Опавшие лепестки моей сакуры.

Морозит. Холодные лужи, кажется чужие ноги промокли насквозь. Пелена перед глазами, мужчина с трудом замечает ярко жёлтые огни в любимом здании. Там всегда было тепло и уютно, там есть нечто иное, что манит войти и не покидать «дом». Над сырой розовой макушкой слышится звон колокольчиков. Устал, делает столь вялые шаги, почему же пришел именно сюда? Разве квартира не был бы ближе? Гостей больше нет, часы бьют почти десять часов, но стрелки стоят не ровно, прямо как розововолосый скейтер. Хвосты лежавшие на плечах питают пальто новой влагой, водолазка намокла, мурашки пробегается по бледному тельцу. Состояние души смешивается с погодой на улице, — вязкой, гадкой. — Прошу прощения, мы уже закрываемся, приходите по... — высокий мускулистый мужчина четко услышал приветствующий звук над дверью. Протирая барную стойку после долго рабочего дня становится сложно смотреть на людей и их недовольные лица, однако, одно, то самое вызывающее улыбку на лице, — Каору? — жаль не сейчас. Картина происходящего всего на секунду заставляет кудрявого замереть, словно ноги приковали к деревянному полу, а язык завязался узлом. Пришедший молчит, даже не удосужился поднять взгляд, на своего возлюбленного, ему стыдно? — Ты почему без зонта в такую погоду, вишенка? — оставляя влажную тряпку, родной человек бросается со всех ног к Каору. Пара секунд и ладони уже падают на сырые плечи, беспокойство охватывает зеленоволосого, как же слаб цветок сакуры в его больших руках. Свет прожигает жёлтые глаза, стоит только поднять голову, столкнуться взглядом с тем, к кому привело сознание. — Не знаю, — еле слышан голос. Душа разрывается от ужасного ливня, голова кружится, может он близок к обмороку? Бледноватые длинные пальцы вцепляются в фартук. Мокрые прядки вместе со лбом ударяются в грудь, столь низок по сравнению с ним сейчас, — ...устал, — не многословен, как и всегда, сейчас губы не в силах издать больше пары слов. «А говоришь, что я дурак...» — сколько моментов успеет ещё вспомнить на тех гонках, когда колёса скейта царапают ровную поверхность, обгоняя того, чей план действий продуман на пять шагов вперёд, в те моменты успевает выдать гулкий смешок, от которого на лице появляется улыбка под фиолетовой маской. Каору не безразлично, конечно же нет. Упрёки и слова, грубость слетающие с его стороны резка, неожиданна, как и колёсики у деревянной доски. Самый мельчайших камушек, и вся конструкция выйдет из равновесия, но можно ли его сохранить? Достоин ли старый скейт починки? Говорят, когда то и он станет хламом. Глупости. — Пошли, — большие мужественные руки тянут за собой, в то время, как те слабые скручиваются вокруг тела, его ставят ровнее, помогая держаться на ногах. Что поспособствовало глубокой растерянности, с первого взгляда не скажешь, — никто не придёт, всё в порядке. — Всегда нежен к любимому, тембр басистого голоса заставляет млеть девушек, а женщин терять рассудки, падая к ногам, однако кое-кто никогда не купится на подобное, но как можно знать наверняка? Шаг за шагом, сокращая расстояние мужчина доносит своё сокровище до маленькой подсобки щёлкая ручку двери, как и до, аккуратно снимает пальто вещая на крючок. Одному здесь и вправду бывает тесновато, но удобное кресло помогает снять стресс, пока заведение пустует, хотя бы несколько минут. Измученный, уставший. На сквозь промокшее кимоно оставляет влажные следы на темно-бордовом кресле, пока высокий произносит что-то не внятное, ругаясь под нос. Глаза закрываются, цвета сменяются на темный мрак, голова падает к плечу, пока нос касается розовых волос. Объятия. Каджиро хватает секунды, чтобы накинуть сухое полотенце на мокрые локоны, сесть рядом, чуть ли не падая на колени к товарищу. — Почему от тебя пахнет спиртом? — ласковость сменяется грубым тоном голоса, заставляя светлую макушку развернуться, прячась под полотенцем, — Каору, я с тобой разговариваю, дурак! — беспрерывное беспокойство накатывает комом в горле, и, точно не только у мускулистого мужчины. — Какая тебе разница, горилла, — вишнёвые губы бьються в слабой дрожи от холодка пробирающий тело на сквозь, — ты даже на «S» не пришёл, — зубы скрипят, зол, но не может смотреть в алые глаза. — Я говорил тебе, что буду работать, предупредил же, — сильные ладони бережно накрывают макушку, массируя через полотенце опустошённую голову. Глубокий вдох заставляет сердце зелёноволосого стучать быстрее. Никогда не видел своего возлюбленного столь вялым, сломленным, обстоятельства убивают, однако сейчас это невыносимо. Вот-вот его сердечко выпрыгнет из груди сломав рёбра на части, слишком волнуется, слишком переживает. — Работа тебе теперь важнее, да? — злобно выдаёт дрожащий голос. О чём говорит... Джо же лишь хмурит брови смотря на своего мужчину из под ресниц с опушенной головой. — Каору, я работаю ради нас, а не себя, — спуская полотенце к плечам, лицо сокращают расстояние миллиметр за миллиметром, — прекращай нести ерунду, — шепчет в посиневшие от холода губы сильный мужчина. Хочется прикрыть глаза и одарить тёплым, согревающим поцелуем пьяный рассудок, однако тот явно не в настроении. Отворачивается, подставляя щёку, ему тяжело взглянуть в кровавые глаза, на него, а вдруг он видит страх... — Ты так и не ответил на мой вопрос, почему от тебя пахнет спиртом? Что ты пил? — как бы Джо не старался, упрямый нрав этой сакуры ужасен, но разве это не то, что он полюбил? Вопрос заставивший мужчину умолкнуть, солдат не раскрывающий свои тайны, хранит секреты в чертогах далёкого и непролазного подземелья даже от самого близкого. Лишь цокнув приходится смериться. «Когда же ты поймёшь, что я не так глуп, Каору.» — приподнимаясь с колен мужчина отряхивает рабочую форму. Совсем неспешно движется к шкафчику за своей одеждой, сухая и тёплая. Огромная футболка, штаны ему не подойдут... — Может и хорошо, что ты не был там, — розовые, мокрые пряди прилипают к коже, даже полотенце не смогло стереть позор, цепляется за края полотенчика. — Слушай, проигрыши штука хреновая для тебя, понимаю, но ты ведь знаешь, что я всегда буду гордиться тоб... — и ведь не успевает договорить. — При чём тут это? Я не проигрываю больше, и не собираюсь, идиот, — ладонью ударяет по ткани кресла Черри, нечто застрявшее внутри не позволяет сказать нужного. Полотенце скатывается. — Тогда что заставило тебя налакаться и прийти ко мне в таком состоянии? — терпение на исходе уже у обоих, ссора, громкий голос, сейчас ещё одна бомба взорвётся. Ночь за ночью, день за днём, здесь и сейчас. Оущение конца царапает спину, разве им суждено быть вместе, может эти прикосновения были предназначены для кого-то другого? Хлопок дверцы шкафа заставляет бледные пальцы дрогнуть, сжаться в кулаки пока губы дрожат, зубы еле стукаются друг о друга. — Да потому-что я потерял его, потерял, ясно!? — приподнимаясь с тёмного кресла вскрикивает хриплый голос, наконец смотрит в кровавое заркало души, — я больше не смогу поцеловать это кольцо перед гонкой, и не увижу слабые царапины на нём! Кольцо. Когда-то давно стало важной частью нервных, но надёжных отношений с раннего возраста. Широкое, золотое, мелкие царапинки после ночей на скейте украшали его, краска от кистей на работе так и не смылась. День за днём стресс накатывает на розоволосого, но маленькая вещица на пальце помогает вспомнить о возлюбленном, одаряя уютом, чувствуя сильную спину и поддержку. Те слова, которые он бы произнёс в самой, казалось ужасной ситуации, спасёт, не даст утонуть, протянет руку, большую, тёплую... Кости нают, боль, невозможно больше стоять, ноги дрожат, голова идёт кругом. — Да успокойся ты, — перекидывая чёрную футболку через плечо шипит Нанджо, — объясни нормально, — срываясь с места большие руки ловят любимого за хрупкую талию, отгоняя злость, — сядь, — более заботливо снова произносит он усаживая бешенного мужчину на мягкие подушку. — Дай я сниму с тебя вверх, — аккуратно тянет за ленту кимоно мужчина, этот взгляд пугает и настораживает, моменты, когда он столь серьёзен откладываются в голове слишком отчётливо. С плеч соскальзывает промокшая от ливня одежда, слабое тело оголяется медленно, — грудь, плечи, утонченные ключицы, из-за теплых ладоней покрывается мурашками, смена температур поражает, нежный, приятный, прямо как пару дней назад, в мягкой кровати. — Эй... — слабо жмурясь ладони розововолосого тянуться к огромным плечам, пока высокий мужчина склоняется над вялой сакурой, — иди сюда, недоумок, — дёргая ворот рабочей одежды чьё-то сердце медленно горит, разве был повод на его не осторожные действия? Редко тактильный, тот, кто не испытывает голода, теперь манит к себе, затаскивая своего, единственного в мире мужчину в страстно небрежный поцелуй ударяя по зубам металлическим шариком. Словно подросток во время первого поцелуя со своим избранником... Танец распутной пьяной эйфории отражается в языках, гортанный стон слышится со стороны. Вдохи прерывают друг друга, ледяные руки тянутся к зелёному затылку, они путаются в кудрявых прядях накручивая на кончики пальцев. Мороз пробегается мурашками по всему сильному телу, сложно сопротивляться своей любви, именно сейчас хочется утащить любимого в бешеную игру, оставляя на пике наслаждения, прося снова произнести собственное имя. «Будь моим.» — вечно слышится в каждом сердце. «...Не последний шанс, мы всегда можем начать сначала, разве не так?» Пусть листья нежной сакуры окунут с головой, ощутят ногами теплый песок, яркое палящее солнце, что режет глаза.

«Прокатимся вместе, я обязательно удержу тебя.»

Словно кубики льда кончики пальцев ползают у шеи, нежный, увядающий цветок забывает обо всём на свете, хочет избавиться от всего, не вспоминать чужие лица, голоса, не слышать из смех. Яркие тени и стрелки на глазах юных дам, открытая и не очень одежда, возгласы, прокручиваются в голове, снова, хотят украсть любимые губы. Заботливые, а парой более дерзкие, никогда не позволит отнять самое яркое сокровище показавшее свет. — Каору, — хриплый, басистый тембр перебивает сладостный поцелуй, алые рубины заглядывают в те пустые янтарные глазки. Стёклышко, оно бьётся болезненным треском, однако здесь глухо, — не сейчас, ты не в себе, — ладонь накрывающая покрасневшую щёчку стирает горечь, возлюбленный так мало плачет, только его слёзы наводят тревогу, — тебе нужен отдых, — не отступает и не повышает голос. — Придурок, — напоминая ребёнка снова дуется, видимо в том самом сердце, — лесной тайге с ужасающей бурей находится мелкое пламя, нечто бросающее в диссонанс мыслей. Голос Нанджо — родной, удивительный... — Я тоже тебя люблю, очкарик, — тыкая в переносицу, где сейчас и не было очков, произносит Джо смотря с улыбкой.

• • • ༄

Туман. Пустота. Это сон или чёрная мрачная реальность? Капельки пота стекают со лба по вискам, пульсируют отдавая в голову, стоит только телу резко подняться с кровати. Дрожь. «Ты все ещё винишь себя?» — отвратительный голос слышится за спиной, в голове. Темная ночь, громкие капли дождя бьют по подоконнику снаружи. Мутный, лунный свет попадает в общую спальню, чьё-то сопение становится громче. Кудряшки разбросанные небрежно по белоснежной подушке заставляют мелкие ямочки проявится за бледноватых щеках, —улыбка, которую тяжело высвободить при нём. Очаровательный, просто прекрасный. Пальчики совсем мимолётно убирают ту чёлку с лица Джо, спит крепко, как и всегда. «Столько времени прошло...» — вновь перебирает тонкие пальцы. Кольцо — чистое золото красуется на безымянном. Ночи сменялись днями, дни переходят в недели, боль утихает, однако ноша потери, в тот вечер скрежет когтями о сердце.

«Подаренная тобой соджа, и вправду, была необычна на вкус.»