Когда меня не будет рядом

Рука протягивает ему цветок. Так чисто, нежно, бережно, словно сломать боится. Он еле дышит, когда берет его, а после вдыхает полной грудью родной аромат, чуть горький, еле уловимый. Ещё раз, заполняя легкие этим запахом до отказа. Они одни. Все хорошо, пока они одни. Так говорил Дрим, а Ранбу каждый раз эхом отзывался ему, глядя с болезненным обожанием, с каким смотрят на тиранов их фанатичные приближенные. Он чувствовал, как угасает в нем любовь к кому-то ещё, кроме этого теплого существа в зелёных одеждах. И он не противился, ведь когда он любил тех, других, распылялся поддержкой и желанием помощи — все было безответным. В руках Дрима он чувствовал себя любимым. Подживший ожог на коже, где-то в районе щеки. Ранбу чувствует его, собственные руки так и лезут расчесать рану, чтобы унять зуд. Ладони в перчатках перехватывают их, хозяин их скрывает чужую кожу за мелкими, невесомыми поцелуями, что заставляют млеть.  Бу тянется к Дриму с легкой утомленностью, хрипло скрипя на языке эндерменов. Болезненный поцелуй, который он от него получает, почти не жжется, ведь уже слишком привычно, слишком хорошо. Не видит Ранбу ничего, кроме своего любовника. Слеп к тому, что тот творит у него на глазах. Глух к тому, что о нем говорят остальные. Остальных для Ранбу не существует, ведь он считает их безумцами, имеющими смелость клеветать на его любовь. — Эй, Ранбу, — спокойно окликает Дрим, покручивая в руках хвост лежащего у него на коленях эндермена, смотря из-под приподнятой маски зеленью жгучих глаз. Тот лишь чуть лениво приподнимает веки, вновь за поцелуем тянется. Дурак, потерявший всякий рассудок от того, что он посчитал за любовь. Самый настоящий дурак. Оставив быстрый поцелуй на губах, уже потерявшихся в следах от ожогов, Дрим смотрит на любовника чуть строже. Ухмыляется почти презрительно, когда тот в этом выражении лица счастливую улыбку наблюдает. — Что ты будешь делать, когда меня не будет рядом? — спрашивает Дрим. В глазах Ранбу мелькает что-то, отдаленно на панику похожее. Он руками подрагивающими касается его щек и гладит, стараясь когтями не задеть. И наблюдать за такой реакцией — одно удовольствие. Дразнить, проверяя, все такой же ли он дурак, готовый за него даже в воду броситься на верную смерть. — Дрим… Что ты говоришь такое? Ты собрался куда-то идти? Почему я не могу пойти с тобой? Я-я… Я хочу пойти с тобой, я могу… — в какой-то почти истерической манере причитает Ранбу, но осекается, когда Дрим смеётся ему в лицо заливисто и уже в третий раз целует болезненно, заставляя все внутри теплеть и цвести, а самого любовника хрипеть на родном языке почти до безумия громко. — Дурной. Не ухожу я никуда, — ворчит он беззлобно, дергая удлиненные ушки. Ранбу тогда всем телом дергает и коротко стрекочет, забавно очень. Вроде должно ему быть больно, но он улыбается и смотрит влюбленно, глазами лишь бесконечную слепую преданность выражая. — Но ответь мне на этот вопрос, мне интересно знать, что бы ты сделал. Ранбу думает недолго. Вытягивает ноги на земле, головой вновь уместившись на коленях любовника, смотрит с обожанием, счастливо улыбаясь губами, сожженными от влажных поцелуев. — Я бы умер. Дрим приподнимает брови, улыбаясь жутковатой улыбкой, пока его игрушка глядит спокойно и нежно, после чего продолжает: — Потому что мне, кроме тебя, никто и не нужен. Всем плевать на меня, кроме тебя. Ты для меня весь мир, Дрим. Я умру, если тебя не будет рядом, ведь я не вижу смысла жить без тебя. Ранбу целуют глубоко, заставляя внимать каждому касанию. Перед глазами у него от счастья (или от крайней боли) мушки летают. Ноги он почти до судорог вытягивает, чувствуя со сладким напряжением во всем теле, как чужие поцелуи спускаются с губ ниже, как кожа под ними плавится, позволяя навсегда свой отпечаток оставить опаленным ожогом на черно-белой поверхности. — Ты правильно говоришь, Ранбу, — чуть ли не мурлыкает Дрим ему на ухо, когда сначала галстук затягивает, придушивая, после отпускает совсем, руками по телу скользя все ниже и ниже, расстегивая пуговицы рубашки. — Без меня ты уже никто. Ты бесполезен и только я придаю смысл твоему существованию. Без меня  тебе будет невозможно существовать. Я — единственное твое спасение. — Да, Дрим, ты прав. Ты — мое спасение, — отзывается Ранбу, отклоняя голову чуть вбок и откидывая ее на чужое плечо безвольно, позволяя клеймом ожогов проходиться поверх уже заживших ран, языком оставлять обожженные борозды на коже. — Остальные ненавидят нас и только мы есть друг у друга. Никто из них не полюбит тебя так, как полюбил я, — уже в плечо любовника шепчет Дрим, помогая освободиться ему от рубашки, любуясь измученным худощавым телом в ожогах, коим он пользовался не раз. — Никто, кроме тебя, — шепчет в ответ Ранбу, счастливый и завороженный. Он ощущает, как теплые руки сбегают вниз, на уровень талии, обнимают и прижимают к телу, еще скрытому за зеленой тканью. От этого сердце сбивается на бешеный ритм. От этого дыхание затаивается, сходя практически на нет, пока легкие не начинают жадно требовать воздуха. И он дышит Дримом, вперемешку с горьким запахом цветов. Они таятся на небольшом островке травы посреди леса, залитом солнечным светом. Ранбу уже обнаженный по пояс, с притаенным дыханием завороженно рокочет, когда губы любовника вновь касаются его кожи, выжигая на ней свою метку вредной для эндермена влагой. Дрим отстраняется на секунду и приближается к лицу Ранбу, вглядываясь в него. — И что ты сделаешь, когда меня не будет рядом? — еле шипит он, склоняясь низко, дико глазами сияя под тенью блондинистой челки. Ранбу улыбается ему нежно и обнимает  за шею, прижимаясь сильнее, грудь к груди. Любуется чужим взглядом, светясь от счастья, касаясь губ любовника своими и шепча заветное для него самого, короткое: — Я умру.