Четыре дня не вылезая из пропасти

      Он рос на глазах, прилежно учился и всегда тянулся к лучшему результату. Би-Хан мог бы гордиться своим братом, но уставы клана запрещали ему проявлять хоть какое-то снисхождение, даже по отношению к Куай Лиенгу. Поэтому он хвалил его сдержанно и порой холодно в моменты совместного времяпровождения, пока никто не видит и не слышит. Вроде бы Куаю этого хватало, ведь каждый раз после таких слов его губы искривлялись в еле сдерживаемую улыбку, а после он буквально испарялся. Видимо торопился к другу, чтобы похвастаться и порадоваться вместе своей маленькой победе. А Хан, оставаясь в одиночестве, сам улыбался, проводя ладонью по нижней части лица.       Саб-Зиро. Всегда это звание звучало грозно, без малейшего намека на жалость, и Би-Хан полностью его оправдывал. Непоколебимый, как скала, ледяной, как айсберг, не знающий пощады, как… палач. Теперь в его улыбке не было белозубости, которая мелькала, стоило Лиенгу отвернуться. Теперь были только растянутые губы. Похвалу можно было увидеть в одобрительном кивке. Редкие объятия, если и удавались, стали отстраненными, вынужденными, будто бы Хан позволял на несколько секунд им обоим дать слабину. А Куай почти и не менялся. Кажется, еще вчера ему было всего десять лет, большие голубые глаза смотрели на Би-Хана снизу вверх с неподдельным восхищением и восторгом, сияли. Сегодня ему уже шестнадцать. Жизнь в Лин Куэй научила его быть осторожным и держать при себе все высокие чувства. Однако его глаза по-прежнему были яркими и выдавали Би-Хану брата с потрохами. Для Куай Лиенга было неважно, кто такой Саб-Зиро, как его окрестили свои же товарищи, он видел только Би-Хана, своего надежного старшего брата. Иногда за этой привязанностью уличалось извращенное сравнение. Саб-Зиро был наркотиком, Тундра — наркоманом, который подсадил на свое нездоровое обожание и друга, но все это пристрастие ни одному из них не вредило.       Сегодня восемнадцатый день рождения Куая. Когда-то давно они оба старались порадовать друг друга на эти праздники, теперь эта традиция осталась в прошлом, они уже не дети. Но Хан был наблюдательным. Идя в разрез с амбициями клана, Тундра проявлял необычный для него самого интерес. Ему нравились кинжалы. Холодное оружие, смертоносное, острозаточенное, отливающее блеском стали на солнце. Но интерес не убивать ими, а любоваться, иметь возможность владеть, точно они были каким-то невероятным творением рук человеческих. Будь он обычным человеком — стал бы коллекционером столь опасных вещиц?       Они отдалялись. Саб-Зиро вообще пытался реже видеться с братом: просыпался раньше и сразу же уходил, возвращаться старался только тогда, когда Лиенг уже спал. В день рождения повторилось абсолютно все, за исключением одной детали. Острый глаз Тундры привлекла вещь, лежащая совсем не на том месте, посреди стола. Ее не должно там быть, она лишняя. Но ясно для кого она предназначена. Изогнутый кинжал, с черной рукоятью, легкий, но не менее опасный. Лиенг с чистым звоном стали вытащил его из ножен, рассматривая со всех сторон, и провел лезвием вдоль замерзших пальцев. Невесомая пыль льда медленно посыпалась на пол, оставляя владельца полностью удовлетворенным приобретением. Где Би-Хан достал, купил или украл его без разницы. Уже на построении они отыскали друг друга взглядами. Маски скрывали их лица, Хан хладнокровно отвернулся, но заметил: глаза все еще светятся.       Он совсем большой, двадцать четыре года, и они почти не помнят, как выглядят их лица, и как звучат их голоса. Первоклассные убийцы, признающие и чтящие только устав… или все же нет? С самого утра Би-Хан чувствует тошноту, и отчего-то его всего трясет и знобит. С Куаем он сегодня еще не сталкивался, ясно дело, он на задании, однако под открытым небом неподалеку от ворот собралась толпа воинов, перебирающих какие-то непонятные предположения. Отталкивая каждого из них, Би-Хан пробирается к самому центру и видит кровь. Ничего необычного, но страшно переводить глаза дальше. Синяя форма изорвана и окровавлена, также как и снег, бледная кожа рук. Все вокруг разом перестало существовать. Хан не видит лица, но знает его, поэтому боится подходить ближе, и все же. Теперь его пропускают, он, не дойдя, падает на колени и уже подползает к мертвому телу брата, поднимая того на руки. Слезы криомантов совсем не ледяные, они бы оставили на коже теплые отпечатки, если бы их кто-то почувствовал. Саб-Зиро охватывает еще больший ужас. Открытые глаза. Когда-то горящие, кристально чистые глаза, больше не полыхали яркостью, не утягивали на дно синевы, теперь они потухли, растеряв голубизну неба и сменив ее серостью забвенья. Каково это, видеть свою смерть?       Хан больше не сдерживает рыданий, срывает маску и обнимает брата так крепко, как может, прижимаясь щекой к его щеке. Холодная. Чужеродный холод. Тяжелые всхлипы почти не пропускают воздух сквозь сжатые зубы, а отчаянный поцелуй в лоб почему-то не возвращает Тундру к жизни. Рядом ни души, лишь ветер, гуляющий по двору проклятого Лин Куэй, и сопровождающий его душераздирающий рев старшего брата. — Ты убил его. А он тебя любил. — Я ведь тоже его любил, — неразборчиво прошептал Би-Хан, не отпуская тело. Слезы лились сами, останавливать их не хотелось. — Тогда почему бросил?       Голос такой знакомый, будто всю жизнь был рядом. Хан замотал головой, отрицая. Он не бросал, не бросал! Нет! Рукам вдруг стало легко, взглянув на них, криомант вздрогнул: только горсть белого снега у его ног, а о мертвом теле напоминали лишь пятна крови на форме. Криомант в спешке зарылся руками в злосчастный снег, надеясь что-то в нем нащупать, и, продвигаясь вперед, наткнулся на детские сапоги. — Кого ты пытаешься обмануть? Я помню.       Он детский, голос принадлежит ребенку, и Би-Хан, приложив недюжинные усилия, поднял голову. Младший брат жив, стоит перед ним и смотрит голубыми грустными глазами. Все превратилось в кошмар, ему снова десять лет, но выглядит он таким уставшим и таким замученным, что сердце в груди неприятно замирает на секунду. — Но я тебя не бросал. Не правда.       Нет сил, смотреть на него, стоя на коленях и вымаливая что-то. Хочется обнять этого малыша, но тело Хана почти не случается, отяжелев до неузнаваемости. Ему удается, цепляясь за руки мальчика, обнять того за пояс и уткнуться лицом в тощий живот. — Би-Хан, ты испачкаешь мне форму кровью, — в один миг он стал старше на несколько лет. Пальцы на спине Лиенга сжались сильнее, боясь потерять. — Что с тобой, Лиенг? Что с нами происходит? — Все это твоих рук дело. Четыре дня воплотились в твоем разуме, как целая жизнь. Вспомни, Хан, что с тобой было до ловушки, в которую себя загнал? — он по-прежнему стоял на коленях и обнимал Куая. Воспоминания хлынули яркой картинкой, заставляя старшего брата скривить лицо от ударившей в голове боли. Кольцо рук сжалось сильнее, заставляя чужие ладони упереться в плечи. Голос Куая стал еще ниже и еще старше. — Слишком долго обнимаешь. Пусти. Мне больно находиться рядом с тобой.       Он вырвался из объятий и шагнул назад, заставив Би-Хана вновь опуститься на снег. Жестокий Саб-Зиро сейчас сидел на промозглой земле и лил слезы беспомощности и отчаяния от собственного бессилия, готов был рвать на себе волосы, что угодно лишь бы все прекратилось.       Хан признает, что ушел, даже не попрощавшись, признает, что был чрезмерно холоден, но то, что происходило сейчас, не вязалось с той… жизнью. Он запутался. Лиенг сказал: «всего четыре дня».       Тихие шаги начали отдаляться, скрипя снегом, и их звук сработал словно триггер. Криомант рванулся вперед в надежде задержать брата. — Стой! Подожди! Неужели я был настолько ужасен, что не заслуживаю даже шанса на искупление?       Саб-Зиро никогда бы не подумал, что будет что-то выпрашивать, снова стоя на коленях и пытаясь удержать руками. Его брат был намного добрее, поэтому и обернулся. — Я всегда готов тебе его дать. Но ты не справишься, Хан. До сих пор не справлялся. — Пожалуйста… Я позабочусь о тебе, о нем! Я не оставлю, не брошу! Все изменится, обещаю!.. — Ты из раза в раз даешь это обещание, а я из раза в раз верю тебе. Есть ли смысл? — Не говори так. Почему ты так со мной поступаешь? Я смогу все исправить. — Нечего больше исправлять, — он быстро вырос, стал взрослым еще раньше. Руки Куая обхватили лицо Би-Хана и стерли со впалых щек слезы, однако отпускать не торопились. — Ты мертв. И я теперь тоже. То, что ты создал вокруг себя, — воспоминания и то, чего ты боялся и боишься до сих пор.       Почему-то слова, которые должны были разозлить Би-Хана, оставили после себя смирение. У него нет причин не верить Лиенгу или тому, что так на него похоже. Хан накрыл чужие руки своими, отстранил от лица, отнимая у горячей кожи нужную ей прохладу, и поднялся на ноги. Куай вновь отступил. — Если вскоре не найдешь выход, то забудешься. Не начинай все сначала, ты делаешь плохо и себе, и мне. Надоело говорить об одном и том же. — Что мне делать? — криомант поднял покрасневшие глаза, прося помощи, но Куай выдохнул, поджав губы. — Сам решай. Я не могу тебе указывать, от меня ничего не зависит. Это намного проще, чем ты думаешь, просто прими, наконец.       Их история здесь повторяется уже много раз. Вновь прожитые четыре дня возвращают Би-Хана к одному и тому же разговору, и образ Лиенга знает: новое завтра не наступит, брат не сможет простить себя. Опять.