Вклочья

Она включает проигрыватель, откинув голову ему на плечо. Сара прикрывает глаза, чувствуя спиной его напряжение. Боится спугнуть, словно девушка была особенно прихотливой кошкой. Мидори всегда слушает что-то симфоническое, наверняка таким способом подавляя извечную агрессию вскипающую в венах. Он скинул подушки чтобы расчистить место, и теперь попросту позволял валяться рядом, отвлекаясь лишь на растворимый кофе. Никакого эстетства, лишь химическое топливо. Она вытягивает ноги, теперь полулежа на его коленях. Мидори перебирает в пальцах очередной отчет об участниках, а она хмурится, то и дело норовя заглянуть поверх корешка, срывая с его губ снисходительные смешки: — Как всегда любопытная, мисс Сара, — только цокает языком, остужая горячий лоб девушки холодной ладонью. Закрывает глаза, ловя тень ее недовольства — не удалось подглядеть. Мисс Сара лезла под руку и ластилась лишь ради итоговой цели — информации. Наверное поэтому он стал чаще таскать ценные документы, раскладывая практически у нее под носом, но не позволяя дотянуться: перехватывал руку, увлекал поцелуем, или банально сцапывал бумажку назад, гадко смеясь с разочарования и злости на милом личике. Он травит ее мысли и пассивно убивает легкие. Сару раздражает запах его сигарет. Его ирония злая и острая, а поцелуи болезненные — кровь на языке оседает металлом. Она сглатывает. Кровь на искусанных губах он слизывает с отвратительным наслаждением. Когда Мидори тянется, чтобы спустить резинку с волос и размотать галстук, Сара ловит приступ омерзения: уж слишком гладко он действует, и ей отвратно представить, как он тренировался на ее кукольных прототипах. Точно тренировался — знает нужные точки ее тела, знает как срывать с губ настоящие стоны. Даже знает как правильно заплести ее привычную модифицированную полу-косичку. — Ублюдок, — кривится Сара, но он лишь смеется ей в губы. Он взрезал разум так же, как орудовал скальпелем. Сара в его руках ощущала тянущие царапины на коже искусным рядом: вдоль ребер, к низу живота, или ногтями по позвонкам. Он и ее хотел бы вскрыть. Лучше заживо — так интереснее. Так веселее. Подцепив разодранные края, проведя концом лезвия строго вниз, сквозь мясной слой, по прямой, чтобы обнажить влажные внутренности. Он хотел сломать ее кости, сломать осторожно, самостоятельно: надавливая, с резким хрустом, ловя каждый крик, стон мучения и проклятия. Сара распаляет его желание, едва не смеясь в голос — тронуть не может. Руки связывает организация. Он тоже заложник своего положения. Обязан следовать правилам, как бы не хотелось играть по своему. «Я ведь взрослый, мисс Сара» И Сара этим пользуется, дразня, но не давая большего. — Ты ведь взрослый, Мидори. Неужели настолько желаешь меня? Как грустно — стать заложником своих безумных желаний. Он напоминает ей самого ублюдского на свете ребёнка, что садистски измывается, выдирая крылья бабочкам и наблюдая за сбитыми на шоссе собаками. Сара уверена, что в детстве он издевался над животными, пока не получил достаточно опыта, чтобы сменить группу подопытных. Шин, Мейпл, затем Сара. Он бесчеловечный ублюдок. Но Сара не такая. Она верит, что не такая. Что не чудовище, что бы не шептал Мидори в запале страсти, что бы не хрипел Шин в приступах гнева. Сара просто ищет пути к выживанию и методы у неё свои, вот и все. Ничего личного, ничего приятного. От чужих смертей ей всегда горько, но и самой умирать вовсе не хочется. Сара эгоистка. Ставит себя в приоритет и не боится щелчком пальцев отправить жертвенные пешки прочь с игровой доски. — Даже у твоих прототипов нулевая способность к самопожертвованию. Как прискорбно! — отмечает Мидори, как-то раз преподнеся ей «из личной симпатии» прошедшие тесты на ее собственных ИИ. После секса он полулежал, наслаждаясь чувствами механизированных органов, а Сара, накинув его рубашку поверх вспотевшего тела и придерживая в костяшках тлеющую сигарету, жадно вчитывалась в ровные ряды цифр и завитков. Где-то пометки убористым почерком, где-то галочки-кресты как на свежевырытых могилах, а где-то сухая машинная печать. Сара Чидоин — идеальный узник, который играет по правилам, который играет с правилами, который бьет рекорды и заставляет персонал дрожать от восхищения. Сара Чидоин — пятьдесят килограмм веса, рыжие волосы в высоком хвосте и короткая юбка на женственных бедрах. Сара Чидоин — фаворит с высшим из возможных процентов, подавившая чувства, давно удавившая в зародыше всякие надежды. На самом деле осознавать что все идет по их блядскому плану мерзко. Мерзко достаточно, чтобы кривиться при осознании, но недостаточно чтобы как-либо менять свой человеческий программный код. Сара слишком любила жизнь — всякую, какую видела, — чтобы от нее отказываться. Жизнь была ей слишком невыносимо важна, даже если она сама в ней оставалась безобразна — убогое существо, что жертвует невинными ради собственного спасения. Потому что какой бы тварью она не была — она оставалась тварью желающей жить больше всего на свете. Он понимал это и знал, как оставить ее довольной. Лишняя крупица информации могла творить чудеса. Ему было интересно играться с человеческими жизнями, как и другим мастерам этажей, но в отличие от Майли и Сафалин он желал ее тело. Ему мало контроля, мало ее в руках — у Сары ведь дел много: от осмотра этажей, до проблем союзников, что нужно решить в кратчайшие сроки. Ведь мисс Сара принимает исключительно правильные и взвешенные решения, ведь она надежный лидер, ведь поддержки и ответов на многочисленные вопросы ищут у нее. Ведь у мисс Сары каждая минутка забита — она проходит мимо него как мимо пустого места, не обращая внимания на попытки вызвать хоть каплю эмоций. Банальный этикет, фамильярные жесты, придержанная дверь лифта — тишина. Обида, угроза, злой смех — в ответ совершенное ничего. Она гордая королева тишины. От недостатка внимания с ее стороны он явственно злится, едва ли не скрипя зубами — не привык оставаться на вторых ролях, сдвигаемый в дальний список дел, — и в следующий свободный момент прижимает к школьной парте, жестко приложив лопатками о заскрипевшее древко. — Мисс Сара. Не раздражай. — Скалится, пытаясь выдавать улыбку. Не выходит. — Ми-до-ри, — почти мурлычет, растягивая гласные. — Времени еще и на твою психотерапию у меня нет. И улыбается. Мерзко, нисколько не мило. — Уверяю, оно появится. Он до черта добродушен, когда дело касается мисс Сары. Забавно выискивает компромиссы, предлагает консенсус на вкус: с чаем, с кофе, с сексом, плевать. Подпиши, поговори, обрати-наконец-на-меня-внимание — и никаких угроз. А может сорваться и завалить на пол, сжать руку на горле и закрыв глаза попросту наслаждаться пульсацией яремных вен под пальцами — мелодия жизни под каждой подушечкой. Он ужасно непостоянный, но Сара лишь забавляется доводя его до точек кипения, когда любой рассудок застилает чистая ярость. Пальцы сжимаются на ее горле. Сара хрипит, но дышит — раз, два, три. Легкие колет, но дрожи в коленях нет. — Какая жалость. — Смеется Сара, и в глазах застывает азарт. — Ранмару всегда был со мной нежнее. — Если не закроешь рот, я заставлю его исчезнуть, мисс Сара. — Кривит губы Мидори, все больше раздражаясь. Сара старательно выводила из себя. Сара мучительно нанизывала чужие нервы на кулак, чтобы без всякой жалости разодрать — все равно что кошка, играющая с мотком ниток. Сара оставляла ярко-багровые засосы на шее, что приходилось скрывать шарфом от узников и Мейпл. Сара присваивала, вынуждала думать лишь о себе и смотреть только в ее сторону. Она использовала свою харизму и его интерес, пытаясь выжать все возможные перспективы. — Я всех заставлю исчезнуть. Шина, Ранмару… Твоего дорогого Кейджи… — Как глупо. Какой же ты эгоист. Он сильный. Не прилагает никаких усилий, чтобы вжать ее в школьную парту, впечатать в стенку лифта, или придавить бедра на твердом кожаном диване. Его пьянит осознание своей силы над ней, Сару мутит от осознания своей слабости. Мисс совершенство ненавидит чувствовать чужое превосходство. Но с ним всегда чувствует себя кроликом в силке, потому хочет чтобы счет перевернулся. Она проводит пальцем по линии скул, зарываясь в волосы. Соу будто прошивают насквозь. Ее прикосновения как крючки под кожу, а нежность ядовитая как новичок. Отравляет, вызывает нервный паралич, тяжесть до кончиков пальцев. Мидори смеется опьяненно, хотя нисколечки не пьян (это было бы верхом глупости в компании мисс Сары). Он позволяет себя приручать, вместо того чтобы подавлять... или это она наконец научилась играть на его чувствах с великолепием извечного кукловода многочисленных молчаливых дуэлей. Все те немногие, что стояли на ее пути пали. Глупо полагать, что она остановится перед каким-то жалким Соу Хиери. Это безумие — то, что она вытворяет. Ни о каких более-менее благополучных последствиях речи быть не может — играясь с мастером этажа она ходит по тонкой грани его помешательства, над темными водами собственного выживания и правил вгоняющих в жесткие рамки. Верхние пуговицы она развязывает особенно ловко и путается в шарфе, потянув за разлапистый край. Горошины алым и пламенным стягиваются речным руслом и скользят вниз, к груди и животу. Мидори дышит чаще, опуская напряженные плечи. Сара, лохматая и горячая, устраивается на его коленях, и подается вперед — носом утыкается в шею. Парфюм, дорогие сигареты — хочет казаться привилегированным, любит манерность и внимание. Жить не может без восхищения. Она надеется услышать у солнечного сплетения пустоту. Но сердце, или что там у него вместо него, бьется гулко, как мутные капли крови о чистую плитку. Внутри раздается вибрация от выброса адреналина или приятного гудения механизированного сердца. Сара перебирает струны ощущений, пока мужские пальцы бегали по ее груди и ключицам. Он тянется руками к ее вороту, к пуговицам и бретелям. Оттягивает резинку белья указательным пальцем, а волосы заправляет за уши. Хочет увидеть возможные проблески унижения. Выглядит довольным и расслабленным. Над острыми ключицами она застывает, проведя рукой в опасной близости от сонной артерии. — Мисс Сара… Все-таки дергается. Хватает за волосы, стягивая и вынуждая посмотреть в глаза. Носы соприкасаются, и его улыбка уже не такая беззаботная. Боится смерти. Да. Боится. Она ухмыляется. Их могут увидеть. Могут неверно понять (на самом деле понять вполне закономерно и обоснованно, улови полоску засосов за белым воротником и следы пальцев на бедрах). Но Мидори не хочется, чтобы их вакуум — только они вдвоем и тлеющая сигарета, — очернили реальностью. Так же ему не хочется делить свою совершенную мисс Сару с посредственными отбросами. Не хочет делить ее время, ее тело, ее разум. Хочет чтобы каждая ехидная вставка принадлежала ему так же, как вскипающая в венах ярость. Что угодно кроме сухого безразличия. Сара постоянно чувствует дым его сигарет в своих волосах и против воли морщится. Мидори кажется ей мерзким. Все связанное с ним кажется ей до черта мерзким, начиная от одержимости заканчивая нуждой играть по его правилам. — Ты игнорируешь меня. — Это выводит тебя из себя? — она издевается. — Как жалко. — Не провоцируй, мисс Сара. Сара знает, как управлять страстью. Она раскусывает по частям попытки ковыряться в своем разуме и тянется целоваться, не обращая внимание на заряженный пистолет у виска. Только неудобно ерзает по коленям, чувствуя нежной кожей жесткую ткань брюк. Может Мидори мало напоминает человека, но когда она протягивает руки поверх плеч, когда дозволяет запускать руки под блузку, ему становится не до возлюбленного насилия над человеческим рассудком. Под пальцами остается насилие над телом. И пистолет — декорация. Он не позволит ей умереть настолько просто. Она сама бы не позволила убить себя настолько просто. Сара никогда не считала секс чем-то сокровенным — лишь желание плоти, не более. И секс тоже становится разменной монетой, пулей у его лба. Сара не брезгует методом получения желаемого. Он хочет ее, она хочет информацию и бонусы. Все взаимно. Потому всякий раз ощупывает границы дозволенного. — Нет, мисс Сара. Разумеется я не приму: «Закончи смертельную игру», даже если ты наконец попросишь вежливо и добавишь пожалуйста. То, чего она обычно не делает. Она умеет приказывать, умеет сообщать к сведению, умеет остро язвить, но быть искренне-покорной — нет. — Как жестоко. Ты расстраиваешь меня, Мидори… — Мисс Сара… — Я настолько расстроена, что больше не хочу с тобой разговаривать. — Мисс Сара…! Взмахнув рыжими локонами, гордо удаляется. И будто специально в следующий раз держится за ручки с Ранмару и сердечно благодарит Кейджи. Боковым зрением улавливает как у Хиери едва не сводит зубы. Улыбка уже похожа на оскал. Она равнодушна, а ее безразличие больно жалит — Соу Хиери неймется от осознания, что ее сердце не учащает рваный ритм, что взгляд не цепляется за подсохшие кляксы крови на грубоватой ткани, что она попросту стряхивает сигаретный пепел и уходит. Мейпл была запрограммирована любить его, Шин был очарован другом до дрожи в коленях, Сара же давила его в мелкое крошево окурков под ногами, даже не удостоив взглядом. Даже когда они делили на двоих одну сигарету. Ее безразличие было хуже ненависти. Стремительно подлетев, он заключил скулы девушки меж ладоней, притягивая к себе, и приподнимая подбородок. Сара не успевает что-нибудь предпринять, как Мидори, налюбовавшись прелестным личиком раздраженной девушки, наклоняется и мимолетно целует ее в губы. Не обращая внимания на окружающих. Наблюдающие оторопели от такого номера их заклятого врага. — Удачи, мисс Сара! Покажи мне шоу! — ласково удовлетворенно улыбается и исчезает также быстро как утренний туман. Сара вытирает рукавом пиджака рот и едва не закипает от злости. Ее потряхивает от ярости. Теперь этой твари хватает совести унижать ее перед союзниками. Шин едва не давится смехом, едким, как после черного анекдота. Его губы изгибаются в издевательской усмешке: — Что же… Вы друг друга стоите… — Закрой рот, Шин. — В ответ огрызается. — Просто закрой рот. Сара злится. Поэтому при удобной возможности выворачивает ситуацию наизнанку и бьет самостоятельно, элегантно приподнимая чашечку с черным чаем. — Мейпл, знаешь, Хиери сделал кое-что странное… И в следующий раз Мидори появляется помятый и злой, сильно потрепанный жизнью. — Это было грязно, мисс Сара! — Улыбка раздражения змеилась на губах, а глаза подсвечивались зеленым пламенем. — Неужели Мейпл-чан так сильно расстроилась? — состроила невинное личико Сара, словно не имела к ярости влюбленной куклы никакого отношения. — Она пригласила меня на чашечку чая и мы весело провели время… Можно сказать теперь мы лучшие подруги! — Какие подруги, мисс Сара…? — Как грустно. Ты совсем не веришь в дружбу, Мидори. Мне жаль тебя. Сара умеет причинять боль словами. Потому что в ней пятьдесят один килограмм веса, у нее тонкие руки и недостаточно массы, чтобы свернуть шею. Поэтому она сворачивает ораторские петли, убеждая пылко и искренне, преображая любую правду в вымысел, и искажая под нужным углом. Всякий ее враг успевает проверить данное искусство на себе. Так Шин потерял доверие группы, а Элис право общаться с сестрой. Сара не терпит провокаторов, даже если он — мастер этажа. Мидори знал, что Сара его ненавидит, и не забывал напоминать ей о ее ненависти. Почти фанатично, ведь понимал, что Сара презирает решительно всех остальных, и ему просто повезло на какое-то время в личном списке занять лидирующие позиции из нужды скорейшего умерщвления. Лучше так. Намного лучше так, чем сухое безразличие, что Сара дарила остальным. А ненависть почти равна любви — ведь Сара будет думать о нем. Думать мучительно, думать навязчиво и яростно. И чем больнее он ей сделает, тем дольше останется в ее сознании кровавым клеймом. Он думает о ее ненависти, когда заталкивает ее приятеля в гроб. Паскудно улыбаясь разъясняет почти на пальцах, что же с ним случится дальше, не сумей его обожаемая мисс Сара вовремя проявить инициативу и как всегда решить забавную головоломку. Вечером того же дня они встречаются в полутьме библиотеки, и она, срываясь, отвешивает пощечину. Он успевает перехватить маленькую ладонь, будто в силок, и наслаждается гневным румянцем на вспыхнувших щеках. Сердце в запале забилось о ребра. — Ты тварь, Хиери. Ты так жалок, что мне тошно смотреть на тебя. — Она морщится и выдернув руку отходит в сторону, едва не задев плечом книжную полку. — Ты будешь смотреть на меня, мисс Сара. — Счастливо растягивает Хиери, качнувшись на носках. Продолжает преследовать — она не покинет замкнутое пространство, пока он не добьется желаемого — эмоций, раздражения и гнева. Он ведь так скучал по своей мисс Саре, а она была к нему столь холодна, не уделяя должного внимания. — Ты не помешаешь мне выколоть себе глаза. Мое тело. Кто мне запретит? — тянет губы в усмешке. Ядовито, будто змея. Не мисс Сара ли стала причиной грехопадения…? Запускает волну неприятного триггера, что отдается зудением в костях. Мидори не выдерживает — толкает, заставив ее спуститься вниз по книжной стене. У Сары фантомно болят легкие. Она кашляет, согнувшись пополам. Хиери присаживается перед ней на колено, зло зажимая скулы в пальцах. Сара болезненно щурится. — Запрещаю как мастер этажа. Слепота станет препятствием игре. Сара дергает плечом, капризно кусая губы. — Грязно, Хиери. Теперь еще больше тебя ненавижу. — Сара наклоняется и жестко цедит сквозь сжатые зубы: — Твоя блядская ревность вовсе не повод издеваться над моими людьми. Сара притягивает его за волосы. Улыбается зло и неуместно, как раскаленное лезвие. Но знает, как ему нравится ощущать власть, граничащую с помешательством. У Сары в арсенале особое женское очарование и острый язык. Ее тело идеально настолько, чтобы глупые мальчишки признавали ее совершенством. Ее одежда всегда подобрана со вкусом, а волосы пахнут легким ароматом весенних цветов. Ее саркастические вставки разбавляют атмосферу, а оскорбления всегда настолько же изящны, насколько болезненны — она не бьет мимо цели. Ей не нужны пустые угрозы Шина, или кокество Кейджи. Саре Чидоин достаточно сухих фактов, чтобы изжить из них нужную суть. Гнев ее лучший союзник лишь когда она знает какой у него калибр, и время ли им выстрелить. Мидори восхищает ее умение подавлять собственные чувства, чтобы направить исключительно в дело. Она говорит громко чтобы ее слышали, но и достаточно разумно, чтобы ее захотели выслушать — это Мидори называет её врожденной адаптивностью. Он обожает ее харизму. Он обожает ее ум. Ему нравится ее тело. Вся Сара, целиком, вызывает в нем кипящие эмоции от обожания, до ноток настоящего животного страха. Он позволяет ей быть мерзкой, но жаждет исследовать грани ее внутренней тьмы. — Ты чертов выродок. Когда же ты сдохнешь? — Ха-ха! Правильно, мисс Сара! В рационализме Соу Хиери Сара подписывает нужную «ир», закручивая буквы изящной спиралью, будто на скорченном бланке согласия, и притягивая к себе за ворот рубашки. Иногда он даже слушается, выполняя простейшие приказы, прижимаясь щекой к острым коленкам, и рукой забираясь под юбку... И тогда она возвышается. Саре нравится, когда он стоит на коленях. Саре до тянущего узла в животе нравится чувствовать даже такой мнимый контроль — она такая же наркоманка, что давно в вены принимает липкое безумие, пополам с ядом восхищения. Он, пусть с неохотой, но даёт ей сведения нужные для взлома гробов и системы безопасности. Нужно подкармливать, иначе в следующий раз не придет. — Наслаждайся игрой, мисс Сара! — довольно улыбается, оставляя ее наедине с мониторами. После блистательного спасения она вновь купается в чужом восхищении. Ее называют хорошей, доброй и милой. Ее называют мученицей, искренне доверяя блистательной актерской игре. Один он понимает, что мисс Сара вовсе не хорошая и не добрая, как бы не прикрывалась своими любимыми масками. Мидори знает, что она гнилая. Под совершенной оболочкой давно уже ни черта нет — мякоть изгрызла сука-судьба: люди, что ее оставили, люди, что ее предали, и люди, что по-скотски сломали ее пополам, оставив жалкие ошметки из редких проявлений человечности. Той человечности, что не для спектакля на публику, а для себя. Он видел. Он наслаждался ее слабостью. Сара глупо желала вернуть свою нормальную жизнь. Мир, где смерть — ужасающее событие, а не вынужденная рутина, с которой обязан справляться. Мир, где психопаты и убийцы сидят в клетках, где существует правосудие и можно рассчитывать на соблюдение человеческих прав. Мир, где не приходится играть ради выживания, где не приходится лгать и терпеть под боком психа, от прикосновений которого по коже холодный озноб. Который желает убить тебя и затащить в постель, а возможно все вместе: Сара уверена, что тот же тест Роршаха в его случае выдаст неизлечимые отклонения в психике. — Ты плачешь по ним. Как забавно, — он снимает хрустальную слезу большим пальцем и пробует на вкус — соль и сожаления. Забавно, что чувства мисс Сары все еще не атрофировались как нечто совершенно ненужное — мешающее выживанию. В этом мисс Сара все еще отличается от кукольных прототипов. Сентиментальная. Разве что после вынужденной амнезии ситуация наконец выправилась. Стоило поблагодарить Шина. Она вновь становилась собой, с каждым днем забывая о старых привязанностях. — Даже если тебя отпустит игра, сможешь ли ты сама отпустить ее? — как-то снисходительно спросил Мидори, когда поймал ее за удручающими мыслями о свободе. — Я скажу тебе и только тебе, потому что у тебя одной есть понимание: нет, это бесполезно. Вне зависимости от исхода, ты навсегда останешься здесь, мисс Сара. Ты достаточно умна чтобы понять. Остаться здесь. Здесь в виде изуродованного тела. В виде неупокоенного духа со шрамом на сердце. В виде галлюцинаций, сжимающих холодные пальцы на сжавшейся в конвульсии глотке. От игры не сбежать, а даже если выйдет — она останется в коре головного мозга, она потечет по руслам вен, она отравит ядом сердце. — Ты останешься и со мной тоже, мисс Сара. Сара знает. Но умирать не хочет. Она чертова эгоистка с манией собственной значимости. Она чертова социопатка, что ставит свое жалкое существование чуть выше всего и вся — а он это знает, от того улыбается настолько всезнающе мерзко. — Не в этой жизни, Хиери.