Моё офисное солнце

Антон затягивается сигаретой, выдыхает тёплый дым из лёгких, переминается с ноги на ногу. Февральские морозы пришли неожиданно и резко, выходить курить было с каждым разом всё более холодно. — Фу, — вздрагивает от неожиданности и оборачивается. — Привет, — мужчина стоит рядом, пряча подбородок в ворот пальто. — Тебе не надоело дымить? — Нет, — парень криво улыбается, тушит окурок об урну и выкидывает его в мусорку. — Никотин успокаивает нервы и на мгновение дурманит голову. — А тебе, видимо, очень нужно успокоение? — Попов не сводит с него проницательных голубых глаз. — Особенно когда ты рядом, — удовлетворённо замечает, как брюнет поспешно отводит взгляд. — Закончил работать? — Да. Устал, — Арсений задирает голову вверх и внимательно смотрит в пасмурное вечернее небо. Удивительно вычерченный профиль, нос с чуть приплюснутым кончиком и лёгкая щетина, которую Антон видел всего лишь несколько раз, обычно мужчина гладко брился, от него пахло одеколоном и гелем для бритья. Парень хочет сказать что-то ещё, пытается связать фразы во что-то осознанное, но отвлекается на кого-то, стоящего неподалёку от них и пристально наблюдающим за их разговором. Алёна. Меньше всего на свете он ожидал её увидеть здесь. Смотрит на него, сжимает в руках ремешок сумочки. Ещё бы понять, кто именно ей нужен. Но, судя по подавленному взгляду, это совсем не Арсений Сергеевич. Увы, это совсем не он. — Я могу с тобой поговорить? — она подаёт голос, видя, что оба мужчины заметили её. Антон тоскливо выдыхает. Ему не очень ясно, что она хочет сказать ему, в чём упрекнуть и о чём расспросить. Становится неловко и неудобно. — Хорошего вечера, — Попов, как обычно, в своей ледяной манере. Холодные голубые глаза на секунду задерживаются на Шастуне, он коротко кивает девушке и направляется к своей машине. А Антон не успевает расшифровать этот взгляд. Не успевает понять, что же брюнет хочет, чтобы он сказал, но как будто даёт ему какое-то молчаливое обещание. От этого становится ещё более грустно. — Привет, — пытается приобнять коллегу, но она мягко отстраняется. Не то чтобы прям как-то сильно отчуждённо, но явно показывает ему, что в их отношениях что-то сломалось. — Привет, Антон. Что делать? Сказать правду? Кажется, Арсений чётко дал ему понять, что не готов к этому. Соврать? Но тогда он может потерять дружбу с Алёной. Они не были очень близки, но он дорожит тем, что есть между ними. — О чём ты хотела поговорить? Что-то случилось? — всё-таки ему удаётся поймать её ладонь и сжать своей. Внутренне радуется, что Попов успел уехать. — А мне кажется, ты знаешь о чём, — он начинает раздражаться. Как будто как-то предал её или оскорбил. — Нет, не очень, — Антон наклоняется к девушке, чтобы поймать её взгляд и уловить её настоящее настроение. Она не одёргивает руку, но и не пожимает его ладонь в ответ. — Там... в лифте... — А что там было? — вопросом на вопрос, когда тебе чертовски нечего ответить собеседнику и очень уж нужно оттянуть время для того, чтобы придумать самый удачный ответ. — Можно я спрошу прямо? — Спрашивай, — а сам так не хочет слышать этот вопрос, участвовать в этом разговоре, понимать, что, кажется, она и есть эта третья лишняя, которой никогда не будет здесь места. — Что между вами было? Мы же не слепые, — Алёна взволнованно переводит дыхание. — Воля отказался это как-то комментировать и слишком поспешно отмахнулся, ребята болтают всякое. А я не хочу это с кем-то обсуждать, хочу узнать от тебя. Ему стыдно. Ему пиздец как стыдно перед ней. Такая честная и правильная. Он ни секунды не сомневался в том, что она не станет что-то болтать за его спиной. Не сомневался и боялся, что, в таком случае, подойдёт с этим вопросом к нему. — Просто поправил воротник своему руководителю. Возможно, немного фамильярно, но я хотел как лучше, — технически вроде не врёт. Но начинает злиться, что Арсений заставляет его врать. Пусть не прямой просьбой. Но... как он может его заставить? Они оба взрослых человека. И Антон принимает решение исходя из своих знаний о мнении мужчины. И врёт, потому что очень боится потерять всё то, что было и есть между ними. А Алёна? Он не готов как-то размышлять и анализировать это. — Он тебе нравится? Скажи нет. Скажи, пожалуйста, нет. Скажи это мне, может быть, даже соври, но не заставляй меня чувствовать себя чёртовым предателем. — Да! Очень! — девушка краснеет, кажется, облегчённо выдыхает и улыбается. — Как думаешь, у меня есть шанс? Ты случайно не знаешь, какие девушки ему нравятся? — она выглядит такой вдохновлённой и цветущей, когда говорит про Попова, такой Антон не видел её никогда. — Слушай, — чешет макушку и закусывает губу. Невыносимо стоять здесь и сейчас перед ней. Просто невыносимо. Чувствует себя самым паршивым человеком в мире, — я вспомнил, я забыл кое-что доделать! Ты не жди меня, мне нужно срочно... — даже не успевает придумать достойное оправдание. Лишь бы быть сейчас где угодно, но не здесь. — Да, конечно, — Алёна растерянно кивает. — У тебя есть ключи? — Ага. До завтра! — не дожидаясь ответа, пулей влетает в раскрывающиеся перед ним автоматические двери бизнес-центра. Боже! Можно как-то отменить этот дурацкий день?

* * *

Антон медленно расхаживает по кабинету. Совершенно не находит себе места. Чувствует тревогу, угрызения совести и просто ощущение, как будто что-то не так. Просто всё не так. Всё не так. Арсений убил бы его на месте, но его рядом нет, поэтому он решается. Чертовски хочется закурить. Берёт с полки рандомную чашку вместо пепельницы, закуривает сигарету, кидает зажигалку на стол и жадно затягивается. Он не любит это чувство. Не любит чувствовать себя виноватым. Не любит кого-то задевать, обижать, обманывать. Вот такой он правильный. Не всегда, но иногда эта исключительность его совести раздражала. Просто всё внутри него бунтует против таких поступков. На душе противно и хреново. — Привет, — поднимает трубку. Арсений. Как знал. — Привет. Поговорили? — голос мужчины звучит подозрительно спокойно, но, кажется, это именно то, что нужно Шастуну, чтобы прийти в себя и успокоиться. — Да, поговорили, — пауза. Хочется чтобы Попов спросил, но тот как будто специально молчит. — Не хочешь знать, о чём именно? — Не очень. Что ж. Пусть будет так. Ему просто хорошо с ним разговаривать, курить и смотреть, как зажигаются фонари вечерней Москвы. Зачем тогда позвонил, если не хочет ничего знать? — Приедешь? — звучит максимально странно. У Антона снова чаще бьётся сердце. Он понятия не имеет, зачем Арсений зовёт его к себе, но знает одно: хочется быть там, где он. Отвлечься от этой сложной и непонятной жизни. — А ты хочешь? — просто важно слышать это снова. Что он нужен ему. Что он хочет его видеть. — Адрес скину сообщением, — сбрасывает трубку, а парень закатывает глаза. Глупо было ожидать каких-либо признаний. Это же Арсений. Он такой. И вряд ли когда-то сможет измениться.

* * *

— Доделать что-то, значит? — вздрагивает от неожиданности и останавливается на полпути к парковке. — Алёна? — Антон оборачивается, пытаясь в сумерках разглядеть девушку. — Не ожидала от тебя такого, — она улыбается, но красные глаза выдают её настоящие эмоции, тушь размазалась под веками, губы дрожат, а взгляд говорит обо всём без слов. — Нет, конечно, ты мне ничем не обязан, — качает головой, всхлипывает. — Мы все свободные люди, я всё понимаю. Но просто зачем? Почему? Ты мне можешь объяснить?! — Я не понимаю, о чём ты, — Шастун растерянно моргает глазами и подходит к ней ближе. Не очень уверен в том, в чём она его обвиняет. — Ты всё прекрасно понимаешь, Антон, — девушка пытается аккуратно вытереть слёзы с щёк, но тушь лишь размазывается ещё сильнее. — Я могу сложить два плюс два. И то, что ты сидел там в кабинете, курил и болтал по телефону, это в очередной раз мне всё доказало. Только я не понимаю одного: зачем было врать? Чем я заслужила ложь с твоей стороны? — парень подавленно молчит, даже не зная, что нужно и правильно ответить ей. Понимает, что она была там, подсматривала и, видимо, подслушивала, но ни капли не злится на неё. — Знаешь, сколько мы с ним работаем вместе? — она снова отчаянно всхлипывает. — Семь грёбанных лет! Семь лет! Ты понимаешь это или нет? — И семь лет он тебе нравится? — осторожно уточняет Антон, чувствуя себя ещё большим мудаком, чем раньше. — За это время можно уже полюбить человека, дурак! — она ругается на него, но не выглядит по-настоящему злой или сердитой. Только кровоточащая боль в мокрых глазах. Садится на холодный асфальт и утыкается носом в подол мехового пальто. Кажется, плачет. Парень несколько раз вдыхает, пытаясь набраться решимости и силы духа что-то ей сказать. Присаживается рядом и кладёт руку на плечо. Она такая хрупкая, ранимая и... такая несчастная. Он никогда, наверное, не сможет понять её. Как можно семь лет безответно любить человека? Не получая ни капли внимания и какой-то отдачи. А зная Арсения, он уверен, что всё обстояло именно так. Для этого нужно немало силы и мужества. Ему просто очень и очень жаль её, но знает, жалость всегда унижает. В жалости ничего хорошего нет и не будет. — Мне жаль, — неловко гладит её по плечу, но она только качает головой. — Тебе не жаль, — поднимает глаза к небу, словно пытаясь остановить бесконтрольно капающие слёзы, и снова криво улыбается. — Мне нужно пожелать тебе удачи, верно? — смотрит на Антона. — Удивительно, как ты всего за пару месяцев смог сделать того, чего не смогла я за семь лет. Что же в тебе такого уникального, Антон Шастун, чего нет во мне? — утыкается носом в пальто и снова начинает плакать. — Вставай, холодно же, — пытается помочь ей подняться. — Уходи. Пожалуйста! Уходи, — отталкивает его от себя сквозь слёзы, смеясь и плача одновременно. — Просто иди к нему, Антон! Видимо, ты заслужил этого больше! Иди! — Послушай, Алён... — рыдает посреди парковки не он, а чувствует себя жалко именно он. Как никогда в жизни. — Послушай... — пытается что-то сказать и как-то оправдаться. — Иди вон! Иди отсюда! — колотит кулаками по его плечу. — Убирайся, прошу тебя! Встаёт. Несколько мгновений смотрит, как она снова поникает и начинает хлюпать носом, понимает, что больше не может это видеть, разворачивается и быстрым шагом уходит с парковки. Ему бы очень хотелось не возвращаться больше сюда никогда. Почему делают плохо не ему, а нестерпимо больно ему?

* * *

Арсений кладёт телефон на барную стойку, разворачивается лицом к окну, опирается спиной о стену и складывает руки на груди. Прошло уже несколько часов с того момента, как он отправил Антону сообщение. А он не приехал. Не отвечает на звонки и не подаёт никаких признаков жизни. Он совсем не паникёр, но просто не очень понимает такое поведение парня. Что же могло случиться? Первый раз решил приготовить пасту с любимым авокадо. Нагуглил рецепт, неумело набирал продуктов в супермаркете, переживал и сильно боялся накосячить. Шастун говорил, что никогда не пробовал авокадо. Конечно, он успел откусить кусочек, но это всё было не то. Арсений ел эту пасту в ресторанах множество раз, было очень вкусно. Захотелось приготовить самому. Он не любил готовить. Чаще готовил что-то несложное из правильного питания, в основном питался доставками сбалансированного рациона. Готовка была по желанию и настроению. Смотрит то в окно, то на стол, на котором располагается остывший ужин. Он уже понял. Антон не приедет. Мог хотя бы позвонить и что-то придумать. Мужчина сердится на себя за этот глупый порыв с готовкой. Зачем вообще он это затеял? На что надеялся? Свидание? Просто ужин? Просто один вопрос: зачем? Рассерженно собирает со стола тарелки, выкидывает их содержимое в мусорный бак, со звоном отправляет посуду в посудомойку. Детское поведение. Это не похоже на него. Приготовить ужин для кого-то. Он в жизни не занимался этой ерундой! Из-за сложившейся ситуации он просто в ярости. Не на Антона. А на себя.

* * *

— Вы столько лет прожили в одиночестве, что стали панически бояться быть отвергнутым? — психотерапевт откладывает блокнот, ручку, закидывает ногу на ногу и складывает пальцы рук замком. — Не боюсь. — Вы боитесь, — мужчина грустно улыбается. — В отношениях есть такая вещь, знаете. Вы не делаете первый шаг, потому что вас ждут какие-то последствия, к которым вы не готовы, либо же вы боитесь отказа. Я склонен думать, что, скорее, второе. Вы боитесь боли, Арсений. Вы делаете шаг, не чувствуете того же в ответ и отступаете назад. Только не на шаг, а на десять. Так вы оказываетесь всё дальше от кого угодно, кто мог бы хоть как-то взаимодействовать с вами. — Это не имеет никакого смысла, — брюнет неосознанно копирует позу врача и отводит взгляд. — Однажды вам сделали очень больно люди, которые были для вас всем. И теперь вы думаете, что все такие. Все хотят причинить вам боль. Даже когда они делают это неосознанно, потому что вы не говорите с ними. Вы всё равно думаете, что они делают это нарочно, не так ли? — Люди — это фальшивка. — Даже ваш друг? Павел? — уточняет психотерапевт. — Нет, — Арсений качает головой. — Он другой. — Нет, он не другой. Он такой же, как и остальные люди. Знаете, почему вам кажется, что он другой? — Почему же? — Потому что вы знаете его. А он знает вас. И поэтому он не причиняет вам боль, потому что ценит вас и понимает, что именно могло бы вас расстроить. Люди не телепаты, поймите. Пока вы не узнаете их ближе, они не смогут вести себя так, чтобы не ранить вас. Пока вы не начнёте разговаривать с людьми о своих чувствах, они не начнут понимать вас. Вот и всё.

* * *

Попов стоит у окна и тревожно всматривается вдаль. Может быть, стоило сказать Антону, что он хочет, чтобы тот приехал? Может быть, парень обиделся на него за эту сухость, поэтому и не приехал? Он снова путается. Снова совершает ошибки и не может понять, какие именно. Снова оказывается ни с чем, пытаясь понять, что с ним не так. Садится в кресло. И мысли снова об этом парне с кудрявой чёлкой, удивительными зелёными глазами и смешной улыбкой. Он совершенно не может понять, почему его сердце дрогнуло именно сейчас. Именно рядом с этим пацаном. Молодой, красивый, амбициозный, умный и... по-настоящему свободный. Было ли дело только в этом? Рядом с ним он чувствовал себя живым. Смотрел на него, восхищался и просто пытался поверить в то, что сейчас происходит. Понимает, что часто ведёт себя хреново. Понимает, что ранит его своим безразличием, но иногда ничего не может с собой поделать. Эта маска захлопывается, как забрало, пытаясь его защитить от вторжения, а он не успевает среагировать. Вот уже смотрит холодным взглядом и игнорирует любое проявление тепла по отношению к себе. Как же разорвать этот порочный круг? Что нужно починить в себе, чтобы быть нормальным? Таким же как и все. Звонок в дверь. Медленно и устало встаёт. Идёт к входной двери. Открывает и не успевает подумать ничего. — Антон?

* * *

Антон медленно бредёт по тротуару. Мимо него несутся машины, холодный ночной воздух неприятно бьёт в уже замёрзшее лицо. Разговор всё снова и снова вращается в его голове, он не может остановиться прокручивать её отчаянные рыдания в своём сознании. Понимает, что прав, потому что не виноват в том, что случилось. Но косвенно... косвенно он как будто бы разрушил её жизнь, хотя она и так разрушилась, когда Алёна влюбилась в Попова. Влюблённость в него, видимо, никого не доведёт до добра. А до чего доведёт его? И доведёт ли? Телефон безнадежно сел, зарядку с собой не взял, взял только ноль двадцать пять коньяка в магазине. Вроде договорился сам с собой не пить, но как-то снова не получилось. Он совершенно не знает, где сейчас находится, сколько времени и в какую сторону ему нужно идти, чтобы хоть куда-то дойти. Но, морщась, отпивает снова и снова из горла бутылки и щурится от морозного ветра. Идёт просто чтобы не замёрзнуть и куда-нибудь всё-таки прийти. Ждёт, когда в его жизни станет всё хорошо, чтобы наконец-то разобраться в себе, но это никак не происходит. Как будто какое-то проклятье. Как только он устроился в это грёбанное издательство, так всё идёт по одному месту. Начиная Эдом и заканчивая Арсением. Он злится. Злится, потому что всё вокруг как будто мешает им быть вместе. Злится, потому что Алёна пришла к нему такая беспомощная и несчастная, а он просто бросил её там на парковке, и бог знает, что она там делает. Злится, потому что Попов не может сказать ему, что просто хочет его видеть, хочет, чтобы он приехал. Злится, потому что всё это вроде выглядит так, как он думает, но при этом никто не может ничего назвать своим именем. Злится, потому что сам размяк как тряпка. Злится, потому что сел телефон. Злится на всё вокруг и на свою беспомощность. Когда уже хоть что-то станет яснее в этом ёбанном мире? Он так устал. Устал идти сам не зная куда. В прямом и переносном смысле.

* * *

— Ты весь мокрый! — Арсений в ужасе оглядывает парня с ног до головы. — А ты такой мудак, Арсений! — Антон скидывает с ног ботинки, рывком снимает куртку и проходит внутрь квартиры. Мужчина удивлённо следует за ним, опешив от его наглости и от неожиданности ситуации. Предпочитает промолчать, потому что как будто чувствует себя виноватым в том, что происходит. — Ты пил? — Конечно, я пил! — возмущённо откликается парень, плюхается на диван и закрывает лицо ладонями. — Может, хотя бы переоденешься? — с опаской уточняет брюнет, морщась и с сочувствием смотря на парня. — Нет! Сначала ты, блять, выслушаешь всё, что я тебе скажу! — он пытается привстать, но неуклюже плюхается обратно. Арсений про себя успокаивается тем, что диван кожаный и ему ничего не грозит. — Хорошо, я выслушаю, — садится рядом на стул, стараясь не приближаться к Шастуну слишком близко. — Но напоминаю, что уже поздно. — Тебя только это и волнует! — Антон вытирает мокрое от снега лицо и шумно вздыхает. — Тебя хоть что-то волнует в этой жизни? — брюнет решает не отвечать и дождаться объяснений. — Из-за тебя я перестал общаться с ребятами из издательства, вляпался в бывшие ебучие отношения, потерял подругу, кажется, сломал ей жизнь и наврал с три короба. Просто какой-то сюр, ты понимаешь? Ты разве стоишь этого, Арсений? Почему я веду себя как дебил, пытаясь тебя не потерять, а тебе насрать? Если что-то идёт не так, ты просто начинаешь меня, блять, игнорировать! Эта жизнь не так, сука, работает! Понимаешь? Почему ты такая сука? Зачем ты делаешь это со мной? А я даже не могу сказать кому-то, что у меня есть парень! — он переводит дух, цепляется пальцами за волосы. — Потому что он, видите ли, не хочет это как-то называть! Я нихуя о тебе не знаю! Я не знаю, гей ты или кто вообще... Кто ты такой, блять, Арсений? — снова роняет голову в ладони и осознаёт, как же он чертовски устал. Он рад выплеснуть всё дерьмо, которое его терзает изнутри. Ему просто больно. Очень больно. Почему рядом с Арсением так невероятно больно? Почему рядом с ним нельзя жить по-обычному? Почему всё так запутанно? Мужчина сидит молча. Он не может связать даже нескольких слов. Впервые видит парня таким измученным и отчаянным. Догадывается, что именно Алёна была последней каплей. О том, что девушка в него влюблена, он знал ещё давно. Слишком хорошо умеет читать людей. Просто не думал об этом никогда и игнорировал её, иногда, редко, одаривал мимолетным вниманием, понимая, что её преданность поможет ему во многом. Пользовался ли ей? Возможно. Но она всегда так хорошо скрывала свои чувства, что Попов никогда бы не решился ей сказать что-либо. Был ли смысл? Она молчала, а ему было всё равно. Какая разница. — Антон... — наконец-то решается встать со стула, сесть на корточки рядом с парнем, который так и сидит, скрючившись на диване. — Эй! Антош... — такая вариация имени режет ему слух, но хочется сказать именно так. Хочется сказать многое. Сказать, как он ждал его. Сказать, как готовил ему ужин. Сказать, как злился на то, что тот не пришёл. — Давай переоденемся. Ты весь мокрый, — со скрежетом осознаёт, что снова переводит тему разговора и ощущает прилив ненависти, на этот раз, к самому себе. Шастун выпрямляется. И Арсений с ужасом осознаёт, что никогда не видел его лицо таким безразличным и подавленным. Осторожно касается пальцами мокрой рубашки и гладит его по спине. — Мне холодно, — бормочет парень. — Сходишь в душ? Я найду тебе какую-нибудь одежду, хорошо? Антон? — Хорошо, — встаёт и медленно плетётся в сторону ванной.

* * *

Арсений стоит, прислонившись к стене, слушает, как шипит горячая вода в душе, где находится сейчас Антон. В ванной комнате невыносимо жарко, на лбу проступили капли пота, но он упорно стоит здесь. Просто хочет быть рядом и чувствует себя виноватым. А что делать? Что же делать? — Знаешь, я был отличником, — вдруг подаёт голос и сам удивляется, как чуждо звучит этот голос, будто принадлежит не ему, а кому-то другому. — Учился на одни пятёрки. Если честно, не помню даже, чтобы когда-то получал четвёрки. Я был изгоем в классе. Не хотел играть в тупые детские игры, не хотел задирать тех, кто слабее и не хотел подкладывать кнопки учительнице на стул. У неё были такие добрые и грустные глаза, мне было так жаль и стыдно, когда это происходило. Но я ничего не мог сделать, — слышит, как возня за стенкой душевой кабинки становится тише. — Я жил как робот. Знаешь, очень мечтал, чтобы моих родителей интересовало хоть что-то, кроме оценок и моей домашки. Если я делал уроки или что-то по дому слишком плохо, по их мнению, они запирали меня в, я так это называл, «чёрной комнате», где я сидел часами в темноте и совсем один. Сначала плакал, кричал и злился, потом смирился со своим бессилием, ложился на холодный пол, там совсем не было отопления, играл сам с собой в города или повторял вслух таблицу Менделеева. Иногда читал стихи из школьной программы или озвучивал диалоги из аудиокассет на английском языке. Рука Антона показывается из-за дверцы, берёт полотенце. Спустя пол минуты он показывается сам с полотенцем на бёдрах. Садится на крышку бельевой корзины и не сводит тревожных зелёных глаз с мужчины. — Как часто это было? — Не знаю. Не помню, — Арсений качает головой. — Стоило мне только сделать что-то не так, как меня отправляли в «чёрную комнату». Я сидел в ней начиная с первого класса и заканчивая одиннадцатым, — мужчина нервно сглатывает. Он предпочёл бы никогда не вспоминать об этом. Никогда. — Я никогда не праздновал свой день рождения. Мне никогда не дарили подарков. Единственным моим подарком была возможность спать в своей кровати, а не на холодном полу. Однажды я провёл там целые сутки без еды за то, что расплакался из-за какой-то ерунды. И, кажется, тогда я понял — нельзя плакать. Нельзя быть слабым, нельзя показывать ни грамма настоящего себя, чтобы тебя за это снова не отправили гнить в чёрную пустоту, где снова и снова оживали мои кошмары. — Мне жаль. — Я был роботом. Моей задачей было учить уроки, писать контрольные и экзамены на отлично, не издавать дома лишних звуков и быть примерным ребёнком. Я разучился смеяться, потому что это было «слишком громко», я больше никогда не плакал, потому что хотел спать в своей комнате под своим одеялом, а не там. У меня не было друзей, потому что после школы мне нужно было идти домой и делать домашнее задание, а потом выполнять какую-то работу по дому. У меня «не было» времени на друзей, я не смотрел телек, как все пацаны моего возраста, ни разу не играл с ребятами в футбол во дворе. У меня даже не было кроссовок, — парень встаёт, подходит к мужчине, прислоняется к стене, переплетает свои пальцы с его пальцами. — Прости меня. — Это ты прости меня, — свободной рукой брюнет усиленно трёт переносицу. — Я работаю со своим психотерапевтом уже херову тучу лет, понимаешь? Правда, я не стою на месте. Пытаюсь. Я пытаюсь. Пытаюсь стать нормальным человеком. Пытаюсь почувствовать что-то, пытаюсь перестать быть этой дурацкой запрограммированной машиной для выполнения своей работы. И каждый раз, когда появляется свет в конце туннеля, когда я начинаю чувствовать хоть что-то, то в моём мозгу снова темнота. Мне страшно, — качает головой и поднимает голову вверх, часто моргая. — Мне страшно, что свет снова погаснет. Что я снова окажусь один в этой комнате: беспомощный, жалкий и никому не нужный. Ты не представляешь, насколько это... — он вырывает свою руку из руки Антона, прикладывает подушечки пальцев к закрытым глазам, словно пытаясь удержать слёзы. — Это просто страшно. Это просто очень страшно. Я не могу это объяснить. — Ну, тише... — тихо бормочет Антон, чувствуя себя таким эгоистом за то, что накричал и разозлился на него. Подходит к мужчине ближе, аккуратно убирает его пальцы от глаз, подталкивая руки к своей талии. Дождавшись, когда Попов его обнимет, мягко касается его лба губами. — Я рядом. И никакой чёрной комнаты не будет. Никогда. Это всё сказки. Это всё ерунда. Это всё прошлое. Оно никогда не вернётся к тебе. Никогда, — целует лоб брюнета мягкими и тёплыми губами. Снова и снова. Прижимаясь к нему всем телом, совсем забыв про полотенце, про то, что его волосы мокрые, да и сам он ещё не до конца успел вытереться. Арсений поднимает голову. Изумрудные глаза смотрят чарующе, с сожалением и ещё с каким-то очень нужным ему чувством. В один момент этот парень снова становится солнцем в его жалкой жизни, он снова греется в лучах сияния этого мальчишки и снова осознаёт, как ему не хочется его терять. — Я очень хотел, чтобы ты приехал. Очень сильно. Я тебя ждал весь вечер, — Антон чувствует, как тепло и благодарность разливается по его телу. Он так хотел это услышать. Ему это было жизненно необходимо. — Можно я тебя поцелую? — наклоняется и шепчет это прямо в распахнутые губы мужчины и ощущает, как томное чувство желания охватывает его с ног до головы. Так хочется коснуться его ещё ближе. — Можно? Не отвечает. Мягко цепляет своими губами губы кудрявого, вовлекая в поцелуй, пока рука блуждает между влажными пшеничными прядями, а язык ласкает его нёбо и нежно пробегает по ряду зубов. Антон кладёт обе ладони на шею мужчины и сжимает её. Всё его тело отвечает на этот поцелуй. Сейчас он готов на что угодно, чтобы это не заканчивалось. Тихо капает вода в душевой, шипит увлажнитель воздуха в гостиной, еле слышно гудит холодильник, но только воздух между этими двумя становится несуществующим, притягивающим их обоих друг к другу. Этот поцелуй такой жаркий, с отдалёнными нотками выпитого Антоном коньяка и со вкусом мятной жвачки Арсения. Он такой правильный и нужный именно в этот момент, потому что является, наверное, каким-то безмолвным жестом глубокой привязанности, которая зародилась между мужчинами, и теперь имела более существенный вес, чем когда-либо. Просто хорошо. С ним бывает не только плохо, но и хорошо.

* * *

Арсений сидит на кровати, прикрыв ноги одеялом и поглаживая лежащую на его коленях кудрявую голову парня. — Мне нравится твоя футболка. Она пахнет тобой и ещё... кажется, лавандовым кондиционером, — лучезарно улыбается Антон. — Можно я останусь здесь на ночь? — Я тебе позволил помыться у меня в душе, дал полотенце и свою одежду, — резонно отвечает мужчина. — Конечно, можно. Я хочу, чтобы ты остался. А ты? — И я хочу остаться. Вот видишь, говорить о своих чувствах не так уж и страшно, — ёрзает на коленях брюнета и задирает голову, чтобы встретится взглядом с изумительными голубыми глазами. — Я просто репетировал, — смущённо улыбается брюнет. — Но ты прав. Я буду стараться. Но не обещаю, что получится сразу. — Ты больше ничего не хочешь сказать мне? — вопросительно смотрит на Арсения. — Мы пара. Хорошо. Мы пара. Признаю это, — отводит взгляд и прикрывает лицо рукой. — А я знал, что мы пара! — Антон встаёт, закидывает ногу на мужчину, оказываясь у него на коленях лицом к лицу. — А ещё, — Попов убирает руку от лица и пододвигается ближе к парню. — Я гей. В этом тоже признаюсь, — Шастун звонко смеётся и чмокает Арсения в губы. — Я рад. И мне теперь легче. Прости, сегодня был тяжёлый вечер. Я вспылил. И был не прав. — Я тоже был не прав. Я не должен был вести себя так отчуждённо. Я ценю всё, на что ты идёшь ради меня, хотя о многом и не просил, но всё же, — тоже осторожно касается губ Антона и целует его. — Я чувствую себя очень уставшим. — А я хочу спать. Давай не пойдём завтра на работу, а? — Это невозможно, — мужчина качает головой, спихивает с себя парня и забирается под одеяло. — Спокойной ночи, Антон Шастун. — Спокойной ночи, Арсений Сергеевич. Отодвигается подальше, чтобы не потревожить его личное пространство, но мужчина хватает парня за руку и притягивает к себе. — Не уходи, — Антон послушно кладёт лохматую голову на грудь к мужчине. — Если тебе сегодня приснится чёрная комната, то не бойся просыпаться. Я буду рядом, обещаю, — шепчет ему на ухо. — Я знаю. Спасибо. Закрывает глаза. И так странно ощущает, что впервые за свою долгую и одинокую жизнь ему совсем не страшно закрывать глаза. Почему рядом с этим уже сонно сопящим мальчишкой совсем не страшно? Почему?