могла понять, не могла определить, какие чувства они оставили после себя. Образы троились и размывались, вытягивая из общего потока отдельные слова. Последнее время вообще было до странности много мыслей-слов, но Мария никак не могла оформить ни одну из них. Как будто бы они были слишком быстры. Нет, даже не так — как будто бы она была недостаточно быстра, чтобы поймать их. Как будто бы она не набрала нужную скорость для них. Но почему-то переживания по этому поводу не тяготили женщину, словно она знает, что они хотят быть пойманными. Просто не сейчас. Её голову занимал страх иного рода. А хочет ли она знать ответы на свои вопросы? Хочет ли знать какими были эти уродливые мимолётные гости на самом деле? Хочется ли ей наконец-то разобраться с постоянной тревогой и предчувствиями, что поселились в её доме? Если пройти по небольшому коридору, осторожно ступая по мягкому ковру, завернуть за угол и открыть самую крайнюю дверь — дверь, которой не существует — что ждёт блондинку там? Разум толкал её туда, и с каждым разом она была всё ближе, и ближе, и ближе. Ощущение спутанности, несвободы, постоянного наблюдения, чего-то, что не объяснить и даже не прочувствовать в полной мере. Что-то, чего не понять. Казалось бы — протяни руку и возьми, вот оно, прямо перед твоим носом! Но что-то всегда мешает это сделать. Бездна. Безграничная и всеобъемлющая бездна разделяющая миллиарды микроскопических частиц, пылью оседающих на кончике острого носа. — Ты знала, что во сне нельзя пересчитать собственные пальцы? — рассматривая свою руку, тихо произнесла Третьякова. — Можно, — Лаура слегка покачала головой, — Но тогда ты проснёшься. К чему это? — Мне снятся сны, — не отрывая туманного взгляда от собственной ладони, Маша начала говорить о том, что на данный момент беспокоило её больше всего, параллельно считая пальцы, — В которых я проживаю несколько моментов подряд. «Один» Разных моментов. «Два» Странных… «Три» Некоторые из них существовали в моей жизни на самом деле. «Четыре» А некоторые… «Пять» Они… «шесть» другие, — ручка крайней двери была опущена, раздался щелчок, наполняющий тишину коридора. «Семь» — Иногда я не понимаю, когда сплю, «восемь» а когда — нет. Всё смешивается, «девять» и я могу видеть сон за сном, не переставая. «Десять» В последнем мне всегда кажется, что я проснулась, но это не так, это… «Одиннадцать» — Маша остановилась, внимательно взглянув на Лауру, понимая что-то почти мгновенно, — Я же говорила тебе об этом, разве нет? — Милая, — Лаура лишь улыбнулась, закрывая блондинке глаза, — Пора просыпаться! Дверь была открыта. Из груди вырвался совсем крохотный и болезненный стон. В тишине комнаты он напугал её.