Сборник зарисовок

24 апреля 2001 года. Четверг. Тилль стоял на крыльце своего дома, наблюдая за солнцем, что постепенно скрывалось за деревьями, окрашивая всё в красные оттенки. Услышав шаги и звук открывающейся двери, он обернулся. Рихард улыбнулся подходя к Линдеманну о опираясь на перила. Его рука с глухим стуком ударилась о деревянную поверхность. — Она зарядилась. — сказал гитарист кивнув на руку. — Я могу продолжать «жить». — усмехнувшись, он прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной, прерываемой лишь пением птиц где-то в лесу. За городом тише, спокойнее как-то. — Курить будешь? — спросил Тилль, наблюдая за лучшим… другом. Да. — Буду, конечно, — Круспе уже протянул ладонь, ожидая, пока в неё вложат сигарету. Линдеманн молча протяну белую палочку вместе с зажигалкой, которую он спёр в каком-то магазине пару недель назад. Круспе закурил, постукивая пальцами по перилам. Слышался еле заметный то ли скрежет, то ли скрип. Тилль привык. За восемь-то лет. — Может в лес сходим? — спросил Рихард, сминая сигарету в пепельнице. — А не разрядишься? — улыбнулся вокалист одними губами, его взгляд всё также был серьёзным. — Я ж говорю, только зарядился, да и чего ей разряжаться то? — выдохнул Круспе, как всегда Тилль волновался по поводу и без. — Ну, мало ли что, тогда ты мне тоже говорил, что зарядился, а потом застрял на турнике. — Линдеманн потянулся, смотря на лес. Уже стемнело. — Представь, как на меня смотрели дети на детской площадке, когда я с турника спрыгнул, а рука висеть осталась. — Рихард тихо засмеялся. — Темно, уже вон. Завтра сходим. — Тилль развернулся, идя к двери. — Завтра, так завтра. — Круспе пошёл за ним. Он даже не спорил. Впервые в жизни. Зайдя в дом, Тилль прошёл на кухню. Рихард вошёл вслед за ним и сел на диван. — Чай? — Линдеманн взял чайник и поднёс его к крану, дабы налить воды. — Хм… — Рихард задумался, будто действительно мог выбрать чай. — Кофе. Взяв со столешницы две кружки, Тилль вручил одну из них Круспе. Линдеманн пил только чай, а Рихард только кофе. Это не важно, но всё же. Оперевшись о барную стойку, Тилль наблюдал за гитаристом, за тем, как он держит в руках кружку, за тем, как поднимается и опускается его кадык, когда он глотает. Он прекрасен. Каким бы он ни был. — Ты… не жалеешь? — начал Линдеманн. — Не хочешь повернуть время вспять? — им необходимо было поговорить об этом. — Знаешь… я так не думаю. — ответил Рихард, улыбаясь. — Тогда я не встретился бы с тобой. — Ты же помнишь, что это не твоя вина? — Тилль присел рядом с ним, приобняв за плечи. — Я не справился с управлением. — Круспе заметно потускнел. — Убил невинного человека. — он опустил голову. — Был сильный дождь, плюс твоё состояние и, кстати, тот чувак сам выехал на встречку. — вокалист поцеловал Рихарда в щёку, опуская его голову на своё плечо. — Ты не виноват. Всё хорошо. Не плачь. У Круспе не было руки. Он попал в аварию три года назад, он не был пьян (банка пива считается?) или что-то типа того. Он плакал. Много. Во время автокатастрофы его руку вывернуло хрен знает как, да ещё и придавило чем-то. Руку ампутировали. По локоть. Тилль был с ним на протяжении всего времени, пока Рихарда не отпустили. Они сблизились. Очень сильно. Линдеманн не считал это его недостатком, скорее наоборот. Его привлекали люди с недостатками. Например те, у кого не было глаза, немые, глухие, слепые. Те, кого считали уродами, недостойными жить в нормальном обществе. Они его привлекали. Эти люди такие настоящие, искренние, живые. Среди них редко встретишь самоблюблённых ублюдков с самооценкой до луны. Хотя… Рихард частично им и являлся. Протез уже стал частью гитариста. На гитаре он всё также играл. Иногда и без протеза. На руке, конечно, остался большой шрам, но шрамы ведь украшают мужчину? Он будет его любить. Каким бы он ни был. Всегда.