ESCADA

— Поверить не могу, что я на второй коронации, — Джунхи скрещивает руки на груди и осматривается по сторонам. Генералы и крестный отец Консула уже прибыли на коронацию, но Сонхва и Джунхи видят совсем иную картину — собор полон зрителей. Многие, кого они видели в министерстве, прибыли лицезреть историческое событие, которое еще не встретило своё главное действующее лицо, но при этом уже запомнилось невероятным размахом и красотой. Все эти розы, заполонившие едва ли не все пространство, все генералы в красных бархатных костюмах, сам собор, залитый светом витражей — каждый элемент этого события вопит роскошью, величием и божественным правом на власть для Северной звезды. Как бы были удивлены участники церемонии, если бы узнали, сколько действительно сейчас в соборе зрителей. Даже Тэхён занял место где-то в глубине рядов, одиноко и угрюмо скрестив руки на груди. Он был бы рад побыть сейчас рядом с Джунхи, но тот решил стать с Сонхва к остальным генералам. Очень мило с его стороны. Очень. Мило. — А дай посмотреть корону, — Уен, что скучает от ожидания, крутится у алтаря и только протягивает руку к символу власти для нового монарха, как Джонхан слабо и беззлобно бьет того по руке. — Ну дай. — Это не моя вещь, у Ёсана будешь просить, а сейчас не лапай, — Джонхан немного нервно отвечает и опускает взгляд на часы. Он ужасно устал, ведь приготовление к коронации легло именно на его плечи, и Юн мечтает скорее покончить с этим и оказаться дома. — И вообще, он прибудет с минуты на минуту. — Да ладно тебе, — Уен все равно склоняется над короной, сунув руки в карманы брюк. Он внимательно рассматривает и не может скрыть восхищения. — Сколько ты, говоришь, это стоило? — Я не говорю, — пожалуй, сегодня — единственный день, когда Джонхан буквально терпит Уена. — Дурак, — хмыкает Сонхва и усмехается. Ему тоже забавно видеть как всегда прагматичного Уена и сердитого Юна, хоть он и прекрасно понимает, насколько тот утомлен и обессилен. — Ну сколько? Это же все равно все можно узнать. — Вот и узнай. — А померить можно будет? — подает голос Минги и даже не пытается сдерживать смех — его забавляет насупленный Джонхан. — Если вы все сейчас не замолчите и не подождете спокойно на своих местах начала церемонии, я прострелю вам колени, — Джонхан прикрывает глаза и медленно выдыхает, стараясь не раздражаться. — Всем, — добавляет Юн, окидывая генералов и министра суровым взглядом. — Каждому. Без исключений. — А мне-то за что? — Мингю мог бы помолчать, но был бы он тогда собой? — Было бы за что — уже бы прострелил, — безапелляционно сверкает сердитым взглядом Джонхан и напряжение спадает с него, как электрические разряды с громоотвода. Начавшая зарождаться злость мгновенно сменяется растерянностью — Джонхан слышит, как за пределами собора поднялся гул и зашумела толпа. Больше Юну не пришлось говорить ничего — Уен в эту же секунду вернулся на свое место, а любая скука или же веселье с лица генералов мгновенно испарились. — А ну всем тихо, — Джунхи оборачивается и вскидывает подбородок, выработанным за годы службы офицерским взглядом строго оглядывая всех присутствующих, что, в отличии, от живых генералов, шептались и хихикали. — Что там такое веселое? — Пак хмурится, прекрасно зная, что способен одним своим взглядом остановить быка. — Умолкли все до единого. Кто не заткнется — вышвырну отсюда за шкирку, как кутят. Сонхва аж вздрагивает от этого властного и стального тона, с которым не решаются спорить остальные. Все сзади и правда затихают почти мгновенно, несмотря на то, что Джунхи в действительности не имеет ни над кем власти. — Кому-то не ясно? — Пак дожидается идеальной тишины от присутствующих, и только тогда становится обратно. — Вас не слышно им, я понимаю, но это священная церемония, которая является важной традицией, и я не позволю вам нарушать ее в том или ином виде. Тэхён отводит ревнивый взгляд, но больше ни на что не претендует. На этом Джунхи заканчивает, с удовлетворением чувствуя, что генерала из себя никуда не деть даже после смерти. Да, на улице поднялся шум, но это все еще не повод нарушать тишину святой обители. Двери собора отворяются, впуская морозный свежий воздух и разбавляя собой густой теплый запах ладана. Сонхва словно цепенеет. Этот момент ощущается, как «Танец рыцарей» или «Лебединое озеро» в живом исполнении впервые в жизни, как осуществлённая мечта, как глоток воздуха после удушья, как… Ёсан неторопливо проходит мимо и останавливается у алтаря, приковав к себе десятки взглядов. Сонхва старается не показывать никаких эмоций, в этот момент даже не имея возможности понять, что он чувствует. Восторг? Восхищение? Любовь? Сожаление? В груди искрятся золотом самые нежные чувства к его мальчику. В нем ни капли зависти или огорчения, что это не он на месте Ёсана. Напротив — он слишком счастлив, что прошел весь этот путь, чтобы сегодня именно его звездочка воссияла на небосводе. Ёсан единственный, кто достоин. — Выглядишь прекрасно, — Кан слабо улыбается Джонхану. И Джунхи, и Сонхва согласны. Тот с отросшими блондинистыми слегка вьющимися волосами выглядит неземным творением неба. Особенно в этой странной на первый взгляд белой одежде с красными цветочными узорами. — И ты, — улыбается в ответ Юн, чувствуя усталость и безысходность в чужом голосе. В целом, её слышат все присутствующие. Ёсан опускается на одно колено перед алтарём и Джонханом. Он самую малость медлит, однако, не останавливается. — Восходя на престол, подобно солнцу на небосводе, клянусь во время ношения короны каждую секунду помнить о её тяжести и исправно служить стране и Богу, — положив руку на сердце, ломающимся голосом произносит Кан. — Клянусь соблюдать и охранять Конституцию Юга. Клянусь защищать его независимость, безопасность, целостность и красоту. Клянусь быть хранителем прав и свободы каждого гражданина. Клянусь править осознанно и справедливо. После этих слов Ёсан опускает глаза и поднимает правую руку от сердца. Его пальцы трясутся, а зубы сжимаются от напряжения и нервов. Кану до одури погано и плохо от осознания того, что Джонхан с нежностью берёт его ладонь, чтобы надеть на безымянный палец один из двух символов власти — обручальное кольцо страны, что принадлежало всем предыдущим Консулам. Плечи Ёсана начинают трястись, а по щекам неконтролируемо льются слёзы. Сонхва отводит взгляд, когда Ёсан сгибается и пытается подавить в себе эмоции. Ему слишком тяжело видеть то, как больно и холодно его мальчику. И именно он виноват в этом. И ни один из генералов не слышал ничего более болезненного, чем ломающийся голос у человека, который вот-вот заплачет, потому что произносимая клятва заковывает и без того уставшую изодранную душу в тяжелейшие, обжигающие оковы. Джунхи со слишком большой тоской смотрит на Юна, что зажмурился с короной в руках перед тем, кто всё-таки взвывает раненым зверем. Ёсан плачет навзрыд, и даже годы практики сдерживания эмоций не помогают успокоиться. Ему кажется, что он умрёт сейчас от моральной боли, потому как окончательно берёт на себя ответственность и отдаётся целиком и полностью не тому, кому хочет, а… стране? Чёртовой стране, которая отобрала у него самого важного человека? Несправедливо. Ещё и стоя перед этим самым алтарём, перед которым он уже стоял на коленях и был, мать его, абсолютно счастлив, в отличие от сегодняшнего дня. — Я был здесь с ним за день до того, как его убили, — Кан говорит тихо из-за сковывающих горло нервных терновых ветвей. Его голос дрожит, и слёзы продолжают обжигать щёки. Эти слова слышат всё-таки все присутствующие. Совсем все. Хотя Ёсану абсолютно всё равно. — Я стоял там, где стоишь сейчас ты, когда он сказал, что любит меня. И знаешь что я, блять, ответил? — Кан закрывает глаза пальцами второй руки, вскидывая голову. — Я сказал ему, что это его проблемы. Он судорожно дышит и скалится, действительно пытаясь успокоиться. — Серьезно? Он отшил Сонхва? — кто-то из департамента подает насмешливый голос, и реакция Джунхи не заставляет себя ждать. Пак разворачивается и слишком уж быстро находит бесстрашного — на того обращены взгляды других инспекторов. Чтобы внушать доверие — нужно выполнять обещания. Генерал выдыхает и быстрым шагом проходит к незнакомому инспектору, хватая его за шкирку и буквально выволакивая за стены собора. Тот сопротивляется, но что он сделает самому Джунхи? Особенно, когда коллеги просто расступаются и пропускают генерала вперед. Нет, Джунхи, конечно, все понимает, но метать в Сонхва грязные ядовитые копья не позволит. Не при всех и тем более не в этот момент. Боже, до Джунхи только сейчас доходит, что Ёсан отказал Сонхва. Ну что за дураки? Вышвырнув инспектора и вернувшись на свое место, он застает на лице Сонхва лишь застывшее спокойствие и нотки высокомерия. Ах, хочется прижать эту упорную сильную юность к сердцу и забрать всю ее боль. Джунхи представляет, насколько Сонхва сейчас тяжело. Но зато не представляет, насколько больно израненному молодому Консулу, что с большим трудом приходит в себя и успокаивается. Боже, что он натворил? Впервые в жизни Джунхи задумывается о том, с чего вообще люди решили, что у них есть право отнимать жизни? Почему эти двое разделились, если они должны, просто обязаны встречать каждый рассвет вместе? Почему они даже не дошли до заката? Джунхи сочувствует Сонхва, но Ёсану… За Ёсана настолько сильно болит душа, что хочется отдать свою собственную, лишь бы вернуть ему гребанного Сонхва и каждый уничтоженный совместный рассвет. — Со временем все пройдет, — тихо произносит Сонхва, глядя на Ёсана совсем холодно и отрешенно. — Это была моя партия, в которой я выиграл несмотря ни на что слишком большой ценой. Однако, моя победа великолепна, и её ничто не омрачит. Несмотря на всё, — Сонхва и сам не знает, кому это говорит. Себе? Джунхи? Инспекторам? Ёсану? — Мой избранник восходит на престол. Он получает нечто большее, нежели проигравшего победителя, который ожидал подобного исхода изначально. Я знал, что это может случиться. Я подготовил всё, чтобы он оказался там, где он сейчас. Он сильный. Он сможет забыть… меня. Ёсан с осторожностью краем рукава собирает с собственного лица слёзы. И все же он поднимает голову. — Я желаю тебе смелости, чтобы справиться с тем, что в твоих силах, — Юн и сам говорит дрожащим голосом, но всё же держится. — Терпения, чтобы пережить то, что изменить уже невозможно. И мудрости, чтобы понимать, когда нужна смелость, а когда терпение. Благословляю твоё правление, — на этих словах Джонхан опускает корону на пепельные волосы юного монарха. Кану требуется ещё пару минут, чтобы успокоить дыхание и подняться на ноги. Когда он оборачивается к генералам, те даже после всего пережитого не узнают взгляда раскрасневшихся глаз. Такого у Ёсана ещё не было. Впрочем, каждый из присутствующих отдаёт ему честь действительно искренне. Без капли сожалений или фальши. Каждый генерал действительно признаёт перед собой правителя. Даже Джунхи склоняется так, как если бы сейчас действительно был здесь. Даже Сонхва отдает честь и присягает своему единственному господину. С тем Кан и направляется к выходу из кафедрального собора. Его встречают развевающиеся на ледяном ветру штандарты с гербами Юга и множество скинутых с крыш домов и собора лепестков роз, которые теперь по традиции будут окрашивать заснеженную площадь в красный каждый год. Ветер кружит невесомые, нежные, мёртвые от холода и жестокости лепестки, что встречают нового монарха. Как только двери собора закрываются за юным Консулом, Джонхан судорожно выдыхает. — Он ведь справится? — Сана сейчас этот вопрос интересует больше всех. Он действительно беспокоится, и Сонхва даже рад, что с Чхве у Ёсана отношения сложились получше. — Куда он денется? Время излечит. Однажды он и не вспомнит большинство деталей их отношений, — с уверенностью кивает Джонхан, успокаивая, наверное, в первую очередь самого себя. — Подумаешь, тоже мне проблема. Поэтому и надо иметь несколько любовников, чтобы если один закончился, в запасе было еще несколько. — И сколько у тебя в запасе? — Мингю усмехается этому, ведь Джонхан абсолютно противоречит себе. Он самый верный и преданный человек, которого встречал Мингю, и, конечно, Ким не воспринимает всерьез подобные слова. — Мне уже не нужны любовники, достаточно одного мужа. Надеюсь, не помрет раньше меня.

\\\

— Как ты? — все гости того или иного рода давно покинули собор, и даже площадь почти опустела — дело к вечеру. Однако Сонхва все еще никак не покинет место коронации, так и стоя истуканом. Джунхи успел много где побывать за эти несколько часов, но он не лишен сердца и он беспокоится за младшего. — Как я? Хм, — Сонхва тоскливо хмурится и отрицательно качает головой. — Не знаю. Я все это время сражался и находил силы продолжать это делать. И теперь мне нужно делать это еще долгие и долгие годы, прежде чем я снова смогу коснуться Ёсана. Может, мне сдаться? Я чувствую большую усталость, и меня все угнетает. Я не знаю, как я смогу провести эти годы, видя, как он продолжает жить. Не хочу видеть, как он встретит смерть. Мне будет плохо, когда он найдет свою настоящую любовь и еще хуже, если не найдет. Такое ощущение, что я прошел через все тернии к еще большим страданиям. Я устал быть сильным. Сколько можно?! Я не, — голос Сонхва срывается на дрожь и он закрывает рот рукой, судорожно вздыхая несколько раз. — Мне очень хочется отречься от всего и отправиться в небытие. Я не заслужил этого всего. Я задыхаюсь. — Я могу тебя как-то сейчас поддержать или успокоить? — Джунхи выдыхает. Ему тяжело смотреть на то, насколько в действительности устал всегда сильный Сонхва. — Не думаю. — В таком случае, я могу только пообещать, что как только представится возможность, я помогу вернуться тебе к жизни, и не важно, сколько лет тебе еще нужно будет выменять. Я заберу их себе и отработаю за тебя. Поэтому соберись и потерпи до следующей жизни Ёсана. — Ты? — Сонхва вскидывает подбородок и переводит холодный взгляд на Джунхи. — Я, — генерал кивает и смотрит в ответ прямо. — Мы больше не враги. Я забрал твою жизнь, я же тебе её и верну.