Ангельские силки

— Ты ангел? Молодой парень, с живым интересом оглядывавший скучные стены из прессованного песка, сильно удивился. — Ангел? Ты это мне? — Да. Ангелы — самые красивые существа во Вселенной. Они живут на лунах Иего, — Энакин запнулся, утонув в удивительных глазах незнакомца, — Кажется. — Нет, паренек. Я Оби-Ван. Обычный человек, к тому же слуга. Скайуокер ответил на уверенное рукопожатие, сканируя юношу взглядом. — Но осанка у тебя, как у аристократа. В выражении лица Оби-Вана промелькнуло нечто, похожее на уважение. — А ты много видел аристократов, малец? — Парочку, в Мос-Айсли. — Наверное, недолго они прожили. Чересчур смышленые детишки тыкали в них пальцами, — парень не больно щелкнул Энакина по носу, и тот счастливо рассмеялся. Ему нравился, нравился этот веселый, прямолинейный, одетый в платье чужеземец. Он был как фонтан из ярких красок посреди бедных, угрюмых, грязно-желтых Татуинских будней. Скайуокеру хотелось поведать Оби-Вану все, что помещалось в его маленькой головенке с выгоревшими на солнцах патлами. Доверить даже то, что не показывал маме и Уотто — собственноручно собранных робота-секретаря и гоночный кар, а также найденные в песках артефакты. Пока мама и этот странный мужик Квай-Гон о чем-то беседовали в столовой, мальчик сновал туда-сюда, поочередно складывая в теплые руки сломанный гадерффай — оружие тускенов, надтреснутый огнекристалл, кусочек гусеницы с краулера йавов, и его главное сокровище — идеально круглый, ослепительно белый камень. Энакин свято верил, что это гиззард, драгоценный камень из желчного пузыря крайт-дракона, но говнюк Уотто почему-то упорно не принимал его в качестве оплаты за запчасти для подбитого Нубиана. Несмотря на настырность Скайуокера, в широкой улыбке Оби-Вана все время плескалась ровная, ласковая смешинка. И эти его невероятные глаза — как вода, как гроза, как то, что дает жизнь. Тогда Энакин еще не знал, что такое любить кого-то по-взрослому, любить как мужчину или женщину. Он просто чувствовал себя не таким, как все остальные дети, и хотел внимания, а Оби-Ван терпеливо делился с ним своей теплотой. Энакин запечатал ее в сердце, не зная, не думая, что в пубертатный период она начнет кровоточить, мучая его, терзая все сильнее. Что не привыкшие щуриться, смело и открыто глядящие серо-голубые глаза стеклом вопьются глубоко в сердце. Энакин вспомнил амулет из джапора, сделанный им своими руками для Оби-Вана. Скайуокер до сих пор ощущал застарелый стыд за то, что осмелился подарить королю Набу такую грубую поделку. Хранит ли его Кеноби? Потерял ли во время операции по пленению вице-короля Нута Ганрея? А может быть, уродливая безделушка валяется в ящике его стола в сенатском комплексе на Корусканте? Или пылится в одном из поместий среди бесчисленных пресс-папье, шкатулок и туземных бус? Не хотелось думать, что Кеноби просто-напросто выбросил подарок. Может быть, Энакин когда-нибудь соберется с духом и спросит его об этом прямо. Но не сегодня. И, скорее всего, не завтра. Скайуокер взглянул на часы. Уже четвертый стандартный час он сжимал невесомую ладонь мирно спящего сенатора. Пока что биение Силы ровной синусоидой текло в расслабленном, отдыхающем разуме Оби-Вана. Энакин решил, что кошмаров сегодня не предвидится и позволил себе задремать. *** Энакин нашел Оби-Вана в наглухо зашторенной гостиной. Картридер был включен, заполняя пространство серебряной пыльцой — голографическими проекциями тысяч и тысяч планет. Сенатор легко прикасался к ним, соединяя цветными линиями. Насколько Энакин мог разобрать, его пальцы порхали над системами Внешнего кольца. Некоторое время Скайуокер просто смотрел за манипуляциями Кеноби: это успокаивало. Сон дался падавану с боем — тысячи голосов, перекочевавших из сознания Оби-Вана, кричали в голове, взывая о помощи. Словно дикая ревущая толпа напирала на щиты его разума, а нейроны мозга обернулись мириадами вопящих частичек. В какой-то момент это прекратилось — видимо, Кеноби выпустил его руку — и Энакин проспал до обеда без сновидений. Но голова все равно раскалывалась. «Всемогущая Сила, как он ежедневно выносит это». — Еще девяносто систем вышло из состава Республики, — произнес Оби-Ван вместо приветствия. Голос сенатора был бесстрастным, но Энакин чувствовал исходящее от него напряжение. Он был как туча, до краев набитая молниями. Ситхи бы побрали эту ГолоСеть. Энакину не нужно было, чтобы в их личный рай пробирались новости из внешнего мира и портили настроение, будя в Оби-Ване яростного и принципиального политика. Чего доброго, еще решит вернуться на Корускант поперек мнения Верховного Канцлера. — Не знаю, сколько еще оппозиция сможет отодвигать голосование. Я начинаю думать, что меня специально вывели из игры, чтобы проголосовать за создание Республиканской Армии без моего участия, — Оби-Ван принялся беспокойно бродить по комнате, заложив руки за спину, — Конечно, есть еще Джа-Джа… но на него надежды мало. Энакин окинул взглядом разноцветную сеть, не зная, что сказать, как утешить. О, если бы он уделял больше времени разговорам Квай-Гона о политике… — Боюсь, все это может привести к чрезвычайному положению, и тогда мой голос вообще не понадобится, — горько произнес сенатор. Пауза затянулась, и Оби-Ван повернулся к Скайуокеру. Миниатюрные звезды и туманности повисли на его ресницах, обрамили голову сверкающим венцом. Открывать рот стало в два раза страшнее — Энакин боялся, что оттуда польется нечленораздельное мяуканье, как из полузадушенного суубатара. — Скажи, а ты хотел бы, чтобы канцлеру вручили чрезвычайные полномочия? Кеноби смотрел на него испытующим взглядом, в выражении его лица читался вызов. И Скайуокер, хорошенько прочистив горло, решил ответить: — А почему нет? Тогда все эти никчемные планетки наконец узрят, что Сенат способен не только жевать сопли. Оби-Ван фыркнул. — Ты ни во что не ставишь демократию, ведь так? Что еще ожидать от юношеского максимализма… Юноша, которому была адресована сия весьма пренебрежительная фраза, нахмурился: — Неужели вы не верите в то, что канцлер Палпатин способен разрулить эту ситуацию? Он мудрый… — …Скользкий… — …Решительный… — …Манипулятор. Брось, Энакин, ты уже достаточно взрослый, чтобы не подозревать о подковерных играх канцлера в обход комиссий и Совета. — Не называйте меня ребенком! — зло подбоченился Скайуокер, — И не смейте так отзываться о канцлере Палпатине! Но Кеноби уже понесло: — О, я знаю, он может выглядеть вежливым и участливым, а эта его всепрощающая и всепонимающая улыбка… просто душка, не правда ли? Пара правильных фраз, например, каким превосходным джедаем ты станешь, и все, Энни готов биться за канцлера, как бешеный джиффа… Слова сенатора попали в самое сердце падавана. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Скайуокер в несколько стремительных шагов пересек комнату и схватил Кеноби за запястье, погнув тонкие, как волос, браслеты. Оби-Ван воззрился на него почти испуганно, расстояние между ними было до неприличия малым. — Энакин, ты делаешь мне больно, — хрипло промолвил Кеноби. Испугавшись своего порыва, Скайуокер отступил. — Простите. Сам не знаю, что на меня нашло… Оби-Ван прищурился и сделал то, чего Энакин ну никак не мог ожидать от него — приложил прохладную ладонь ко лбу, пригладил выбившиеся из хвостика вьющиеся пряди, заправил за ухо падаванскую косицу. — Тяжелая ночка? Энакин кивнул. Ком в горле мешал говорить. Оби-Ван отключил картридер и мягко подтолкнул его к дивану: — Присядь-ка. А сам удалился куда-то, шурша длинными одеждами. Скайуокер откинул голову на спинку. С ним определенно что-то не так. Ему никогда не стать джедаем с таким клубком стихийных эмоций внутри. Он ведь действительно хотел ударить Оби-Вана. Энакин чувствовал себя бракованным, сломанным, опасным. В первый раз за время своей одиночной миссии он ощутил, как остро ему не хватает наставлений Квай-Гона, его властного, спокойного голоса. Юноша невольно потянулся к нему через падаванскую связь, но, очевидно, мастер был слишком далеко. Да и ни к чему ему знать о том, что у нерадивого ученика творится на душе. — Ты знаешь, я впервые за кучу лет нормально выспался, — преувеличенно бодрый голос Кеноби заставил Скайуокера вздрогнуть, — Правда, было немного неловко. — О чем вы? — Энакин с благодарным кивком принял из его рук чашку ароматного чая. Оби-Ван со странной улыбкой подождал, когда его страж отопьет пару глотков и немного придет в себя. — Беда мне с тобой, Энакин Скайуокер, — мягко произнес он, словно журя своего провинившегося внука, — Сначала допей. Боюсь, поперхнешься. Падаван заерзал на диванной подушке, ложка зазвенела в чашке. Он опрокинул остатки чая себе в рот — совершенно обычного, с успокаивающими травами, довольно приятного на вкус — и исподлобья уставился на сенатора. — Понимаешь, когда ты и я… когда наши сознания соприкоснулись, они стали чем-то вроде сообщающихся сосудов. — И? — осторожно спросил Энакин, все еще не соображая, к чему клонит Кеноби. — Ну, ты видел мои сны. А я твои. Скайуокер побледнел и вскочил. Кружка брякнулась на пол, визгливо разбившись. «Только этого еще не хватало для полного восторга». — Ситх меня выеби, — отчеканил Скайуокер. — Небольшая поправочка. Ты был сверху, — Оби-Ван сложил руки на груди, наблюдая, как парень покрывается холодным липким потом, — И никаких ситхов там не было. — Эээ… поцелуемся? — рожа у Энакина горела как Тату-1 и Тату-2 вместе взятые. — Ты неисправим, — Оби-Ван указал на расколотую чашку, — Лучше бы я вылил все это добро тебе на голову. Забрав с собой картридер, сенатор с достоинством покинул гостиную, оставив Скайуокера тупо наблюдать, как шустрый дроид-уборщик собирает в свое чрево белые осколки. Осколки его гордости.