ESCADA

      Джунхи поднимается с места и направляется в шумный кипящий «жизнью» участок. Будь он жив, у него бы точно затекли спина и плечи от того, сколько часов он полулежа пробыл в довольно неудобном месте. Но, к счастью или сожалению, ни боли, ни усталости, ни желания спать — не ощущается ничего. И, возможно, стоит узнать у того блондина с мордашкой Сонхва, как он спит или же что вместо этого делает. У Джунхи бывали дни, когда он торопился лечь спать только лишь потому, что его разум и восприятие были перегружены, и он больше не мог оставаться в сознании. Конечно, из-за отсутствия физической усталости, здесь подобное будет давить не столь сильно, но все же после достаточного количества часов за книгами, Пак чувствует легкое утомление.       Может, потому тот блондин и пялится постоянно в стены да окна, чтобы не сойти с ума окончательно? Возможно, здесь нельзя находиться слишком долго? Как не спать годы? А десятки лет? Джунхи обязательно задастся этим вопросом позже, когда разберётся, где взять сигареты и собственный кабинет. С каждым часом, как генерал все больше принимает и отпускает факт своей смерти, так сильнее растут его потребности.       То ли еще будет. Зато Джунхи неожиданно легко находит своего «напарника», что неподвижно сидит над кружкой остывшего кофе с абсолютно стеклянным взглядом. Почему это огорчает Пака? Он все еще утомлен негативом, а будь у Сонхва аура — она бы душила черной плесенью и пеплом.       — Ну что, — Джунхи опускается напротив, стараясь игнорировать состояние и эмоции Сонхва. — Как оно?       — Лучше бы я застрелился на фронте, — генерал поднимает взгляд и старается взбодриться и принять более ли менее осознанный вид, но получается слабо. — А ты как поживаешь?       Джунхи усмехается этому «поживаешь» и пару раз кивает. Ну что за человек?       — У меня для тебя две новости. Обе сомнительные. С какой начать? — генерал откидывается на спинку стула и прищуривается, внимательно глядя на Сонхва.       — С менее сомнительной.       — Нам нужен кабинет. Необходимо будет подумать об этом в ближайшее время, — Джунхи переводит взгляд на вошедших инспекторов и бегло их осматривает. — Меня вообще не прельщает шароебиться по этому зданию и не иметь собственного места. Думаю, тебя тоже.       — Хочешь сказать, беспокоишься о моем комфорте в том числе? — Сонхва усмехается и зеркалит позу генерала.       — Ни в коем случае. Просто раз уж мы в одной упряжке, а ты тоже умеешь пользоваться мозгом и тоже привык к комфорту, то грех не воспользоваться тобой и твоими умениями, — Пак откидывается на спинку стула и далее пытается рассмотреть написанное вручную меню за баристой. — Я тоже поинтересуюсь как это сделать.       — Идет, — Сонхва слабо кивает и не меняется в лице. — Следующая новость?       — О, — Пак опускает глаза на часы, после чего поднимается с места. — Приглашаю тебя на наши похороны через полчаса.       — Что? Серьезно? — неверяще усмехнувшись, Сонхва трет переносицу и пытается переварить услышанное. Он до сих пор не принял факт своей смерти. — Нас же еще и хоронят вместе… Боже…       — Да ладно тебе, — Джунхи неторопливо направляется к выходу из кафетерия. — Такое раз в жизни бывает, так что можно и поприсутствовать. Идем.       Сонхва ничего не остается, кроме как и правда пойти следом. Это все настолько абсурдно, что мозг отказывается верить в происходящее.

••••••

      — Мне как-то неловко, что столько людей задействованы в этой церемонии, — Джунхи скрещивает руки на груди и не особо торопливо направляется к скоплению офицеров. — Оцепление, постовые с собаками, куча гвардейцев, приглашенные…       Он один бросает редкие фразы и не получает на них ответа. Сонхва идет рядом, но в диалог почти не вступает.       Пак ощущает себя до ужасного некомфортно и странно в этой всей атмосфере. С одной стороны хочется сбежать, а с другой стороны и правда кажется правильным поприсутствовать.       Забавно, что этот день выдался довольно солнечным, пусть и заснеженным.       Джунхи обходит пришедших офицеров и останавливается у трех выкопанных могил. Вернее, могил больше. Это ряд генералов, и здесь уже многие годы хоронят высших офицеров. Только почему места три, а не два?       — Могила для Кана? — Джунхи оборачивается к Сонхва, и тот продолжает сохранять ледяное лицо без эмоций.       — Технически, сразу после моей смерти он стал генералом. И является им до сих пор. Но он дома, — Сонхва оборачивается к присутствующим. — Место под гроб готовят заранее, а Ёсана крайний раз я видел меньше двух часов назад. Он в порядке.       — В порядке? — переспрашивает Пак и оборачивается вместе с Сонхва к присутствующим.       — В порядке.       — Он на грани суицида.       Сонхва медленно тяжело выдыхает и поднимает глаза к небу, пытаясь укротить моментально вспыхнувшую агрессию.       — Он тебе лично сказал? — Сонхва видел. И он не хочет это обсуждать. — Ёсан справится и без меня. Я уверен. Он… сильный и он… в надежных руках.       — В этих? — Джунхи слабо усмехается, с нежностью глядя на подошедшего Джонхана. И ему совершенно неинтересно, о чем у него тут же вспыхнул спор с Ючаном. Хотя выглядит забавно. Как в старые времена. — Ты смотри-ка, даже сейчас умудрился зацепиться с Ючаном.       Сонхва молчаливо смотрит на то, как Уен разнимает офицеров и снова чувствует смятение. И оно усиливается, когда на горизонте показывается консул, что непринужденно вышагивает, будто на прогулке.       — Впервые вижу Хани в этом, — выдыхает Сонхва, осматривая любимую звезду. Тот отдает честь Тэхену и становится рядом с Уеном, поправляя темные очки. — Это же форма разведки.       — Да-а, — с улыбкой тянет Джунхи, опираясь о свой надгробный камень. — Эта форма была создана для него. Я очень польщен, что он надел ее для меня. Скажи же, он выглядит великолепно?       — Он надел ее на твои похороны.       — Но ведь для меня, — продолжает улыбаться Пак.       — Ты невыносим.       — Да? Тогда почему ко мне пришло столько людей, а к тебе только адмирал Чон? — и нет, Джунхи не боится задеть этим вопросом. Хотя на глубине души ему жаль Сонхва.       Генерал не может похвастаться достойной и примерной жизнью, но он хорошо знаком со всеми присутствующими. И Джунхи уверен, что все они огорчены его уходом.       — И Джонхан, — Сонхва переводит взгляд на Тэхена и поджимает губы. — Я был близок со многими, но у меня не было друзей, кроме Уена и Хани. К тому же моя часть за городом. Но, несмотря на это все, я надеюсь, что мои люди сейчас просто заняты делами поважнее.       — Подготовкой к перевороту? — Джунхи хмыкает и совершенно не слушает, о чем там вещает Тэхен.       Если бы Сонхва был жив, он бы вздрогнул. Непривычно слышать, как один из главных недоброжелателей так просто произносит подобное вслух. Но, тем не менее, он оборачивается к Джунхи и кивает.       — Да, именно этим. Им не до меня. Я теперь лишь воспоминание и ветер в их занавесках. У них новый генерал, которому, наконец, достаточно пространства для раскрытия потенциала.       — Да ладно, ты даже сейчас продолжаешь думать об этой ебучей стране и революции? — Джунхи неверяще усмехается и переводит взгляд на похоронную процессию. Сколько же фарса в этом всем. Какой смысл хоронить в роскошном гробе и море красных роз? Зачем? Генерал чувствует себя обманутым. Ему это все после смерти уже не нужно. — Даже на своих похоронах? Или тебе настолько дурно, что ты пытаешься не говорить о своих чувствах?       — Мне настолько дурно, что я пытаюсь не говорить о своих чувствах.       — А ты попробуй — полегчает.       — Попробовать что? — Сонхва оборачивается и непонимающе вскидывает бровь. — Сказать, что я любил свою жизнь? Что я много работал, чтобы спасти жизни других? Что у меня был любимый человек, с которым я хотел провести эту гребаную жизнь? Что те, кто у меня все это отобрали и обесценили, сейчас присутствуют здесь и делают вид, что все в порядке? А зачем? Тебе ведь даже не жаль. А Тэхен еще и рад.       Лучше бы Сонхва опять выплюнул какую грубость или оскорбление, чем действительно поделился тем, что у него на душе. Да еще и с таким спокойно-разочарованным лицом. Какой кошмар, а генералу и ответить нечего, потому что ему жаль. И даже не самого Сонхва, как личность, а скорее этого юношу перед собой, который и правда старался. С этим трудно спорить, потому что он совершил невозможное, став генералом в свои годы. И не просто ради генеральского кресла, а чтобы использовать свою власть во благо и остановить войну. Объективно, Сонхва сделал многое как для своих людей, так и для страны. Джунхи жаль эту юность, что полна любви и обиды. Жаль эту юность, которая даже сейчас пытается быть сильной, держать гордую осанку и говорить о революции. Юность, на похороны которой пришли только двое.       — Мы там, где оказались, — тихо произносит Джунхи и в очередной раз раздражается отсутствию сигарет. — Мы виноваты друг перед другом в равной степени. И… Блять, — Пак зло выдыхает и с тоской смотрит на Юна, пока по щекам того катятся слёзы. — Я бы вообще хотел провести жизнь с ним. И что? И теперь он стоит в слезах и этой форме, как всегда шикарный и все еще самый красивый, и… Да к черту. Не хочу это обсуждать с тобой.       — К черту, — подтверждает Сонхва. Ему не интересны чужие мечты и упущенные возможности.       Пусть они и остаются безмолвны, но оба генерала пропускают мимо ушей и всю речь консула, и почти все прощальные слова офицеров. Джунхи слишком задумчив и отравлен смятением. Кажется, его промерзшая душа начала таять только после смерти. Сонхва же в прострации. Его распирают мысли и чувства настолько, что с этим невозможно жить в согласии. Он никогда еще так сильно не хотел домой без возможности вернуться. И в то же время кажется, что уходить отсюда смысла нет.       Как, вероятно, и Джонхану, что не может ни с места сдвинуться, ни расплакаться в голос.       Утренняя прохлада развеивается вместе с тихим сном, юность неизменно незаметно тает, последний вздох испускает раненный зверь, о котором никто не узнает. Порывы ветра разбиваются о скалы, серп срезает пшеницу, полярное сияние растворяется в ночи. Все имеет конец, кроме вселенной и времени. Абсолютно каждый однажды вернется в свою первородную форму, снова став частью звезд.       Сонхва только спустя какое-то количество времени начинает ощущать спокойствие, глядя на свою путеводную звезду, оставшуюся в одиночестве. Кладбище постепенно опустело, ведь все, кроме двух персон, отдав честь и попрощавшись, забрали эту скорбь в собственную жизнь. Только Тэхен, на вид привычно высокомерный и спокойный, вернулся к праздности не в черной кружевной вуали скорби. Нет. Он не снимет ее через время, как остальные. Великий консул ушёл с дырой в груди, что кровоточила грязной густой смолой. Его единственный друг пал, и он не смог этого предотвратить. Тэхен опять оказался бессилен перед смертью.       Джонхан же не может проститься и вернуться к жизни. Он проживает как плохие, так и хорошие воспоминания в отношении двух своих мужчин, и те не отпускают. Юн остается почти в одиночестве, желая справиться с эмоциями и оставить их здесь, да только пока не удается.       — Как вы познакомились и пришли к отношениям? — Сонхва впервые обращается к Джунхи без раздражения, холода или хотя бы презрения в голосе. Кажется, за своими размышлениями, Пак забыл, что ненавидит старшего генерала.       — С Юном? — Джунхи переспрашивает, но только лишь чтобы снова услышать спокойную интонацию.       — Нет, со мной, — Пак скрещивает руки на груди, продолжая любоваться прекрасной и непостижимой звездой.       — Когда мне в начале войны отдали снайперскую элиту и прочих, я собрал всех офицеров, начиная с капитанов, на планерку, — кто бы знал, как же Джунхи сейчас хочет закурить. — Он в тот день опоздал, пришел не в форме и нахамил мне при всех.       — В его стиле, — Пак тепло усмехается, подходя ближе к Джонхану и поднимая руку к его волосам.       — Потом так получилось, что он напал на меня, — Джунхи медленно вздыхает, вспоминая. — Я был слишком уставшим и, кажется, ему не понравилось, как я с ним говорил. Он был зол, как бестия, но как же ему это к лицу. Блять, я не знаю никого прекраснее. Ты видел его в ярости?       — Угу, — Сонхва становится полубоком, с интересом глядя на эмоции Джунхи. — Потом сотрясение и трещины в ребрах лечил. И чем все закончилось?       — Закончилось все несколькими ссадинами, синяками, Юном на моем столе и сексом. Я потерял голову от него, словно мальчишка. По-идиотски, наивно и без шансов в омут с головой.       — Ты любил его?       — Почему ты спрашиваешь? — Джунхи по прежнему забывает, что под рукой нет сигарет, и лезет в карман, тут же одергивая себя.       — Он никогда не рассказывал о ваших отношениях, — Сонхва обходит Джонхана медленным шагом, останавливаясь с другой стороны. — Что угодно, но эта тема табуировалась. Я не знаю ничего, кроме того, что он тебя боялся. Почему? Неужели ты настолько ебнутый, чтобы тепло о нем говорить и при этом плохо относиться?       Джунхи выдыхает и хмурится, взвешивая желание говорить. Он не хочет обсуждать эту тему, но с другой стороны Сонхва переключился на нее и беседует, как ни в чем ни бывало.       — Думаю, мы просто встретились не вовремя, вот и всё, — Джунхи решается на откровение лишь потому, что смерть обесценила все тайны, но не межличностные отношения. — Мы с ним не сошлись во многом. Особенно в том, что я готов был посвятить Юну всего себя, а он отпирался от этого, как мог. По итогу Юн не позволил мне его защитить, и случилось, что случилось.       — Как же так вышло? — Сонхва скептически склоняет голову немного на бок и щурится. — Неужели прям не позволил? Или ты недостаточно старался?       — Иногда я думаю о том, что следовало его насильно забрать и вывезти из страны, не допустив всего произошедшего, — Джунхи вскидывает бровь, возмущаясь этой наглости и бестактности. — Но я — не ты. Я не могу заставлять насильно.       — И зря, — Сонхва равнодушно игнорирует этот выпад, бросая на генерала привычный взгляд с неприязнью. — Я был с ним рядом в период его восстановления. Если бы ты вывез его из страны вовремя, то это было бы намного менее насильственно, чем то, что с ним случилось и что он пережил.       — Не знаю, что он пережил, но ебаться с тобой и уклоняться от обязанностей он успевал. Да и не предпринял ни одной попытки вернуться, поговорить или хотя бы выйти на связь. Так что Юн воспользовался свободой выбора и оставил меня при первой же возможности. Стоило ли именно мне принуждать его к спасению? Был бы он счастлив со мной? Не думаю, что Юн ценил меня также, как и я его. Он не заслужил моей жизни у его ног. Хотя я, как идиот, ее предлагал. Хорошо хоть не положил ее туда не смотря ни на что.       Для Сонхва эти слова звучат слишком жестко и цинично, но он не может возразить Джунхи. Пусть тот и говорит, можно сказать, озлобленно, но взгляд его слишком ласковый. Он смотрит на Джонхана так, как смотрят на любимую душу — с нежным спокойствием и теплом, и Сонхва понимает. Ему тоже обидно, что Юн его отверг, и еще обиднее, что тот переключился на кого-то другого.       — Ты говоришь все это, — Сонхва бы не поинтересовался этим при жизни, но сейчас его не покидает стойкое ощущение, что можно говорить все на свете. — Потому что до сих пор его любишь?       — Я говорю все это, потому что ты спросил, — это не то, что Джунхи готов обсуждать с тем, с кем ему изменил его солнечный. — Ты издеваешься этим вопросом?       — И не думал, пока ты не спросил. Теперь буду.       — Отвратительно, — фыркает старший генерал и непонятно, на Сонхва или на замеченного подходящего Мингю. — А этот что здесь делает?       — М? — Сонхва оборачивается к Джунхи и, проследив за направлением его взгляда, тоже обращает внимание на Кима. — Ну, он точно не к нам.       — Да уж понятное дело, — Пак скрещивает руки на груди и безрадостно наблюдает за тем, как артиллерист, наконец, вынимает Юна из его мыслей.        — Привет? Джонхан вздрагивает от неожиданности и оборачивается. Тот настолько растворился в своих мыслях, что перестал обращать внимание на мир вокруг и совсем не заметил, как к нему подошёл Мингю.       — Серьезно, Юн не заметил чье-то приближение? — Джунхи определенно раздражен, и теперь уже не только отсутствием сигарет. — Привет, — Джонхан судорожно выдыхает и закусывает губу.       — Что тебя так бесит? — Сонхва очевидна смена настроения «напарника», и он прекрасно понимает, что того так бесит. — Разве ты не рад, что он рядом с тем, с кем ему комфортно и хорошо?       — Нет, — без лишних раздумий как отрезает Джунхи. — Как дела? — Ким старается быть непринуждённым, но абсолютно не знает, с чего начинать разговор в подобной ситуации. Джонхан вскидывает бровь и не знает что ответить. Он снимает очки и поднимает скептический взгляд покрасневших глаз. — Ох, ладно, понял, — Мингю вздыхает и в панике пытается придумать что сказать. Не очень получается, особенно когда он замечает, как дрожат чужие пальцы. — Что ты тут делаешь? — Юн скрещивает руки на груди и отворачивается. — Разве ты не должен быть у границы? — Я уже был там, но сегодня с утра получил новости о, — Ким старается не произносить возможных триггерных слов и старательно подбирает, что сказать. — О случившемся, и решил вернуться. — Почему? — Я подумал, что тебе может быть грустно или тоскливо и потребуется поддержка. Всем нужна поддержка, она лишней не бывает, — Мингю не уверен, что его сейчас не пошлют на все четыре стороны, но он не жалеет, что вернулся. — И мне важно удостовериться, что ты в относительном порядке. — Хочешь сказать, что ты бросил свои войска на границе и проехал почти восемьсот километров просто чтобы посмотреть на меня? — Да? — Ким отвечает не задумываясь, вместе с тем пробегаясь глазами по трём надгробиям. — Ты беспокоишь меня куда сильнее, чем карьера и война. Я оставил за старшего своего капитана. Без меня разберутся, не маленькие.       Джунхи в голос усмехается и нервно отворачивается. Сонхва крайне забавно за этим наблюдать. Он-то давно смирился с тем, что Джонхан — не его мечта и не его будущее. Было сложно, но комфорт по прежнему любимого человека важнее. Юн резко возвращает взгляд на Мингю и будто отшатывается от того, чувствуя, что эти слова — последняя капля. Джонхан сейчас слишком чувствителен, но от осознания, что он ни для кого никогда не был важнее, чем карьера и война разбивается окончательно. Колоссальное заблуждение.       Ким видит, как хмурятся прекрасные брови, а на глаза снова наворачиваются слёзы. — Ты чего? — Мингю касается чужого плеча и сразу же обеспокоенно сжимает его. Слишком холодное. Он касается сначала таких же ледяных волос Джонхана, а после его руки в перчатке, что не просто замёрзла, а отдаёт ответной прохладой. — Ты сколько здесь стоишь?! — Ким расстёгивает своё пальто и насильно притягивает к себе подполковника, что даже не сопротивляется. Он кутает Юна в тепло и с чудовищной тяжестью ощущает, как того начинает трясти от слёз.       — Странно слышать, что на улице холодно, — теперь уже отворачивается и Сонхва, становясь рядом с Джунхи. — Хоть везде и снег, но ощущение, что обычная комнатная температура       — Это все потому что ты помер, — усмехается второй Пак, безрадостно слыша, как его солнечный рыдает в чужих руках. Как ножом по сердцу. Джонхан держался как мог, и он не очень рад обществу майора, но уже не может остановить себя. Абсолютно не хочется показывать кому-то слабость и слёзы, это всегда вкладывает оружие в чужие руки. И никто, кроме Сонхва и Вону, этим оружием ещё не защищал Юна. Он слишком мало знает Кима и слишком ему не доверяет, чтобы спокойно перед ним рыдать. И в то же время уже как-то всё равно. Всё самое плохое, что могло случиться — уже случилось. Джонхан старается не загонять сознание в рамки и не ухудшать своё состояние хотя бы сейчас. — Поехали ко мне? — Мингю бережно сжимает в объятиях и хмурится от того, насколько весь Юн ледяной. Вопреки всему его лицо бледное, и Ким беспокоится. — Я приготовлю ужин, пока ты будешь отогреваться в горячей ванне, сделаю тебе успокаивающий чай с травами, выслушаю всё, что ты захочешь мне рассказать. А если не захочешь, то помолчим. Как тебе? Тебе завтра куда-то надо? — Да, у меня завтра с утра революция, — дрожащим голосом тихо бубнит Джонхан и шмыгает носом. — Оу, — Мингю приподнимает брови и усмехается. Почему-то он абсолютно верит и ни на секунду не сомневается, что с ним не шутят. — Тогда тем более тебе нужно хорошо отдохнуть и собраться с силами.       — Значит, завтра с утра, — пожалуй, именно эта новость дарит Сонхва облегчение и некое умиротворение.       Он игнорирует удаляющиеся шаги и всхлипы, принимая как должное то, что о его звездочке позаботятся. И ладно. Важнее то, что он смог не только построить, но и запустить неумолимую машину перемен. Пусть она и окрашена его кровью в алый, не столь важно. Сонхва почему-то уверен в собственной победе, хоть и чужими руками.       — Как он поступит с Тэхеном? — Джунхи же чувствует от этой новости лишь легкое нервное волнение и, возможно, каплю воодушевления.       — Не знаю, — Сонхва пожимает плечами и расплывается в довольной улыбке. — Понятия не имею. Даже предположить не могу, как они все сделают. Завтра и увидим.       — Рановато выглядишь довольным.       — Они справятся. Поноют, соберутся и справятся. Так было, так будет и завтра.