Имя

      Хочется наконец сдохнуть. Не пытаться откашляться от слюны, желчи и крови, ядовитого неона мерцания; не подниматься раз за разом с холодного, налетом сырости покрытого, пола; не быть отчаянным зверем, скалящим пасть в предсмертных попытках защититься от бесчеловечных существ. Не глушить гулкое эхо шепота в пустой голове, пока пальцы копошатся в чьих-то внутренностях, костяшками пробивая стальную клетку ребер.       Она не помнит, как ее зовут. Забыла для чего она вообще существует, ради чего борется, почему харкается через металлический намордник розовой кислотой.       Выполняет лишь мародерскую работу, потроша неугодных и подавляя в себе приступы чужих криков в голове, иногда проигрывая им, избивая свой "дом": каменный мешок, где голые стены и тонкий матрас в голубую полосочку. Она давно уже с треском разорвала зубами всю ткань, лишь бы не слышать цокот клыков от ломки и холода.        И она не знает, что лучше: предпочитать сбрасывать вину на жалкий иний мороза или на свой разум, который даёт сбой с каждым новым приемом мерцания перед боем.       Кое-что она все таки помнит. Херово, только если пару раз приложится башкой от чужой мертвой хватки об медь труб, но помнит. Нужно бить четко в цель, по слабым точкам и обязательно рискуя, не защищая лицо. Голосок нашёптывает, что раньше – когда «свобода» была не просто буквами, собранными в слово – она постоянно так делала.        И слушает его. Внимает. Не потому, что стала тупорылым выбивалой кишков – думает и надеется, что остаётся собой, если повторяет давние привычки.       Звон, рябь перед глазами и снова глухой удар. Наверное, пришелся по животу – по треснувшему сознанию пылью оседает. Она отказывается чувствовать, понимать и разгибаться. Сил не хватает, как и целых костей. Последнее, за что она хватается, так это за трубу, воткнутую в грудину.       Ещё немного и она сама себе вскроет пульсирующие вены, чтобы прекратить очередное бессмысленное побоище. В любом случае, она выйдет из этой игры победителем: увидит молочный, остаточный от рассудка, свет в вязком мраке быстрее остальных игрушек Силко.       Как бы жалко это не было.       Болезненный сип – ребра порвали лёгкие, вонзаясь куда-то рядом с комком сердца – и остается лишь гортанно булькать заместо истерического смеха. Ее корежит, ведёт в сторону – равновесие теряет, прислоняясь плечом к кирпичной кладке. Режет на части от ощущений, ледяной пот градом накатывает, бледнеют, стёртые в порох, кулаки.       Она не умрет – отлично заучила за столько лет. Выбила на подкорке памяти, пока в нее беспрекословно – грубо раскрыв рот, перед этим содрав респиратор – в глотку заливали очередную дозу мерцания.       Да к черту такое существование.       Металл перчаток крошится, шипит, разгоряченный очередной порцией чьих-то разорванных органов. Они тяжелые – плывет на бензиновой мути отупевшего рассудка. Их вес тянет вниз, рушится на позвоночник – пластины и вмонтированный титан – и она падает коленями на брусчатку в чернильных разводах чьей-то гнилой крови.       Язык чешется, она хочет вспомнить что-то кроме насилия, наемничества на Силко и цветастых пятен перед глазами, блестящими карминновыми осколками. Мечется, в агонии бьётся, но слово, так смахивающее на собственное отражение, никак не желает открывать свою крышку гроба.       Точно, это имя. Ее имя.       Какое оно?       Что значит?       Наверняка, оно описывало ее сполна, как человека, а не псину на побегушках, разрушенную и сломленную изнутри. Которая жизни разбивает на хлопья грязной, облупившейся краски.       Она цепляется за эту, придуманную воспалённым мозгом, иллюзию важности ее имени, чтобы продолжать с хрустом вдавливать чьи-то черепа в обломки стен. Чтобы сохранить искорку надежды – что, если она его сможет вспомнить, то заполнит немощную пустыню в душе, заменит имплант сердца на что-то живое, ранее хрупкое.       Но ничего уже не вернётся на круги своя.       Думала она.       Пока в пространство меж острыми ребрами, туда, где находятся остатки борьбы за лучшее, за хлипкую возможность выбраться из оков, светящихся пурпурными проводами, не заглядывает пара небесных глаз.       — Вай?       И в голосе этом столько воздушной расстерянности, что даже ее напарница с гордо вздернутым подбородком и ровной осанкой – наемница едва ли может рассмотреть начищенные до блеска ботинки – кивает на названную «Вай» и говорит что-то, складывает за три отточенных движения винтовку за спину и приближается ближе.       — Паудер, ты уверена, что это она?       «Вай» – и все таки звучит неплохо, и от этих мыслей она давится натянутым хмыком, слышимым даже через намордник.       Хриплый выдох отдавал разрывом связок и замедленной регенерацией от нехватки смертоносной жижи. Вай – о боже, от непривычки аж сплюнуть захотелось – дёргается, прикладывает усилия, чтобы выбраться из захвата увесистых перчаток.       Девушки чуть вздрогнули, напряжённо потянулись к оружию, но одна из них молча застыла, как только «Паудер» чуть вскрикнув, подлетает к Вай, тёплыми – нежными, родными, – ладонями обхватывает обветренное лицо, закрытое маской.       — Вай неужели?..— светлая синева стекает по щекам мокрыми дорожками. — Кейтлин, это она! Я точно тебе говорю!       Она бегло щупает сухую кожу, трогает, покрытый испариной, лоб, убирает за порванное ухо несколько колючих, алых прядей.       Это так незнакомо, страшно, рассеяно, что Вай невидяще скользит по лицам своих недавних врагов, полностью отдавшись в лапы усталости и слабости от невыносимых пульсаций около раны.       И Вай тонет. Тихо шипит от боли, пытаясь не потерять сознание, но труба в груди все сильнее морозит дрожащие руки, холодеет севером запотевшая спина.       Виски пронзает иглами, когда обрывки воспоминаний песком попадают в извилины, вызывая очередную вспышку горяченной ломоты. Встряхивая колючей копной алых волос, к ней возвращается что-то напоминающее слово «чувствовать».       Детский смех, игра в монстров, пожар, Вандер… Каменный мешок, серая клетка, кулаки и ядовито-розовый. Цвет, который она ненавидит всем существом.       Кейтлин враз подбегает, кому-то что-то кричит – Вай предпочитает не вслушиваться, роясь в земле давних событий – и медленно, стараясь не задеть инородный предмет в теле, вынимает изо рта девушки намордник.       — Мы тебе поможем, — сводит тонкие брови Кейт и придерживает за плечи, чтобы та не завалилась набок. — Стоит только немного подождать, хорошо? Давай, ты ещё нужна своей сестре, не закрывай глаз.       — Как мило… — насмешливо булькает Вай, но пальцами цепко ухватываясь за кобальт форменного пиджака Кейтлин – он не розовый. И это манит тихим перезвоном, лаская слух. Найденная сестрёнка, Паудер, и очаровательная Кейт. Наверное, у нее все таки есть смысл не сдохнуть сегодня.