Теорема Зайца

Тревога. Липкими пальцами обволакивая сердце, она учащает сердечный ритм так, что Максим чувствует его биение в районе кадыка. Лёгкие горят и сделать вдох становится невозможным. Вдох. Лёгкие раскрываются, еле заполняясь воздухом. Пульс скачет, как бешеный, будто скаковая лошадь, проходящая длинную дистанцию. Выдох. Заяц чувствует, что воздуха ему недостаточно и он начинает дышать часто-часто, пытаясь насытить кровь кислородом. Голова идёт кругом, а перед глазами прыгают цветные пятна, отскакивая от стен и впечатываясь в подкорку, выжигаясь на обратной стороне глаз, оставляя ядовитый след, который не вывести ни одним пятновыводителем. Приступы тревоги часто накрывали парня и он не знал, как справиться с ними. Гулкий стук его сердца слышали все находящиеся поблизости, а в ушах играл сплошной белый шум. Конечности холодели и абсолютно не слушались. Карие глаза были затянуты поволокой абсолютного ужаса и бегали из стороны в сторону, размывая картинку. — Макс, — Сергей потрепал парня по плечу, заглядывая ему в глаза. Тот уже минуту как сполз на пол и привалился затылком к холодному бетону, пустым взглядом смотря куда-то вниз, — с тобой все в порядке? Парень растерянно поднял взгляд карих глаз на Шевелева и сфокусировался на нем не сразу. Сердце все ещё бешено колотилось о рёбра, доставляя дискомфорт. Он облизал сухие губы, немного закусывая нижнюю и дотронулся правой рукой до грудной клетки. Бух. Бух. Бух. Серёжа участливо взял Максима за подбородок и вернул его взгляд на себя. — Я… да. Наверное. Заяц приподнялся, с пола и дотронулся ледяной рукой до тёплой сережиной руки, которая лежала на его колене. — У тебя снова паничка случилась? — Шевелев с укором посмотрел на парня, который выглядел, как загнанный в клетку зверь. — Пойдём ко мне. — Руки огладили плечи парня и утянули в глубокие объятия. Макс помедлил, неловко обхватывая спину Шевелева руками и впился в лопатки короткими ногтями, оставляя ямки-полумесяцы. Он прижался к его груди и ощутил древесный парфюм, который медленно успокаивал его сердцебиение, а жар, исходящий от его тела, согревал руки. Ему становилось легче. Серёжа всегда мог успокоить Макса во время панических атак. Он был одной большой лавиной спокойствия и стабильности, которая накрывала потерянного Зайца и обволакивала своим уютом. Успокоившись, парень поднялся на ноги, отряхивая с голеней песок и мелкие камни, которые прилипли к его трико. Он несколько раз провел по волосам пятерней, поднимая голову вверх и смотря в уходящие вверх шпили крыш, разрезая молочное небо своими грубыми очертаниями. — Спасибо, — прошелестел одними губами парень, неловко держа Серёжу за мизинец. Его зелёные глаза смотрели на парня с теплотой и будто укутывали в плед холодной январской ночью. Дышать теперь стало много свободнее.

***

Агрессия. В гримерной было темно из-за плотно задернутых штор и пасмурной погоды на улице. Слякоть и тучи навевали только мрачные мысли, подстегивая совершить какую-нибудь глупость или остаться дома и никуда не выходить. Но, к сожалению, Макс был на работе, кофе был отвратительный, а визажистка заигрывала с Серёжей. Парень крепко сжимал кружку с кофе, отчего кожа на пальцах побелела. Настя щебетала что-то, громко смеясь и тыча Шевелеву в лицо кисточкой, вызывая у того улыбку. Заяц сжал челюсти до зубного скрежета, до выступивших желваков, до пульсирующей вены на виске. Перед глазами была лишь красная пелена, а нога подрагивала, выстукивая какой-то непонятный ритм. Он был так зол. Его до дрожи бесила эта лицемерная сучка, что так нагло заигрывала с Серёжей. Бесила, потому что за его спиной она поливала Шевелева грязью и называла мерзким подонком, который за ней бегает. Злится он, потому что любит Серёжу, но ничего поделать с этим не может. Он ревнует до зубного скрежета, до дрожащих колен и разбитых костяшек. А Шевелев и не знает о той буре, что происходит внутри парня. Ему хочется крушить стены, бить посуду, кричать до сорванного голоса и хрипа, но он лишь сидит, ожидая своей очереди. Ожидая момента, когда её мерзкие руки будут дотрагиваться до лица, гримируя его. Он после этого умывается жёсткой щёткой, царапая лицо и выводя все её касания с кожи. Не выходит. Приторный запах её крема для рук смешивается с косметикой и въедается в кожу парню, сводя того с ума. Он хотел бы её убить, он хотел бы её закопать далеко и глубоко. Но он молчит. Он терпит. — Мы закончили, Макс, можешь садиться, — Сережа поправляет свою отросшую чёлку, пропуская пряди через пальцы и с довольной улыбкой плюхается на диван, закидывая ногу на ногу. — Это обязательно? — Сквозь зубы. Сквозь злость. Сквозь бурлящую в жилах агрессию. — Ты же знаешь, что да. Заяц обречённо вздыхает, но все-таки садится в это пыточное кресло, крепко зажмуривая глаза. Он чувствовал бьющий в нос запах её духов. Переборщила. Чувствует спиной прикосновение её влажной груди и морщится, стискивая пальцами сильнее сиденье под собой. Мерзко. Максим вышел из гримерной и выбежал на улицу, пальцами вытягивая мятую сигарету из пачки и судорожно сжимал фильтр губами, впуская в себя дым. Он закричал до хрипоты, отчего на него уставилось пару человек, стоявших неподалёку. Он замахнулся и впечатал кулак в стену. Вспышка. Будто яркий щелчок затвора фотоаппарата, боль пронзила руку парня, окропляя стену бордовой кровью. На костяшках осталась бетонная крошка, которая жгучей болью отдавалась в кулаке. Отрезвляет. Заставляет здраво мыслить. Минутная слабость сменилась ноющими импульсами и кипящим адреналином. Глотка саднила, напоминая о недавнем срыве, а костяшки были похожи на месиво. Когда-нибудь Агрессия его погубит. Но сейчас лишь приносит временное облегчение.

***

Зависимость. Никто не станет отрицать, что худшей из всех зависимостей является зависимость от человека. Когда наши эмоции напрямую зависят от настроения нашего предмета обожания. Когда хочется сделать всё, чтобы получить хоть толику внимания. Но удушающая пустота в груди не заполнится одним словом или объятием. Она склонна пожирать все, что только будет в позволительной для неё близости. Максим не осознавал, насколько зависим от Серёжи, который все-таки принял любовь от парня. Принял и понял, разрешая тому любить себя, но не отдавая этого чувства в ответ. Он пока не понимал этого чувства и не хотел ранить Зайца ложными обещаниями. Сердце упорно игнорировало сообщения разума о том, что лучше от таких отношений не станет. Макс добровольно себя губит, окунаясь в омут с головой, пока Шевелев лишь сидит на берегу и не думает подать руки. Заяц по самую макушку в холодной пучине, там, где разглядеть способны только лишь рыбы, обитающие на дне. Они ехидно смеются, наблюдая как парень самовольно повязал на свою шею камень и ринулся в воду. Его глупая улыбка выдавала то, что он не видит перед собой тёмной глубины, холодной воды и опасности, поджидающей его на самом дне. Он видел лишь смеющегося Серёжу, который машет ему с берега и выпускает его руку из своей. Ему и этого достаточно. Серёжа любит в Максе то, как тот его любил, а потому с наслаждением смотрел, как Максим для него старается. Хотя в глазах Зайца читалось отчётливое: «всё не так». Но сердце набатом било ему по ушам, что все так, ты точно его любишь. «Это не просто тактильный голод и недостаток внимания. Ты нуждаёшься именно в нём». И Максим верил. Верил и продолжал плыть вниз, вместо того, чтобы всплывать на поверхность. Это его выбор, который он не делал. — Макс, мне очень приятно все, что ты для меня делаешь, — Шевелев неловко мнётся, покручивая в руках шариковую ручку, пачкая пальцы синими чернилами, — но мне жаль, что я не могу ответить тебе взаимностью. — Парень взял руку Максима и приложил к своей груди, — Здесь пусто, понимаешь? Нам лучше разойтись. И цвета погасли. Последний рывок в пустоту и океан сомкнулся над головой юноши, заползая в лёгкие и растекаясь по ним, вытесняя воздух. И замок, который Максим старательно строил в своём воображении рухнул, осыпаясь на потрескавшийся асфальт, превращаясь в пыль. Он сам виноват в своей привязанности.

***

Похоть. Тёмное помещение клуба давило своей неизвестностью, редкие стробоскопы били по глазам и глухой болью отдавались в виски. Толпы разномастных людей двигались будто в припадке, передвигая частями тела под незамысловатые биты и ремиксы. Потные тела извивались и высвобождали всю негативную энергию, которая копилась в них долгое время. Максим прижимался торсом к какому-то парню, танцуя с ним медленный танец, обвивая его за шею. Его сильные руки мяли поясницу и прижимали ближе. Парень почувствовал бедром стояк, но это не оттолкнуло его, а наоборот подстегнуло его возбуждение и жажду получить хоть крупицу тепла. Заяц запрокинул голову и парень начал слизывать солёные дорожки с его шеи, поцеловывая и слегка прихватывая зубами чувствительную кожу. Горячо. Он пытался вытеснить все мысли о Серёже незнакомым парнем, заполняя себя им. Его внимание бросало в жар и кончики ушей Максима начинали пылать от грязных разговоров подвыпившего молодого человека. Не то, не то, не то. Бегущей строкой всплывало в сознании. Он отгонял этот набат как назойливую муху, жужжащую у самого уха. Максим, казалось, был одержим, и сейчас в его голове происходила война двух миров, что так упорно пытались захватить власть над его разумом. Он болен, он безумен, но он не виноват. Он влюблён. Горячие руки Макс скидывает с себя силой, немного отталкивая парня в грудь. — Я не хочу, — Заяц, немного пошатываясь, бредет к барной стойке, на ходу думая, что ему выпить, но цепкая хватка нового знакомого преградила ему путь. — Мне всё равно. — Сильный толчок и Заяц больно впечатывается спиной в стену, немного стукаясь затылком и шипя от боли. Парень держит его шею одной рукой, наклоняясь и утягивая в поцелуй. Максим непослушными руками цепляется за твёрдую хватку на шее и начинает дёргать головой из стороны в сторону, сильно смыкая челюсти. — Вот же дрянь. Некоторые особо трезвые посетители начали оборачиваться на парочку и странно переглядываться, пока радужка парня закрашивалась глубоким тёмным цветом, отражая собой софиты и силуэт этого извращенца. — Пусти. Секундное замешательство, и Макс со всей силы бьёт головой в нос парня. Тот скрючивается и хватается рукой за сломанный нос, из которого ручьём текла кровь, просачиваясь сквозь пальцы. — Убью, сука. Не доверять. Не оборачиваться. Заяц вытер рукавом слюну с губ резким движением руки и поспешил на выход из клуба, пока его не задержала охрана. У него не получается забыть Серёжу.

***

Апатия. В моменты печали Макс всегда обращался к музыке, но она всегда делала лишь больнее. Надавливала на самые чувствительные точки и с упоением наблюдала над страданиями. Она как яд, проникает в самые дальние уголки разума, заставляя вспомнить всё. Определенная песня зажигает одну лампочку в разделе «Воспоминания». Заставляет сердце глухо отбивать заданный ей ритм и забиваться в дальний угол, поближе к рёбрам. К горлу подкатывает ком, а кончики пальцев сводит от очередного бита. Максим переключает песню, нажимая на кнопку, начинается все заново. Медленно течет по длинным проводкам наушников, вливается в уши и проникает в мозг. Ему не нравится эта песня, он хочет вернуться к той, что заставила почувствовать что-то необъяснимое, что-то отчего хочется ставить её на повтор снова и снова, вспоминая моменты, саязанные с любимым человеком. Пальцы вновь начинают содрогаться, а сердце прижато к рёбрам. Максим застывает. Его обдает холодом по спине, как шлейфом из лёгкой ткани. Но это не из-за подувшего ветра. Заяц сжимается в комок и смотрит в потолок не моргая. Ему настолько все равно на все, что даже страшно. Он не хочет есть. Не может пить. Даже встать ему удаётся с огромным трудом. Удивительно, как набор звуков так умело может менять настроение, словно она кукловод. Его тошнит от себя, тошнит от отражения в зеркале, от вдруг ставшего чужим, дома. Он разбит. Он потерян. Его никто не может найти. И как было бы замечательно, если бы он сам отправился на поиски.