людей неинтересных в мире нет

      Возвращаясь с работы в один день, Умё проходила мимо кинотеатра, в котором показывали преимущественно зарубежное кино. Она остановилась, поскольку одна из афиш не могла не заинтересовать. Ностальгия? И восхищением с нечётким осознанием того, что ты смотрел этот фильм. При этом его хотелось смотреть снова и снова. Премьера 22 ноября? Нельзя сказать, что ноги сами повели к кассе за одним билетом. Осознанное решение. Хотя, казалось бы, какой-то фильм, пусть красивый, пусть глубокий, пусть хоть самый-самый, он не может… неужто какой-то фильм заставит вспомнить давно забытое? Тогда зачем Умё купила билет, если не хочет, если боится вспоминать? Конечно, идти необязательно. И что, что деньги на ветер выброшены? Может, ещё другому кому отдаст. Или вернёт – нет, не вернёт!       Есть, грубо говоря, вещи, к которым люди возвращаются снова и снова. Плевать на причины! Умё пойдёт на этот фильм.

˜΅˜

      Дыхание замерло, сознание поддалось великолепным звукам, которые наполнили тело от головы до пяток. И моргать не хочется, но никак! И сидишь, рот приоткрыв. Ни на кого внимания не обращаешь. Она видела его в детстве? Но тогда точно ничего не поняла. Только в более осознанном возрасте пересмотрела и полюбила до бесконечности, как будто отражение её собственной души. Хотя для простого человека слишком жирно. Глубокий вдох. Лёгкий наклон вперёд.       На большом экране смотрится великолепнее, становишься ближе к эпохе, которую никогда не увидишь. Толк от реставраций? Совершенно не то.       Надо было купить мороженое в стаканчике, оно бы приятно холодило и успокаивало, потому что эмоции от просмотра похожи на медленно разгорающийся костёр. И не знаешь, выйдут ли они из-под контроля.       О, любимый персонаж! Основной источник радости в этой драме.       «И пок-ло-он», – лёгкая усмешка.       А вот этот молодой человек интересный. Надо узнать, что за актёр. Ненадолго появляться будет, но есть с ним некоторая близость: перед ним множество путей и очень сложно выбрать верный.       Умё было всё равно, понравится ли фильм остальным японцам, она – можно же сказать, что она тоже японка? – получила огромное удовольствие.       Скальпирование… неприятно. Умё вздрогнула, потому что раньше не доводилось чувствовать мурашек на голове от этого момента. Всё же у кинотеатров заслуженное преимущество.       Выстрелы только на экране, но так громко, что вздрагиваешь каждый раз. Нельзя пропускать через себя настолько, но не можешь иначе. Даже руки некуда деть от волнения, сжать подлокотник недостаточно. Жаль, что пошла одна. Но жалела недолго. Кому-то рядом сидящему, через одно место, тоже не сиделось спокойно. Пересели ближе, так что они схватились за руки. Когда переживаешь не один, намного лучше. Чувствуешь чужой восторг.       (И не важно, что вскоре этот некто попадёт в исправительную колонию, будет за что. Ведь и такое в жизни бывает).       О, самый любимый саундтрек фильма! Реакция на него – восторженный выдох. Рукой проведи этим людям перед лицом – не заметят, но потом найдут в тёмной подворотне и припомнят. Один точно, но… не имеет значения сейчас!       «Ты слышал», – так смешно сказал. Всегда умиляло.       – Ты слышал, – передразнили рядом.       – Ты слышал, – аж самой попробовать захотелось.       Какой бы вред ни был от алкоголя, а он действительно помогает забыться. Это неправильно, Умё знает. Но выбрать другой способ спасти душу не так уж и легко. Она не считает себя сильным человеком, просто держится из последних сил. Благо, в последние годы полегчало. Не чувствуешь, что один, что одинок.       С обувью момент, конечно, противный. Японцы не одобряют, знак качества не ставят.       «Я назвал вам свой имя. Вы назвали мне свой. Это очень хорошая беседа», – Ватанабэ-сан великолепен! Сосед тоже оценил.       Опа, поиски себя!       Зачем же так кричать?       Снисходительное пренебрежение? И вежливость… да, японцы такие, совсем не изменились. Пока?       «Очень много мыслей», – и ни одной у неё.       Захотелось уехать далеко от Токио, в деревню, где нет постоянного и давящего шума кипящей жизни, жизни муравейника. Уехать к людям проще душой, чьи головы не одержимы необходимостью поспевать за всё ускоряющимся развитием цивилизации. Ведь чем быстрее бежишь, тем раньше достигнешь финиша. А оглянуться? Что позади?       – Так и знал, что ничья, победа была бы слишком жирно для него, – Умё толком не разобрала, что там сказали по соседству, но поддакнула.       – Он ведь вернётся к ним? – прозвучало с толикой надежды через время.       И снова волшебная музыка, после которой события закрутились, подобно водовороту, к которому тайфун притягивал всё.       «Президент Соединённых Штатов?» – всё же славно, что нашлось место улыбкам.       И смерти. Одна душа уходила за другой (не по-настоящему же!), но от этого не тревожно, как раньше, а легко.       Фильм незаметно подошёл к концу.       – Тётушка, вы плачете? – да это лучше Хатико… хотя грешно так говорить на сей же земле.       – Я? Тётушка? – Умё охнула. – Я такая старая?       – Не злитесь, тётушка, я ж из уважения, – подросток подождал, пока она встанет и пойдёт к выходу. Последовал за ней.       – Чего тебе? – слегка напрягает.       – Ну, вы вроде как мне компанию составили, – тоже не с кем было пойти на такой фильм. – Давайте я вас раменом угощу? – а не пожрать на халяву грешно! Так что Умё кивнула.       До лапшичной они дошли в молчании.       Они обсудили фильм, кому и что не понравилось, а потом продолжили восхищаться. Возможно, юноша заметил, что Умё не чистокровная, но ничего не сказал. Кажется, с учёбой у него всё было плохо, а судя по тому, что своих друзей он сам не хотел звать… да и его манеры говорили, что парниша – янки. Да, куда в её жизни без них? Хотя один предмет ему нравился – история. Умё не удивилась.       – Ты довольно необычный хулиган, – Баджи усмехнулась, стоило собеседнику замереть.       – А вы совсем не боитесь, тётушка, – и поспешил доесть остатки, потому что они сладки.       – Ну, у меня парень был главарём одной… впрочем, без разницы, – жестокая женщина игнорировала явный интерес школьника, потому что по непонятным причинам обвинить тётушку в пиздеже он не мог. А если она здесь одна, то ей хочется побыть без своего окружения.       – Спасибо, – закончил, и вроде бы это была благодарность повару. – Спасибо, – а вот теперь уже точно ей.       – За что? – а желудок женщины оказался куда менее вместительным. Слишком эмоциональна она была.       – Ну, нечасто я слышу комплименты, – от представительниц женского пола.       – Не думаю, что за это стоит благодарить, – Умё всё же почувствовала себя старушкой, третий юбилей не за горами. Вдох. – Ты просто поаккуратней со всеми этими авантюрами, особенно здесь, – в Роппонги неспокойно.       – Не могу обещать, тётушка, – подросток оставил деньги на столе и, к её удивлению, поклонился, неглубоко, так, ради формальности: – Хорошая была беседа, – но она кивнула на прощание. Компания этого молодого человека помогла не удариться в жуткую истерику.       Запертые воспоминания подкрадывались близко, дразня, манили, но не приобретали должной чёткости. Она глупа, если готова перечеркнуть всё, что случилось с ней в стране Восходящего Солнца, ради воспоминания о том, что не стоит возвращать.       Ей не хватало отца. Она могла быть в этом уверена.

˜΅˜

      – Здравствуйте. Вы не спите? – Умё поклонилась усевшемуся на краю энгавы Мансаку-сан. Было бы правильнее потревожить Нанасе, но она всё же пришла сюда. Старший Сано любовался необычайно чистым и сияющим сегодня небом. Он кивнул и рукой указал сесть рядом.       Минут десять прошло, по ощущениям Баджи.       – Случилось что-то плохое? – как можно осторожнее спросил старик.       – С чего вы взяли? – её попытки улыбнуться были проигнорированы, потому что небо сегодня поистине волшебно.       – Старишься, душой, а рано, – как изящно замечено.       – Разве? – вроде бы всё, как у всех. Нет?       – Я когда-то тоже не хотел стареть, а постарев, отказался бы молодеть, – Мансаку вздохнул. – Все по молодости дурят. А есть ли смысл исправлять ошибки? Возвращать или возвращаться самому? Мне нравится мой опыт, пусть он горестнее, чем хотелось, но мой нынешний взгляд на жизнь меня радует, – причмокнул и поджал губы. – Ты прости, внуки, может, поймут, а всё же посмеются, – скрещённые руки на груди слегка расслабились.       – Не думаю, что сожалею об ошибках? Не считаю их своими, – ведь совсем другой человек.       – И правильно. Люди уходят, абы живыми возвращались, а вот знаем мы их или придётся заново знакомиться – мир не рухнет, – Умё повернулась к старику, наклонив голову, всё равно не получится рассмотреть его лицо, пока тот рассматривает небо. А видит ли? Кажется, проблем со зрением не возникало.       Умё отчаянно не хотела обдумывать последние слова Мансаку, поскольку в них чувствовался весьма жирный намёк. Хотя это могла быть всего лишь мудрая и абстрактная мысль о взаимоотношениях людей в целом.