Мечта шпиона

      Северус волочил ноги и держался за стену Хогвартса, пытаясь добраться до входа в школу. Казалось, с каждым шагом из его многочисленных ран выливается всё больше крови, и он дышал, как пёс, с трудом оставаясь на ногах.       Ясная, честная часть его разума подсказывала, что до входа он не дойдет. Он предполагал, что ноги скоро откажут, и он будет хватать ртом воздух, пока не задохнется, и останется лежать на земле жалким трупом. Может, дети найдут его, плюнут на его тело и сбросят с моста. Может, они проявят особую жестокость и занесут его в замок, чтобы бросить на каменный пол, как военный трофей.       Он признавал, приятного в этом было мало, но ничего другого представить не мог. Вряд ли они понесут его в лазарет, чтобы целительница вернула его к жизни, или будут кричать и пытаться оказать ему помощь.       Потому что он знал, что для них он не лучше Волдеморта. И лишь Мерлин знал, что бы Северусу самому хотелось сделать с этой змеёй.       Северус убивал бесчисленных невинных магглов, измывался и насмехался над учениками, становился их худшим кошмаром, чтобы остаться в милости Темного Лорда, потому что знал, что даже дети с его собственного факультета были коварными доносчиками и шпионами, а доброта была наказуема.       Но, может, они сумеют его простить — хотя бы за то, что был мерзавцем, из-за которого им хотелось сбежать с занятий.       Может, это удастся Минерве или Поттеру, раз мальчишка теперь знает всё, что Северус держал внутри себя все эти годы. Может, он сумеет простить его за насмешки и травлю.       Возможно — Северус с трудом мог себе это вообразить — его даже оправдают за все совершенные им убийства. (Если он, конечно же, выживет. Мертвецов ведь не судят.)       Другие могут его простить.       Со временем, возможно, даже Северус сможет себя простить. (Как жаль, что время почти на исходе.)       И он никогда не будет по-настоящему свободен.       Потому что он мог забыть презрительные и полные ненависти взгляды первокурсников-рейвенкловцев, и время могло заглушить испуганные крики магглов, но он никогда не сможет забыть глаза Альбуса Дамблдора, когда тот упал и погиб.       Северус сделал то, что должен был — то, что от него потребовали. Мозгом он это понимал.       Но душой, что менее логична, своим ссохшимся сердцем Северус всё ещё жалел, что сам не спрыгнул с проклятого балкона.       Это было бы куда легче, чем жить с этим до конца своих дней.       Эта боль в груди. Его разум. Его сердце.       Вот, что утяжеляло его шаги. От чего сердце отзывалось в висках и жгло кожу при каждом вдохе.       Он и не думал, что избавится от этого при жизни. (От которой не так уж много и осталось.)       Но мысль о том, что у него ещё есть шанс, тащила его вперед. Шанс — так говорил Дамблдор, залечивая его раны после встреч Пожирателей или спонтанно вызывая его в кабинет из-за неких «срочных новостей», а по факту чтобы просто насладиться послеобеденным чаем, — что всё будет хорошо. Что Северус выживет в этой войне и выйдет из неё лучшим, сильным, свободным.       Шанс, пусть и мизерный, что кто-то, пусть даже самый незначительный человек, увидит его по-настоящему.       Как Дамблдор.       Кто-то, кто поймет, почему он так поступил, и будет обращаться с ним, как с живым существом.       Будет видеть в нем личность.       Это Дамблдор вложил ему в голову такие мысли.       Ночами, когда Северус напивался до слепоты, чтобы сбежать от реальности, он начинал мечтать.       О маленьком, тёплом доме на берегу, где у него будет сарай для варки зелий, оранжерея для выращивания ингредиентов, мансарда с гулями и соседи, которые будут приглашать его на ужин и на чай, а он будет с радостью соглашаться и говорить им всё, что заблагорассудится, потому что будет свободен.       Свободен от рапортов, насмешек и закрытой одежды, в которой кипишь летом и под которой прячешь обжигающую змею.       Свободен от хозяев или тех, кому от него что-то требуется для их войны или для их корыстной выгоды — убить невинного маггла или очистить руки мальчику, на чьей коже уже появились череп и змея. Он мог лишь мечтать о жизни, где он был бы просто собой.       Ведь больше ему ничего не оставалось.       Потому что он всё ещё истекал кровью. Лечащее заклинание на шее едва сдерживало порез, а яд в крови с минуты на минуту должен был начать разрушать его иммунную систему. (А затем его лёгкие, мозг, сердце.) Другие раны, порезы и разрывы с каждым шагом раскрывались всё шире, и из них выливалось больше крови, чем оставалось с ним.       Его раны были смертельными.       Северус задумался, можно ли мечтать после смерти. Он надеялся на это, потому что мечты — как возникающие днём, так и преследующие в ночи — были его единственной передышкой на протяжении уже многих лет.       И он должен был надеяться, потому что двери никак не приближались, а его сердце разрывалось от осознания этого.       Он не доберётся туда, где ему помогут, стало быть, он никогда не купит тот дом с сараем, оранжереей и мансардой в городке с тихими соседями и океаном под боком, где он сможет улыбаться пробегающим мимо детям и читать романы, от которых тепло на душе — те, что он спрятал когда-то давным-давно.       Он надеялся, что сможет помечтать хотя бы о лете, когда можно будет ходить в открытой одежде, и чаепитии без обязательств. О ночи, проведенной не в крови в кабинете директора, а с книгой перед камином или на улице, выискивая созвездия.       Северус просто хотел вновь улыбаться. Не кривить губы или ухмыляться, а искренне, как с картинки, улыбаться при виде солнечных лучей, пробивающихся сквозь шторы.       Но он всегда втайне надеялся на лучшее, а ожидал худшего.       И, хоть забавная мысль о том, что Минерва могла бы выпить чаю на его день рождения, была далеко не худшей, она не могла сравниться с теми удивительными вещами, которые он воображал на протяжении многих лет.       По крайней мере, подумал Северус. По крайней мере, у Поттера, — Гарри, пред лицом смерти Северус набрался смелости, чтобы звать его Гарри, — Останутся мои воспоминания.       Унесет ли он их с собой в могилу или расстрезвонит на каждом углу — Северусу было без разницы. Он был согласен на любой исход.       Он должен был. Потому что мертвым он злиться не сможет, а злиться в последние минуты жизни даже ему казалось грустным. (Как и то, что он умирал в одиночестве, полный несбывшихся мечт, надежд, желаний и целей, но ведь ему всю жизнь не везло.)       — Профессор?       Северус услышал вдалеке тихий голос, но не мог приподнять голову, потому что боялся, что заклятье на шее спадет. (Настолько плохим оно вышло — Северус разбирался в лечащих чарах так же хорошо, как Лонгботтом в зельеварении.)       — Профессор Снейп? — голос стал ближе и знакомее. Мечтательнее. Светлее.       Перед ним возникла маленькая светловолосая голова. Луна Лавгуд.       — Вы в порядке, профессор? — спросила она своим вечно любопытным тоном. Он знал, что спрашивает она из вежливости, потому что любой, у кого был хотя бы один глаз, три чашки крови и чайная ложка мозгов понял бы, что он совсем не в порядке.       Он умудрился покачать головой, и то ли из-за того, что Северус Снейп признал, что ему плохо, то ли потому что у этой невинной души открылись глаза, но Луна до смерти перепугалась. Она тут же отбежала от него и выглянула за угол.       — На помощь! Здесь профессор Снейп! — её голос эхом разносился по притихшей местности. Северус едва не рассмеялся, потому что ну кто придет ему на помощь, но не смог выдавить и звука, когда услышал симфонию криков и топот ног по камню.       Они кричали что-то про кровать и мадам Помфри. Кто-то — Молли Уизли? — просил найти Макгонагалл.       Когда большие, тяжёлые руки нежно обхватили его живот и подняли в воздух, Северус уже потрясенно молчал. И не мог выйти из транса, видя, сколько людей собирается вокруг него. Многие из них были учениками, что не должно было его так удивлять — ведь они же в школе!       Но в лица взрослых было поверить куда сложнее.       Коллеги-профессора, члены Ордена, это что, Люциус Малфой?       Конечно же, прибежали и Гарри Поттер с его друзьями, и за его спиной Северус увидел Драко, своего крестника.       — Дра… — с трудом прошептал он, но это тут же привлекло их внимание. Ему было плевать на боль, поскольку Драко был жив.       — Нет-нет-нет, — сказал Драко, хватая его окровавленную руку. — Дядя, не говори. Просто лежи, с тобой всё будет в порядке.       — Северус! — раздался чей-то крик, и из-за плеча Драко показалась Минерва. Следом он увидел Поппи, устраивающую импровизированный лазарет — все взгляды были прикованы к нему. — О, Северус, — сказала Минерва, гладя его по волосам, пока другие возились за её спиной. — С тобой всё будет хорошо. Мы тебе поможем.       Слеза скатилась по его щеке и попала ему в ухо. (Когда они, наконец, перестанут? Прекратят давать ему надежду?)       — Мне жаль, — выдохнул Северус, едва замечая, что его уложили на пол. — Мне так… жаль, — он даже не знал, за что извиняется. Да и он сам тоже, потому что извинялся за всё в целом. (Как за насмешки, так и за убийства, ему нужно было убить двух зайцев одним выстрелом, потому что те убегали так же быстро, как и кровь из его тела.)       — Нет, Северус, не извиняйся. Ты не сделал ничего плохого, — попыталась успокоить его Молли.       — Простите, — вновь прошептал он, давясь слезами. — Альбус…       Чья-то ладонь обхватила его щёку, заставляя его замолчать.       — Мы знаем, — тихо сказала Минерва. — Мы знаем.       То, что она произнесла, одновременно ужасало и поражало. (Именно этого он и хотел всю жизнь.)       — Я должен был, — прохрипел Северус, отчаянно пытаясь заставить её понять. Она стерла пальцем слезу.       — Мы знаем.       — Драко… — чье-то заклинание запечатало ему рот, и он оглянулся в поисках того, кто это сделал.       Это была Поппи; она лечила мелкие порезы на его коже, пока Молли стаскивала с него мантию и расстегивала рубашку.       — Прости, Северус, но мне нужно понять, откуда идет кровь, — быстро извинилась Молли, и он мог лишь молча кивнуть. Ещё одна пара рук обхватила его лицо, повернула его к потолку и сняла запечатывающие чары, просунув большой палец в угол его рта.       — Крововосполняющее зелье, — сказал сидящий над ним Слагхорн.       Стоящий слева Ремус Люпин протянул ему флакон.       — Раноочищающее зелье.       Стоящий справа Сириус Блэк вложил бутыль Слагхорну в руку.       — Умиротворяющий бальзам.       На миг он увидел широко распахнутые зелёные глаза Гарри Поттера, но потом их скрыла рука, протягивающая Горацию зелье.       Казалось, этому не будет конца. Гораций просил зелье, получал его, вливал его Северусу в рот и просил следующее, пока Поппи, Молли и Минерва колдовали заклинание за заклинанием.       — Противоядие от обычных ядов.       — Эпискеи.       — Укрепляющий раствор.       — Брахиам Эмендо.       — Противоядие от магических ядов. Костерост.       — Вулнера Санентур, — Северус услышал, как Гарри и Драко сказали это в унисон и коснулись палочками его кожи.       — Усыпляющее зелье, — сказал Гораций, но ни у кого его не нашлось. Он в отчаянии посмотрел по сторонам.       — В моей мантии… — вяло прохрипел Северус. Оно всегда было при нем. (Чтобы бороться с кошмарами.)       Гораций тепло улыбнулся ему, после чего нащупал флакон во внутреннем кармане мантии Северуса и откупорил его. Остальные убрали палочки, и он влил ему зелье; оно потекло по горлу, горячее и тяжелое.       — Спасибо, — пробормотал Северус.       — О, Северус, — тихо проворковала над ним Минерва. — Это тебе спасибо.