Баллада о сложных чувствах и желанной нежности

Воспоминания отпечатываются на подкорке, словно их туда чья-то кривая рука приложила в пьяном угаре и оставила так: согревать или калечить душу; смотря что кажется более привлекательным. Пыльные улицы. Солнечное марево, пожирающее каждый миллиметр раскаленного и без того асфальта — куда ни сунься, всюду искрящие жаром металлические столбы, ночью озаряющие улочки мириадами светлячков. На каждом повороте обязательно стоит какая-нибудь тележка со сладостями, мороженным, лимонадом — они умудряются сохранять свои продукты свежими и прохладными. Лето выдалось жарким — прибыль возрастет. Неизвестно, правда, на сколько долгосрочным окажется этот эффект...но то разве важно? Люди живут настоящим, не планируя свою жизнь далее, чем на пару часов. Кто знает, какая участь может их постигнуть? Голод, стрельбища и бомбардировка закончились год назад, оставляя кровавый след в истории — кровавую точку. Теперь максимум, что угрожает регенерации, это солнечный удар. Или отказавший холодильник — одна из самых насущных проблем в их настоящем. Юноша останавливается возле одного из таких ларьков, внимательный взор бросая на ассортимент. Что он, распорядитель голодных игр, носитель фамилии Сноу и наследник Плинтов забыл тут, в старом, не подготовленном даже в планах на перестройку, районе? Как его занесли сюда ноги? Если бы ему захотелось освежиться, он легко мог нырнуть в персональный бассейн. Заказать дорогой выпивки со льдом и нежиться в прохладной воде, потягивая виски через соломинку. Но нет: он тут. Чуть поодаль от центра и явно далеко от родного Корсо. Почему? Юноша не может дать точного ответа. Уроки в Университете закончились две недели назад, доктор Галл не давала новых распоряжений, с победы трибута из 4ого дистрикта прошло две недели. А, значит, перед ним все лето. Лето, полное планов на жизнь и открытых дверей. Плинт старший охотно поможет ему как морально, так и финансово — финансово в первую очередь — если юноша решится на какой-нибудь проект. Все, что ему нужно, это просто попросить. Но Кориолан раз за разом возвращался мыслями к этой улице. Ему, наверное, ностальгия в голову ударила, раз так невыносимо тянет прогуляться по некогда истоптанной дороге. Тут они с Тигрис встречались, когда ему нужно было что-то, а кузина была единственной палочкой-выручалочкой. Тут он сходил с троллейбуса, идущего от Академии до дома и нарочно гулял, возвращаясь позже обычного. Возможно, где-то в глубине души Кориолан и остался тем мальчишкой, привыкшим вгрызаться в гранит ради собственного выживания. Могли бы деньги раз и навсегда все поменять? Ведь об этом он и мечтал, развалившись год назад на койке в 12ом дистрикте. От воспоминаний никуда не убежать, как бы не хотелось, и те позорные недели вдали от цивилизации вспоминаются вместе с тяжестью давно отпущенного. Теперь, когда он оглядывается назад, на эти отголоски своего прошлого, кажется, что его от тех изнурительных дней отделяет не год жизни, к которой он так отчаянно стремился, а ныне закрепился и двигался вперед, а целая вечность. Такая же огромная пропасть, что отделяет жителей Капитолия от жителей дистриктов. Но ведь прошло не так уж и много времени, казалось бы. Не так уж и много, а он все равно предпочитает думать о некой бесконечности, кою может принять за собственную константу для происходящего. Ему так проще. Проще жить и не смотреть в тот кошмар, из цепких лап которого некогда велением господина случая едва сбежал. — Баночку сидра и ванильное мороженное, пожалуйста, — Кориолан протягивает приятной тяжестью отдающие монетки продавцу. Тут все так удивительно недорого...а когда-то таковым было. И он не мог позволить себе даже самую маленькую бутылочку сладкого напитка. Получив свою покупку, юноша старается как можно скорее отделаться от продавца, вонючего и такого потного — благо, приобретенные у него сладости аккуратны и не выглядят подтаявшими. Мистер Плинт наоборот оценил бы такое распоряжение карманными деньгами. Пускай он и действительно влился в бурную жизнь Капитолия и порой Кориолан даже забывал, откуда этот человек родом, иногда проблески прошлого все равно давали о себе знать. Плинт никогда не возражал его тратам — наоборот, с удовольствием помогал своему будущему преемнику с выбором стильной рубашки или нового пиджачка к празднику. Но, увидев однажды Кориолана с дешевой книгой на балконе, мужчина почти растаял. И они долго-долго обсуждали события, героев, то, как все могло бы обернуться. Кориолан никогда прежде не разговаривал с Плинтом настолько по душам. И, пожалуй, даже пожалел о том, что до сего момента считал его таким далеким. С тех пор они стали куда чаще что-то обсуждать, чем не могли не радовать трепетное сердце "Ма". Сноу опускается на одну из скамей в парке. Еще чуть-чуть и он сам рискует стать похожим на того продавца: потным и вонючим. Оценив свою рассудительность, выбравшую для единения со старым и пережитым парк вдали от мест, где его могли бы встретить или узнать, он слизывает сладкие капли с мороженного. Вкус чем-то напоминает ему время, проведенное в страстях прошлого года — тогда тоже было невыносимо жарко. Тогда он тоже ел мороженное. Нет. Лед. Меньше всего Кориолану хочется мысленно возвращаться в то время. Те мгновения, казавшиеся тогда такими важными и нужными. Он пообещал себе, что раз и навсегда отпустит: да и отпустил же. Действительно отпустил, поскольку теперь эти воспоминания вызывали лишь едкую горечь. Горечь разочарования. В какой момент щекотавшие кончиками крыльев ребра бабочки начали умирать, постепенно, но очень циклично падая вниз и рассеиваясь при том? В какой момент все, чем и ради чего Сноу жил, стало терять диапазон важности? Что-то надломилось, хрустнуло. Люси Грей никогда не понимала и не поймет его мотивы. Это ведь из-за Сеяна на него свалились все ненасущные неприятности. Это по его вине произошла большая часть негатива. В последние дни жизни младшему Плинту хотелось шею свернуть. Поступив нечестно, не по-дружески, эгоистично в тот момент настолько, что самому ужасно противно продолжительное время было, теперь Кориолан ничуть не сожалел о содеянном некогда. Люси не поняла тогда и не поймет сейчас — если она жива. Если она жива, то Кориолан готов об заклад биться, девушка продолжает порицать его поступок. Только если в том лесу, жидком, как одна большая грязевая лужа, враждебном и таком страшащим своими обитателями, его задевало это порицание, то теперь Кориолану хотелось сплюнуть под ноги Люси Грей: она выбрала то, что выбрала. Не дала им шанса, обманула и махнула подолом пестрого платья, скрывшись восвояси. Долго, ох как долго заживает раненная гордость. Первое время ломка была невыносимо тяжкой. Помогало то, что он хорошо сознавал причины и следствия обрубал молниеносно. Постепенно становилось легче. Отвлекала работа ассистентом для доктора Галл. Потом — смерть Хайботтома. И жизнь как будто сразу обрела новый вкус. Тот самый, казавшийся таким далеким и некогда недоступным. Люси Грей осталась лишь осколками разбитого прошлого — осколками разбившейся бутылки прохладного лимонада — Кориолан выронил бутыль, задумавшись и забыв о том, где находится. Звон бьющегося стекла выдергивает его из раздумий. Давно пора. Обнаружив, что и мороженное подтаяло, стекая липкими струйками вдоль руки, Сноу окончательно в себя приходит. Ну нет, пора бы возвращаться. Долго просидеть на таком солнцепеке и не заработать солнечный удар это еще надо очень постараться. А с его потницей, только недавно вылеченной относительно, так вообще долго на знойной жаре не рекомендуется находиться. Сноу поднимается со скамьи и выкидывает превратившееся в противную, сладковатую массу мороженное в ближайшую урну. Так же точно делает и с осколками: опускается на корточки и собирает их. Не оставлять же после себя свинарник? Нет, он предпочитает оставаться аккуратным даже в таких мелочах. Даже тут в глубине души играет заядлый Капитолиец: не уподобляйся дистриктам, не мусори. Придерживаясь этого — и много каких еще — правила, Кориолан направляется в сторону остановки. Наверняка "Ма" уже заждалась его. Заставлять эту женщину, которую привык считать матерью, переживать и волноваться нет желания. Они все наволновались и напереживались вдоволь за время голодных игр. Так зачем позволять ей лишний раз себя истязать? Троллейбус ждать слишком долго. Но зато там будут кондиционеры. Пешком идти еще дольше, но..может, подует ветерок? Нет, пожалуй, идея прогуляться заранее провальная: он может столкнуться с кучей старых знакомых. А видеть его таким сейчас — табу. Поэтому Кориолан предается мыслям вновь, опустившись на скамейку возле табло на остановке: они снова, снова и снова возвращаются туда, куда хотелось бы поставить амбарный замок, а ключик раз и навсегда в пучину какого-нибудь океана выбросить. Почему? Почему он раз за разом прокручивает в голове былое? Что есть то есть, ничего не изменить. Он тут, в Капитолии. Получил желаемое место и имеет огромные перспективы на будущее. Она же вообще, может, умерла давно. Почему Кориолан так и не прекратил дозволять этим воспоминаниям терзать его и без того в клочья истерзанную и едва зашитую душу? Кориолан сам не знает. Кровавая строчка дописана, точка поставлена. Только почему он так и не сумел испытать желанного облегчения? Почему легче не становится? Оказавшись внутри прохладного салона, Сноу перестает наконец крутить старые пленки в голове и с удовольствием прислоняет щеку к стеклу, прикрыв глаза. Ехать около часа, новое его место жительства — конечная станция. Можно спрятаться во сне от навязчивых мыслей. Они появляются не так часто: но как накроет, то хоть на стену от невыносимости лезь. Не избавиться и не выкинуть. Остается только переключиться на что-то иное. Но на что? "Ма", наверное, уже начала готовить ужин — день постепенно клонится к вечеру. Скоро невыносимая жара спадет, уступая место не то, чтобы щекочущей прохладе, нет. Но дышать определенно станет легче. Металлические корпуса зданий-небоскребов подостынут. Мистер Плинт вернется, и у Кориолана появится возможность провести вечер с ними обоими, поделиться своими планами на зияющую манящей дырой бесконечность собственного будущего. Он сможет рассказать о том, что его беспокоит, послушать и поговорить. Он почти чувствует запах ее фирменного ежевичного пирога, за которым миссис Плинт, всплеснув руками, выбежит на кухню. Почти видит, как мистер Плинт с нежностью смотрит супруге в спину, подкуривая дорогую сигару и предлагая еще одну ему самому. Почти ощущает, как едкий дым проникает ядовитым облаком в его легкие, оседая впоследствии там противным осадком. Нет, Кориолан никогда не станет курить так часто, как мистер Плинт: он лишь балуется. И в его устах баловство действительно таковым остается, не принимая глобальных осложнений: Кориолан отлично понимает, к чему сия пагубная привычка может привести его. У него слишком грандиозные планы на собственное будущее, чтобы так легко его загубить во благо трепкого никотина. Ни ради этого он столько прошел. Еще одно доказательство того, что размышления помогают скоротать время — Сноу выходит из троллейбуса как раз на мыслях о сигарах и их пагубном влиянии. Тут до их апартаментов рукой подать. Помимо Плинтов ему, возможно, удастся повидаться с Тигрис. Тигрис, которой удалось выбраться из нищеты рука об руку с ним. И теперь она, кажется, работает в компании доктора Галл тоже. Кориолан рассказал как-то, что Тигрис великолепная швея и дизайнер. А потом увидел кузину ужасно счастливой за разговором с главным распорядителем игр — они о чем-то переговаривались. Кажется, его идея с приведением трибутов в пристойный вид пришлась им по душе и у Тигрис тоже появится своя возможность занять хоть какую-то статную роль в этом мире, чему Кориолан был несказанно рад. Рад приложить свою руку, оставить свой отпечаток на стремлении любимой кузины к будущему, как когда-то она сделала для него все то же самое. Ужин проходит в подобии идиллии: все будто по специальному сценарию. Сценарию, который написала чья-то рука заботливая. Рука, желающая помочь ему — как будто хоть что-то может сделать лучше. Кориолан с трудом глотает куски так горячо любимого им пирога. Запивает их сидром, заботливо придвинутым рукой "Ма". Что, казалось бы, еще нужно? Он имеет все, за чем так страстно гонялся все эти месяцы. Но что-то не дает покоя. Кориолан почти на подкорке ощущает — что-то непременно должно произойти. Сладкая ягода застревает в горле; юноша запивает ее. Запивает свои переживания последним глотком сидра — ах, если бы он мог так же просто проглотить остатки противной горечи на языке — и убирает посуду. Помогает Миссис Плинт вымыть ее. А потом просто уходит. Конечно, Кориолан скажет ей: Доктор Галл попросила его прийти после ужина, заглянуть к ней. Конечно, "Ма" поверит ему и уйдет спать, не переживая о том, что с ее прелестным мальчиком может что-то случиться. Пропахшая потом одежда отправляется в ящик к остальному грязному белью. Кориолан встает под ледяные струи: это единственное, что помогает ему оставаться в трезвом здравии в такие мгновения. Мгновения, наполненные отчаянием и смятением: он словно снова возвращается в те холодные зимние вечера. Вечера, в которые прятался в обнимку с Тигрис под столом, позволяя кузине зажимать себе рот ладонью; бомбы. Они слушали, как град из оружия повстанцев обрушивается небесной карой на их дома. На их улицы. Разрушает все то, что Капитолийцам так трепетно и нежно; Сноу не замечает за собой этого, но уже в следующую секунду ловит ладонь, сжатую судорожно на кране. Он стискивает металл почти до побеления. Разжав пальцы, Кориолан смотрит за тем, как кровь приливает к раскрытой руке. Ощущает покалывание в кончиках пальцев — там, где находится большее скопление нервных окончаний. Неотрывно следит за тем, как пена с волос стекает к водосточной трубе подобием змеек. Змеек — символом той, что снова прокралась в его мысли и никак не желала их покидать. Кориолан растирает свою кожу махровым полотенцем ничуть не жалея. Его снова бросает в дрожь. Снова и снова ощущение необратимого дежавю накрывает его, словно лавина. Лавина, сносящая все на своем пути. Дышать становится трудно, на долю секунды ему даже кажется, что он переохладился — слишком много времени провел в под ледяной водой. Цепляясь за дверной косяк, Сноу выскальзывает из душевой. Нет. Он не имеет права так явно показывать свою слабость. В этом доме у него нет и никогда не найдется врагов. Сеян умер на его глазах, а вместе с остальным погибла и последняя частичка дружелюбия в отношении к дистриктам. Люси Грей могла бы стать его ниточкой. Его спасительным якорем. Но она тоже выбрала отвернуться. Отвернуться от него и предпочесть возможность убежать, которую сама предложила попыткам убить его. Его, которому так рьяно говорила о большой любви и уверенности. Кориолан никогда еще не ощущал себя настолько уязвимым: он много раз умело балансировал на грани жизни и смерти, последнюю приглашая станцевать вальс. Но никогда еще не чувствовал такого противного, подобного тошноте послевкусия. На губах будто кровь — перед глазами снова всплывает арена. Снова всплывает убийство. Он ловит себя на том, что не помнит даже имени того погибшего трибута. И это осознание обжигает ударом хлыста по пояснице. Кориолан отчаянно скидывает полотенце на кровать — больше в нем нет смысла. Ему нужно прийти в себя и хорошо будет, если в эти мгновения помутнения он и выглядеть будет лучше. Единственное место, где его действительно может отпустить требует определенного дресс-кода. Точнее, у них он свой. А Кориолан Сноу просто привык выглядеть так, как подобает человеку его статуса. Пыльные улицы встречают его определенно дружелюбнее, чем было днем. Часы показывают приближение шести вечера. А, значит, вероятнее всего, основная работа Цитадели подходит к концу и у него будет возможность поговорить с наставницей тет-а-тет. Кориолан был бы рад излить ей душу. Или, по крайней мере, попросить Доктора Галл завалить его работой по самые гланды: обычно ему помогало. Кориолан, кажется, с ума сходит, если предпочитает здоровому сну нескончаемые разработки или нововведения. Хотя можно ли в трезвом разуме назвать его сон действительно здоровым? Он не прекращает крутить в голове события давно ушедших дней. И не спит все равно — не удается ни на миг глаза сомкнуть, чтобы перед ними не заплясали пестрые краски знакомого вьющегося подола со змейкой зеленой в нем. Кориолан головой мотает и отмахивается от охранника: ему достаточно посмотреть на мужчину в задрапанных сапогах выразительным взглядом исподлобья, чтобы тот свалился со своего поста, раскошеливаясь в извинениях. Кориолан искренне ненавидит эту часть своего статуса: люди не обязаны видеть в нем бога. И сам он не понимает, в какой момент стал олицетворением чего-то подобного для большинства Капитолийцев. Но они все равно раз за разом продолжают. Поправив успевшие подсохнуть кудри — и очень кстати. ударить в грязь лицом не хотелось совершенно — Кориолан нажимает на нужную кнопку в лифте, предварительно провернув персонально выданным ему на исключительно экстренное пользование ключом в нужном месте. До лаборатории ехать буквально меньше минуты. Эти места он выучил наизусть: эти стены. Этот сумрак, разгоняемый лишь тусклым свечением люминесцентных ламп. Этот запах: так пахнет формалин. Так пахнет смерть. "Так пахнет жизнь" — говорит Доктор, в очередной раз проводя ученика вдоль ее клеток с переродками. Кориолан с нежностью подмечает, что почти чувствует касание ее сухой руки в стерильной перчатке к его плечу, выходя из лифта. — Доктор Галл? Я хотел поговорить, — Кориолан ступает вдоль изученных полностью коридоров, тормозя подле ее кабинета. Какой-то неизвестный, иррационально пугающий трепет в грудной клетке заставляет его притормозить. Эхо, отдающее искаженным тембром собственного голоса, бьет по ушам. Что это? Кориолан не знает. Но предпочитает остановиться в ожидании ответа. Сердце пропускает отчаянный удар. Сердце бьется бешено, разбиваясь раз за разом на мириады осколков, которые потом никак не собрать. Кровь приливает ближе. Все тело то свинцовая усталость пронзает, то наоборот, поотпускает, заставляя дернуться. Дернуться в очередной раз: как будто это может что-то изменить. Тут отвратительно пахнет: кровь, человеческая плоть, приторная трупная вонь, от концентрации которой противно щиплет в глазах, вызывая слезотечение. Она задыхается: она бьется, словно птичка, пойманная в клетку. Птичка, которой оторвали крылья и намеренно повесили их перед носом, заставляя смотреть. Смотреть на то, как капли крови, скатывающиеся вниз липкой лужей, постепенно превращаются в огромное, очевидно отличимое от других, багровое пятно в самом низу; смотреть на то, как перья пропитываются сукровицей. Смотреть на то, как это чудовище вновь движется на нее, намереваясь погрузить в очередную порцию кошмаров. Кричать и плакать навзрыд, срывая голос, который толком не слышит. Кричать и плакать, пытаясь освободить руки из смертельных оков. Плакать, сбивая нежную кожу в кровь. Казалось, она уже забыла — каково это, стать пленницей Капитолия. Но вот, распятая и истерзанная, она вновь и вновь предстает перед жестокой реальностью. И этой мерзкой женщиной, чьего лица не видела и вряд ли увидит — глаза закроются навсегда быстрее, чем у нее получится рассмотреть и запомнить черты лица своей мучительницы. Хотя, кажется, даже умереть ей не дадут: адреналин раз за разом запускает сердце; спасительный — как бы не хотелось избежать этой пагубной зависимости — морфлинг расползается вдоль изувеченного тела теплой волной забвения. Ей не дают умереть. Ее доводят до состояния, сродного смерти, а потом снова и снова заставляют задерживаться в реальности. Не дают ни воды, ни еды — помнится, та женщина сказала, что, возможно, она начнет питаться собой. Ее это приводит в почти животный ужас, заставляя биться снова и снова — барахтаться на поверхности необратимо густеющей пенки, стараясь урвать еще немного. Еще несколько часов жизни, еще несколько глотков воздуха, пусть и сражаться давно не за что. Назад она никогда не вернется и прежней вряд ли однажды сможет стать. Но зачем-то сражается. За что-то зубами крепко цепляется, выбираясь из хватки смерти раз за разом. Люси Грей тысячу раз пожалела, что вообще решилась высунуться из-за пределов крайних дистриктов. Чем ей, собственно, не сиделось в своем далеком 12ом? Там, средь хвойных лесов, у нее было все: свобода, крылья, музыка. Ее музыка, которой девушка питалась. Музыка, которой она жила. Жила, переплетая тесно судьбу с пением и танцами босыми посреди мокрой от несошедшей от росы Луговины. Жила, а не выживала. Ей было достаточно. Гитара под боком, тростинка травы в губах — Люси чувствовала себя счастливой. Чувствовала себя любимой. Даже черный отпечаток кряду смерти за спиной у некогда любимого ей так страстно человека не смог омрачить все ее воспоминания. Люси знала, на что идет. И, наверное, в глубине души она сожалела. Сожалела о том, что не позволила Кориолану. Не дала ему шанса. Испугалась ли Люси, осознавая, что косвенным убийцей Сеяна является именно он? Испугалась. В ней сработали предательские инстинкты самосохранения. Хотя он ведь никогда не давал ей повода сомневаться в себе. До тех пор, пока она не струсила, ведомая паникой, неподдельным ужасом и жаждой мести "зазнавшемуся капитолийскому мальчишке". До тех пор, пока не спустила на него змею. До тех пор, пока стук крови в ушах не заглушил выстрел, врезавшийся в бедро. Словно подбитая лань, она с криком свалилась на землю — а он, кажется, просто ушел. Только потом Люси поняла, что сделала бы точно то же самое, что сделал он. Но тогда Кориолан предстал перед ней главным врагом. Человеком порочным, отвратительным. Он — убийца. Люси привыкла жить с этой мыслей рука об руку. Привыкла, что при упоминании его родной Ансамбль кривит губы. Мод Беж успокаивает, одобрительно хлопая по плечу. Да и остальные — все они знали о тех горячих чувствах. Люси только потом, позже осознала, что натворила. Что ее вольная душа натворила, делая выводы по единственной ошибке. Жалела ли Люси, хотела ли найти способ поговорить и расставить все точки над ай? Да. Многие разы, лежа под покровом листьев в ночном лесу, девушка вспоминала время, когда все у них было хорошо. И это время отдавалось тугой болью в груди. Болью столь пожирающей и необратимой, аж тянуло блевать. Засунуть два пальца в глотку и вывернуть из себя всю сентиментальность. Все чувства и весь трепет, который она только способна испытать. Вместо этого Люси корчится и обнимает крепче гитару, подаренную им. И его шарфик. Оранжевый шарфик, который спас ее тогда от потери крови - Люси никогда не забудет, как ревела ночью холодной в этот шарфик: складывалось впечатление, что Кориолан продолжает даже теперь защищать ее, протягивая свою теплую руку, приглашая в пахнущие белыми розами объятия. Даже теперь, когда от красивого "мы" остались разбросанные по разным полюсам они. Не мы. А лишь она и он. Ужасно голодные времена выкурили ее из окраин Панема. Прошло слишком много времени — Люси Грей Бэйрд числилась погибшей около трех месяцев. Менялся грим, менялись платья, менялись дистрикты и люди. Заработанные деньги Люси отправляла семье. Семье, для которых тоже настали тяжелые будни, выжить в которых было испытанием. От прежней девушки остался только голос. Иногда, отложенные деньги пропивая в шумном кабаке после удачного выступления там же, Люси возвращалась мыслями к неизменному. А что если бы ей удалось встретиться с Кориоланом вновь? Что она сказала? А что сказал бы он? Как сильно он изменился - девушку влекли эти мысли. А потом она вновь и вновь заглушала старые воспоминания алкоголем, словно желая утопить их в огненном виски. Грудь разъедает боль, легкие горят, сердце истекает кровью. Что она может сейчас, опустившись ниже некуда? Когда-то Люси была победительницей из 12ого дистрикта. Кем она является сейчас? Бродячей музыканткой. Что ждет ее в дальнейшем? В стране, обреченной на вечные скитания и страдания? Стране, в которой нормализированы голодные игры. Слухи о том, что Кориолан Сноу стал новым распорядителем, не заставили себя долго ждать. Люси рвала волосы на парике, искусав губы в кровь. Не притронулась к алкоголю и с трудом отстояла тот концерт. Могла ли она винить себя в том, что Кориолан стал тем, кем стал? Это ведь был только его выбор — его выбор, на который его подтолкнула она. Она отказалась подставлять ему плечо поддержки, хотя они кровью были повязаны и любовь окаймляла их сердца. Люси с грохотом швырнула тогда стакан в стену, опускаясь на колени. Горячие слезы орошают ее щеки струями множественными - она сделала его чудовищем. Она приложила руку к тому, чтобы он стал монстром наравне с той женщиной. Доктором Галл. Та, что создала мерзких переродков. Та, что сталкивала детей на арене, исписанной жестокостью — и теперь ее Кориолан оказался рядом с ней. Люси позволила в тот вечер слишком много эмоций. Она помнила крепкие руки, сломанный об стену нос, вырванный клок из и без того поредевших волос, отвратный запах и темноту. Сырую, тяжелую темноту, в которую погрузилась на неопределенный срок. А потом все, будто в проклятом колесе — темнота, сырость, укол. Острый свет ламп и до боли знакомое лицо той женщины. Женщины, отобравшей у нее практически все, чем Люси Грей Бэйрд жила. — Кориолан? Заходи, мальчик мой. У меня для тебя сюрприз, — Люси давится воздухом. Она знала, что связь между главным распорядителем игр и ее, фактически, бывшим парнем это далеко не слухи и не мифы, но...девушке хотелось верить. Верить в то, что Кориолан на самом деле не пошел бы на это. Он ведь так яростно ненавидел эти игры, эту старую, поехавшую кукушкой женщину, все, что было связано с наказанием дистриктов. Удар током: а что если он изменился настолько, что сейчас в лабораторию зайдет отнюдь не знакомый ей юноша с теплым сердцем и жаркими объятиями, а холодный, расчетливый маньяк, готовый собственноручно войны развязывать? Он ведь наверняка изменился. Люси хочется закричать, но в горле встает ком: она слишком давно не пила. Находясь на грани между жизнью и смертью не так много времени, чтобы придумать, откуда взять воды. Губы потрескались — хотя, пожалуй, это — самая большая мелочь из всего произошедшего. Теперь же, пребывая в реальности относительно продолжительное время, Люси отчетливо ощущает жажду. Воды. Чего угодно — лишь бы не захлебнуться в вязкой крови, которая неотступно прилипает к стенкам гортани. Это так отвратительно, но делать нечего — Люси сглатывает последние выделения слюны вперемешку с солоноватой и явно отвратной на вкус кровью, пытаясь выровнять дыхание: она копила эту слюну, наверное, несколько часов. Что осталось? Ничего. Сухая пустота, от которой тянет кашлять. Но что будет? Что будет, если она раньше времени заявит о себе? Вряд ли Корио в курсе о ее пребывании тут. Люси ловит себя на том, что старается пойти навстречу чертовым Капитолийцам, но теперь это скорее пугает ее, чем злит: возможно, этой неизвестной женщине, самой девушкой окрещенной, как безумная маньячка — так Люси кричала в первые часы опытов — действительно удалось что-то в ней надломить и беспощадно на две части переломать. Кориолан заходит в помещение без опаски. А чего ему бояться? Доктор Галл давно перестала пытаться навредить ему: напротив, теперь эта женщина стала его непосредственным начальством. Под ее крылом он работал, учился. Была ли эта зависимость? Вряд ли. Постепенно, поднимаясь выше и выше, он метил на место рядом с ней. А потом — над ней. И тогда была бы его очередь стирать его в порошок. Разве что он никогда так не поступит — результат полностью оправдал действия и причины. Лаборатория встречает его вязкой тишиной. Правда, она быстро нарушается шагами из-за ширмы. Женщина стягивает с рук резиновые перчатки, приветственно расставляя руки в теплом жесте. Кориолан обращает внимание на многие мелочи. И на эту тоже обратит: странное, неестественное поведение. Улыбка чуть шире, взгляд набирает фокус гораздо заторможенней, чем обычно. Что там, за ширмой? — Я хотел поговорить. Но вас тоже внимательно слушаю, — Сноу опирается бедрами об краешек одной из труповозок: в том, что в этой лаборатории занимаются опытами не только над бедными собачками или кошечками — вполне очевидно. Переродков надо из кого-то делать. Глядя на кровавые ошметки на соседней, Кориолан непроизвольную улыбку роняет. В какой момент он перестал испытывать отвращение к тому, что Доктор Галл делает? А в какой момент стал помогать ей? Это все остается далеко-далеко за кадром. — Сдается мне у моего мальчика проблема, связанная с моим сюрпризом! Поделись с тик таком тем, что тебя гложет. А я обещаю поднять тебе настроение! — Люси, кажется, дышать перестает. В этом отвратном месте воняет испражнениями, трупами, формалином. А Кориолану, кажется, хоть бы хны. Девушка не может увидеть его из-за сдерживающих ее ремней и ширмы. Но паника накрывает ее волной: он стал хладнокровнее. Как та змея, которую Люси подсунула ему. Хладнокровная убийца, неотступно следующая за своей целью. Свинцовая тяжесть окутывает ее голову, сдавливая тиски. Надежда, лучом тоненьким пробивавшаяся сквозь мрак известных ей новостей стремительно тает. Люси чувствует, как по ее щеке медленно скатывается предательская слеза. Во что, во что она помогла некогда возлюбленному юноше превратиться?! — Меня снова преследуют пережитки прошлого, — Кориолан с благодарностью принимает сигару. Да, пожалуй, ему это сейчас нужно. Даже слишком нужно — иначе ни слова из себя выдавить не удастся, — Сегодня — особенно сильно. В какой-то момент мне даже показалось, что я могу по ней скучать. Меня накрыло после дневной прогулки. Я перестал пить таблетки тогда, когда понял: они не эмоции глушат, а меня самого. Смог вздохнуть полной грудью. Вначале мне казалось, что отвращение к девчонке я испытываю из-за первых опытов охмором. Но потом прошли недели. Прошли недели после того, как я бросил те препараты. А отвращение никуда не делось. Оно держалось долгое время и мне начало казаться, что я действительно смог перешагнуть тот ужас, пережитый в 12ом. А недавно они начали возвращаться. Я не хочу, чтобы моя слабость распространилась по всему телу. Я хотел попросить вас дать мне что-нибудь. Я так больше не могу. Не могу срываться с обрыва раз от раза, — Кориолан переводит дыхание. И затягивается крепко, наполняя замкнутое пространство запахом сигаретного дыма. Может, это неправильно: глушить свои чувства к человеку медикаментозным методом. Но что ему остается, если прошлое обязано оставаться прошлым, а сердце никак не хочет эту правду принять? Люси Грей готова потерять сознание от услышанного. Он все еще любит ее. Точнее, его сердце любит. А разум давно отверг. И продолжает отвергать: Кориолан не любит любить ее. Кориолан готов пойти на принятие страшных таблеток ради того, чтобы только отказаться от своих чувств. Она была права в том, что он прежним никогда не будет. В нем выработали — насильно или нет — неизвестно — холодный расчет и поставили его на первое место. И в том, что будь возможность, исправить это можно. Наверное, не все потеряно настолько, насколько кажется ей самой? Дай, только дай Доктор Галл ей возможность соскользнуть, шурша посеревшим платьем с этой отвратной кушетки. Только дай возможность поговорить с ним, объясниться. Люси готова унижаться и падать на колени со слезами. Действие ли это наркотических веществ, коими ее так отчаянно пичкали? Или, может, она сама наконец понимать начинает, по чем фунт лиха? Судя по тому, о чем говорил Корио, реальность и забвение тут почти едины. Границы стираются. Остается только танцевать на канате между ними и сохранить равновесие. — Я дам тебе то, что поможет лучше любых таблеток, мальчик мой. Ты заслужил, — шаги возвращаются. Неужели...неужели эта ужасная женщина действительно не на столько прогнила душой? Неужели она способна дать им шанс? Люси моргает, уставившись на лицо Главного Распорядителя голодных игр. Та лишь улыбается хитро, приложив палец к губам. Сердце наполняется стремительно возвращающейся в циркуляцию кровью. Щелкают застежки на руках. Не помня себя саму, Люси расстегивает дрожащими пальцами те, что держали ее лодыжки. Но по взгляду Доктора понимает, что ей не нужно пока вставать. Кивает понимающе, позволяя себе лишь свесить худые ноги с края кушетки, не веря в то, что жизнь дает ей еще один шанс. Шанс вырваться из оков тяжелой доли, а за собой хотя бы попытаться забрать и его. Доктор Галл не позволит им сбежать и жестоко покарает обоих. Но зато Люси сумеет быть рядом с ним и усмирять его. Что ей нужно еще? Лишь гитара, музыка и нежно любимый человек рядом. Кориолан делает первый, робкий шаг навстречу таинственной ширме. Доктор Галл четко дала понять: он должен сам ее отодвинуть. Что там? Или кто? Почему-то в груди внезапно начинает предательски колоть. Он мог бы сорваться и подбежать, сдергивая чертову плотную ткань в сторону. Но вместо этого юноша крадется. С опаской, периодически останавливаясь и засматриваясь на гнетущую тишину впереди. Что там скрывается? Наконец, остановившись прямо возле ширмы, практически вплотную рядом, Кориолан снова замирает в нерешительности. По звукам отдалившихся шагов он понимает: Доктор Галл вышла. Незамедлительно слышится и хлопок двери. Замок не поворачивается, а шаги вдали стихают. Она просто ушла, оставив его...с чем? с кем? Новый вид переродков? Что, что, что там? Юноша глубоко дышит. И резко дергает уж заранее зажатую в руке ткань вниз. Он не верит в реальность происходящего. Моргает, пытаясь понять: кажется ему или нет. Люси смотрит на него так, словно видит впервые: те же вьющиеся, светлые волосы; те же небесные глаза. Он стал еще выше, она же ничуть не изменилась. Не считая телесных повреждений. Он боится сдвинуться с места, она, впрочем, тоже. Их обоих так ужасно потрепала жизнь за последний год, что сейчас, глядя друг на друга, они отказываются верить в реальность происходящего. Кориолан приходит в себя первым. Хмурит брови, делая несколько шагов к кушетке. Люси сжимается под его взглядом, но стойко остается на месте, подавляя в себе желание отодвинуться назад. Нет. Она сильная. А он ничего ей не сделает. Не сделает же? Отсутствие опасений оправдывается незамедлительно — Кориолан всего лишь за запястье ее берет, с нескрываемым осуждением глядя на кровоподтеки и следы от ремней. Следом за рукой подхватывает под коленкой, ничуть не обращая внимания на легкое смущение девушки. Для него она сейчас — пациент. Никак не объект внимания и вожделения. Однако, Люси не может не признать, что бархатные касания пальцев столь же аккуратны и нежны настолько же, насколько умело они прощупывают раны. Кориолан ни слова больше не обронил, Люси боится начать разговор сама. Он отходит к шкафам. Девушка не перестает смотреть за тем, как ловкие руки складывают в перекинутую через плечо сумку бинты, какие-то таблетки, медикаменты. Люси больше не чувствует той паники, которая недавно окутала ее тело. Страха нет, а на губах с трудом прячется улыбка. Улыбка, которую так хочется подарить ему. Кориолан заканчивает со сборами необходимого и возвращается к кушетке. Молча подхватывает ее под коленками и направляется к аварийному выходу. Это ли тот самый сюрприз от Доктора Галл? Судя по можественным ранениям, оставленным вдоль рук и ног, она тут довольно давно. И когда ему собирались рассказать? Это, верно, все та же уловка со стороны Доктора — она ждала, когда Кориолан явится с повинной, чтобы помочь ему залечить раны. Тогда зачем вообще было пичкать его теми препаратами, которые юноша принимал довольно протяженный срок? Ради чего он ночами мог не спать, склонившись над унитазом? Ответа, если быть честным до конца, он знать не хочет. Просто молча несет ее еще более худое тело в сторону особняка Плинтов. На Капитолий уже опустились сумерки вместе с легкой ночной прохладой. Идти не тяжело — Люси похудела еще сильнее, чем во время голодных игр. Как она оказалась тут, в сетях Доктора Галл? Их ждет длительный разговор. Но для начала нужно дойти до дома. Объяснить Миссис Плинт, что это — очередная уловка его начальства. И его тайное желание — честным с собой Сноу перестал быть очень, даже слишком давно. Он намеренно не начинает разговор сейчас. Ей бы поесть, привести себя в порядок, обработать раны. Поспать хорошенько. Только, сдается ему, спать не будут оба. Люси подхватывает временную идиллию молчания. Она ничего не пытается сказать ни тогда, когда Кориолан поднимает ее на руки. Ни тогда, когда единственный попавшийся на пути человек смотрит на странную — и всем знакомую даже теперь — парочку. Ни тогда, когда ее щек ласково касается таки свежий ветер. Ветер, трепетной свободой в груди отдающий — Люси потеряла счет времени. Когда она в последний раз была на свободе? Сколько времени прошло после ее поимки? Девушка не знает. И не уверена, что хочет. Сейчас ее больше волнует то, куда они идут. Капитолий ничуть не изменился: все те же могущественные высотки, аккуратные улицы. Ровная дорога и чистый воздух. Только теперь это место почему-то ничуть не пугает ее. Не вызывает прежнего отвращения: что-то все же изменилось. Что? Люси еще не поняла. Но, возможно, ей еще выпадет такая возможность — разобраться, что к чему. — Господи! Корио, милый. Ты..ты бы сказал, что..что так.. — "Ма" встречает их с некой паникой. И, конечно, радушием: от которого она вряд ли когда-нибудь отделается. Люси не верит своим глазам: Плинты приютили и усыновили его. Узнай она об этом раньше, обязательно встрепенулась бы тут же, гневно смотря на Кориолана — как он может? Сам помог Сеяну отправиться на тот свет и сам же занял его место. Но с высоты своего нынешнего мнения Люси даже радуется секундно тому, как все в конечном итоге вышло. Может, это и к лучшему. Оказавшись на полу, девушка опирается ладонью об ближайшую стену. Ноги не держат. Держит крепкая рука Кориолана на плечах — он не даст ей оступиться. — Я сам не ожидал, что так выйдет. Доктор Галл крайне непредсказуемая особа. Я провожу Люси в душевые. Можешь приготовить нам что-нибудь быстренько? Я был бы тебе крайне благодарен, — состроив глазки Сноу, конечно же, получает утвердительный ответ, приправленный заботливым " что ты, мальчик мой! конечно, девочка вон на себя не похожа...". И мягко подталкивает Люси в сторону ближайшей ванной комнаты. Вручив ей полотенце, сменную одежду, лежащую на такой случай в шкафчике рядом, щетку, пасту и рассказав, что как работает, Кориолан закрывает дверь и направляется в свою комнату. Расправить постель, расставить медикаменты по тумбочке. Первые пару ночей он предпочел бы оставаться рядом с Люси и следить за ее состоянием. У него образовываются несколько, возможно, десятков минут, чтобы обдумать произошедшее. В том, что он до сих пор любит ее нежно, сомнений нет. Да и в ее чувствах, кажется, тоже. Только нужно ли им это? Хотят ли они нырнуть в эту пучину второй раз? Кориолан постукивает пальцами по изголовью кровати, пытаясь собрать поток мыслей хотя бы в подобие логичной речки. Вопросов столь же много, сколько сомнений. Старых страхов, с которых легко слетели, казалось бы, зажившие корочки при виде Люси; обнажились все раны, снова пускаясь в кровотечение. Снова все тело ломит и болит — как в первые недели после болезненного расставания. Что чувствует она сама до сих пор остается загадкой — но Кориолан хочет попросить искренности. Только ей можно залатать прошлые ошибки, только она может стать началом чего-то нового. Горячие струи воды помогают прийти в себя. Раз за разом намыливая волосы и себя, Люси чувствует все большее облегчение, сладотворной негой распространяющееся вдоль ее тела вместе с ароматной пеной. Постепенно вся грязь, кровь и лишние волосы смываются в водосток — Люси чувствует себя действительно обнаженной. Но, представ перед зеркалом, девушка не может до конца поверить в то, что очаровательная особа перед ней в отражении — она сама. Влажные, но даже теперь вьющиеся волосы густыми волнами падают по ее плечам , кончиками доставая до лопаток. Пальцы сами по себе скользят вдоль плеча, ощупывая мягкую кожу. Скользят вниз, по руке; это правда она. Она, сумевшая выжить в Капитолии второй раз. Возможно, Люси никогда не сумеет отделаться от приступов паники и желания обернуться лишний раз. Но что-то подсказывает ей, что это место — ее конечная. Вытерев себя и более-менее волосы, девушка обращает наконец внимание на одежду. Надевает с осторожностью нижнее белье — с лифом возится дольше всего, пытаясь понять, зачем он вообще нужен. Следом — воздушную юбку чуть ниже колен темного оттенка и свободную футболку. Заправив последнюю в первую, Люси кружится перед зеркалом: эффект ничуть не хуже, чем у ее платья. Платья, которое Корио сказал бросить в корзину рядом с раковиной. Люси так и сделала — бросила. Закончив приводить себя в пристойный вид чисткой зубов — что в 12ом дистрикте вообще редкостью было — она осторожно открывает дверь, высунувшись в коридор. Там и встречается с Кориоланом. Кажется, в этот момент Сноу как будто заново влюбляется в нее, задохнувшись собственными словами. Она выглядит так..обворожительно и просто вместе с тем. Кровь возвращается к голове не сразу. Пропуская Люси вперед и кивая ей в сторону кухни, юноша следует сзади неотступно. Ей идет быть тут, среди Капитолийцев: Люси держится так свободно и, наверное, в какой-то степени непринужденно, от чего возникает ощущение, будто эта девочка рождена тут. Миссис Плинт встречает их горячим ужином: супом из вермишели, салатом, свежими сырными булочками. Кориолан ест только булочки, в то время как его очаровательная соседка — все, что ей предлагают. Видимо, ее не кормили совсем. Или кормили, но столь мало, что сейчас она готова съесть все подряд. Однако, заставляя Кориолана удивиться вновь, Люси останавливается, съев по одной порции. Она понимает: организм может не переварить больше, и это тоже приводит Сноу в какое-то отдаленное восхищение умом этой девочки. Пообещав "Ма" сильно не шуметь, Кориолан доводит Люси до своей комнаты, кивая ей на готовую постель. Девушка садится. Приятная слабость окутывает все ее тело. Практически высохшие волосы вьются кончиками сильнее, лезут в лицо. Поправив пряди, Люси смотрит на усевшегося между ее ног Кориолана. Он все еще молчит, но видно, что ему это молчание дается тяжело. Пытаясь приглушить собственные сомнения, Сноу приступает к обработке ран. Где-то приклеивает с осторожностью пластырь, где-то просто обрабатывает спиртом. Чувствуя его колено меж своих и дыхание напряженное на шее, Люси теряется и замирает скованно, боясь лишний раз пошевелиться. Кориолан улавливает ее волнение и тут же отсаживается, закончив непосредственно с осмотром. Самое время нарушить молчание — они не могут вечно пялиться друг на друга. Так не пойдет. — Почему? Почему ты решила меня убить, ничего не дав объяснить? — первый и, пожалуй, самый важный для Кориолана вопрос. Он пересаживается, садясь на сей раз рядом с ней. Чтобы лишний раз не смущать — не хочется доставлять девушке дискомфорт. — Я испугалась, — Люси опускает глаза к подолу юбки. Кориолан молчит: ожидаемо. Он хочет знать подробности, он хочет знать правду, — испугалась, что ты и меня сдашь. Я ведь была соучастницей во многом...я испугалась, что ты станешь таким же, как и все остальные. Пойми меня правильно! Я видела тебя, как человека отличного от Капитолийцев. Ты был единственным ментором, который вышел встречать своего трибута. Ты не испугался поехать с нами. Ты кормил меня, ты жульничал ради меня. Возможно, у тебя были и свои мотивы, но потом, там, в 12ом..ты был рядом со мной. Без прежнего устоя. Ты был искренним. Я испугалась, что ты лишишься всего этого. Станешь таким же, как и Доктор Галл. Мне показалось, что ты становишься таким же. Я струсила, — чем больше Люси говорит, тем больнее ей становится. В горле сжимается отвратительный ком. И если бы ни рука, вовремя накрывшая ее дрожащие пальцы, то девушка точно разревелась бы прямо там. — Моя очередь задавать вопрос. Почему ты стал работать на нее? — сквозь плохо скрываемую дрожь в голосе интересуется Люси. Кориолан, кажется, не был готов к такому. Он стискивает девичьи пальцы и набирается смелости. Что им скрывать? Он сам хотел знать правду. А узнать правду и слукавить в ответ было бы настолько низко, насколько ему еще падать не доводилось. — Она стала для меня опорой. Ты выбила ее из-под ног, а мне необходимо за что-то уцепиться. Я не хотел утонуть. Она дала мне возможность получить то будущее, о котором я всю свою жизнь мечтал. Она протянула мне руку, когда я висел на краю обрыва. И я не смог не отблагодарить ее. Да и...меня интересует то, чем мы занимаемся. Власть и контроль нужны. Необходимы. Чтобы не наступил вечный хаос. Войны тоже нужны. Как подтверждение наличия этой самой власти, — ну вот, он смог. Смог сказать это ей. Сноу, кажется, заранее готовится к тому, что Люси снова от него убежит. Только теперь он абсолютно безоружен. И не пытается это самое оружие найти. Если ему суждено умереть от ее прекрасных рук, то, так или иначе, он готов к этой смерти. Эта новость не стала громом среди ясного неба. Люси знала: он не выберет ее путь. Их одновременно и связывает и разделяет огромная стена. И она не может осуждать его за те правила, которыми он жил всю свою жизнь. Так же, как он никогда не осуждал дистрикты. Он ни разу не отозвался о ее доме негативно, и это, пожалуй, был самый большой его плюс. А она не станет. Люси никогда не сможет смириться с этой точкой зрения. Люси никогда не примет ее и все равно будет пытаться поменять в нем что-то. Но она никогда больше не осудит его за то, что ему прививали годами. — Ты боишься меня сейчас? — голос Кориолана разрезает воздух. Люси поднимает глаза к нему. Смотрит неотрывно и чувствует, что фактически тонет. Утопает в его взгляде. Таком...притягательном и неотрывном. Что-то магнитическое заставляет ее поддаться вперед и вместо ответа прильнуть к его губам. Люси ни о чем в эти мгновения больше не думает. Лишь о том, как сильно она хочет снова почувствовать его тепло. Тепло его рук, нежность поцелуев ласковых. И ответить на вопрос: о нет. Она ничуть его не боится. И бояться не будет: она слишком нежно любит его, чтобы позволить чему-то противоестественному нарушить то хрупкое доверие между ними. Точка невозврата достигнута. Она сама этого хочет. И он хочет. Одна ладонь ложится ей на щеку, большим пальцем касаясь скулы. Кориолан охотно отвечает, вновь двигаясь ближе. Вдоль грудной клетки скользит уже знакомое ему тепло. Тепло, прочной нитью притягивающее все то, что он так долго пытался в себе подавить. Теперь прятать своих демонов просто смысла нет —Кориолан опускает другую руку на девичье бедро, проводя кончиками пальцев от коленки под подол юбки. Нежная, бархатистая кожа сводит с ума. К ней хочется прикасаться раз от раза. Сминать губы в трепетном поцелуе, гладить и скользить бесстыдными прикосновениями. Теперь это не кажется чем- то порочным или неправильны. Наоборот: рядом с ней Сноу наконец-то находит истинного себя. Люси поддается ему. Руками обвивает шею чужую и тянет его на себя. Эмоции быстротечно за край переливают, оставляя ее настолько открытой, насколько никогда до этого Люси себя не чувствовала. Но рядом с ним она с удовольствием позволяет себе развязать все то, что некогда держала под надежным замком. Поцелуи спускаются к шее. Кориолан с наслаждением вдыхает аромат масел и смесь шампуня с ними, целуя млечную кожу. Пока ее собственные пальцы стягивают с него футболку, подцепив ее не без труда, он окончательно вклинивается меж бедер. От нее исходит тепло; жар. Жар, сводящий с ума. И не только его — к груди девушку прижав, Кориолан укладывает ее на кровать. В стороне оказывается и футболка Люси; подцепив зубами лямку лифа, Кориолан стягивает ее вдоль плеча, заставляя девичье сердце колотиться еще сильнее. Люси перестает давать себе отчет в происходящем, путая пальцы в светлых кудрях. Роняет первый, тихий вздох, стоит его губам соприкоснуться с мягкой, нежной кожей груди. Обхватить сосок и прикусить его. Люси запрокидывает голову назад и не может взять себя в руки. Что-то теплое, околовязкое рушится на нее, тугим узлом завязываясь внизу живота. Тянет столь мучительно-приятно, что дышать становится тяжело. Дыхание сбивается с привычного темпа. И, кажется, тоже самое творится и с ним, окончательно расплавившимся под беспорядочно гладившими его руками. Люси так податливо двигается навстречу ему. Кориолану сносит крышу. Губы опускаются ниже и ниже. Губы касаются талии, цепляют резинку юбки. По дрожи в коленях, разведенных благодаря ему, Кориолан легко улавливает окутавшее ее желание. Его кроет не меньше: в паху предательски жмет, мешая размышлять трезво. Голос садится, он зовет ее по имени. Люси поднимает голову к нему, открывая свои покрасневшие от непривычно приятных ощущений щеки юношескому взору. Кориолан поднимается обратно, к ней, накрывая мягкие уста собственными. Руки скользят вдоль желанного тела. Оглаживают бедра, тянут юбку вниз. Оставаясь полностью перед ним обнаженной, Люси все равно не ощущает стеснения. Это что-то...что-то совсем иное. Сноу не сделает ей больно. Это что-то сравнимое с приближающейся эйфорией. Кориолан отрывается от ее губ лишь для того, чтобы, порывшись в тумбочке, отыскать масло. Снова слившись с уже явно готовой и разгоряченной девушкой в медленном, более глубоком поцелуе, он опускает ладонь меж ног девичьих, скользнув ей под ткань белья. Люси вздрагивает, а Кориолан перехватывает ее тихий стон своими губами. Горячая, влажная. Пытающаяся свести ноги вместе — он не позволяет. И делает это столь нежно, чтобы наверняка не оставить сомнений или страхов. Не прекращая целовать губы любимые, Кориолан медленно вводит один палец, другой рукой успокаивающе поглаживая ее талию. То, как ярко Люси реагирует на его ласки, заставляет все тело в бурлящем напряжении сжаться. Люси обнимает его за шею крепче, стараясь расслабиться. Это помогает. К первому пальцу добавляется второй — девушка всхлипывает, напрягаясь вновь. — Тише, тише. Все хорошо, — шепчет ей в шею Кориолан парой секунд позже. Двигает пальцами неспешно, давая время привыкнуть. Давая Люси расслабиться, сменить напряженное выражение на лице чем-то настолько прекрасным и раскованным, аж голову кружит и в дрожь мелкую бросает. С ее губ срывается несколько неожиданных даже для самой Люси стонов. И боги, знала бы она, чего Кориолану стоит не наброситься на нее прямо сейчас. Он терпит: терпит, разводя пальцы на манер ножниц, чтобы с наслаждением поймать еще, еще и еще больше стонов. От тихих до откровенно громких, приглушенных его собственными губами. Кориолан откупоривает баночку с маслом лишь спустя несколько минут после предварительной подготовки. С нескрываемым удовольствием избавляет и себя от лишней одежды, как Люси стягивает остатки белья вместе с тем. Смазав разгоряченную плоть, он повторяет то же самое с ней, тремя свободно вошедшими пальцами завершая растяжку. Поцелуй снова глушит ее прелестный голосок — входя прежде наполовину, и лишь потом целиком, Кориолан глухо рычит. Ни с чем несравнимое ощущение горячего тепла внутри сносит ему крышу раз за разом. Но вместо того, чтобы наконец сорваться, он двигается медленно, ласково целуя губы Люси. Люси, растаявшей под ним окончательно. Люси слабо кричит, а потом срывается на стоны. Стоны теперь куда более чувственные, чем было до этого. Чувственные, жаркие. Постепенно его движения становятся более резкими и уверенными. Ее стоны — чаще и громче. Возможно, если Миссис Плинт решит заглянуть к ним, то будет крайне стыдно. Но думать об этом ни Кориолан, ни Люси явно не хотят, наслаждаясь друг другом. Жаром, с каждым новым толчком расползающимся вдоль всего тела. Приятная нега окутывает голову, заставляя забыть обо всем в эти долгие мгновения. Пальцы Кориолана находят чувствительный бугорок, массируя его в темпе с поступательными движениями внутри. Реакция Люси сводит с ума: она дрожит мелко, простанывая его имя. Собственное имя из ее уст задевает оголенные нервы снова; Кориолан подхватывает ее под коленями и к себе тянет, укладывая бедра на грудь. Угол тем самым меняя и наблюдая за тем, как ее щеки снова покроются румянцем, а губы изогнуться в сладостном стоне. Люси никогда прежде не испытывала. До Сноу у нее не было никого. Но девушка готова поклясться, ее первый раз выходит столь восхитительным, что забыть вряд ли получится. Его ласки, его забота об ее ощущениях — Люси не испытала боли ни в одном из его действий. Только удовольствие. И, судя по его лицу, он тоже. Ощущения новые. И Люси не сразу понимает, почему вначале ей стало так хорошо, как никогда прежде не было, а потом усталость окутала все тело. Кориолан оказался чуть опытнее, но все равно, момент пика стал острым и приятным до дрожи. Уложив девушку на кровать, он ложится рядом с ней, сбившееся дыхание переводя. Красивая, чувственная, прекрасная — она казалась ему теперь сбывшейся мечтой. Засмотревшись на Люси, Кориолан не замечает, что она к нему поворачивается, подперев рукой подбородок. Пойманный сполично, юноша смеется и вперед поддается, целуя ее в нос. Люси никогда не чувствовала себя настолько любимой. И желанной, как в эти мгновения. Не зря, наверное, поется о ней так красиво в песнях. Знакомых и незнакомых. Однажды ведь все равно все наладится, не так ли?