Нелюбимая

      Юля сидела на кровати, уткнувшись лицом в колени, и плакала. Сильно. Навзрыд. Послав к чёрту весь здравый смысл и потёкшую тушь. Она рыдала взахлёб и понимала, что менее двух часов назад чуть не покончила жизнь самоубийством. Из-за него. Из-за Лёши. Лёши, которого она любила больше всего на свете. Лёши, который выбрал не её. И убил. В сердце. Без права на выживание.       Когда у неё это началась, Юля и не помнила уже. Просто однажды проснулась и поняла, что любит его.       Вот так по-детски, с лихвой. Любит.       Любит в нём всё: улыбку, взгляд, дерзость, которая сводила её с ума, его бесконечные выходки назло матери, его шипы и колючки.       Всё.       Она долго не знала, как реагировать и что делать, ведь он был всегда для неё другом детства, крестником её отца, человеком, о котором она знала всё. Юля старалась решить, придумать, что делать с чувствами, но все попытки были тщетны. Раз за разом, день за днём она погружалась в омут только глубже, полностью уходя под воду, хоть и умела плавать.       Она тонула в нём и, кажется, не собиралась выплывать, а он и не собирался её спасать, не бросал спасательный круг, а только погружал ещё сильнее, даже не замечая, как она на него смотрит.       А Юля смотрела. Постоянно. Неотрывно. Стараясь привлечь его внимание, показать себя с лучшей стороны.       Ему было плевать. Настолько плевать, что своим безразличием он то и дело втыкал в её сердце нож, причиняя невыносимую боль.       Новость о том, что он влюбился в Миронову, просто вышибла почву из-под ног Юли, лишила воздуха, почти растоптала. Агапов бегал за Ксюшей, старался и сам показать себя с лучшей стороны. В нём Юля увидела себя. Он носился за Ксюшей, словно верный пёс, а той было всё равно. А Юле невыносимо. Слишком невыносимо, чтобы спокойно терпеть этот спектакль.       Желая отомстить, она устроила травлю в лагере, распространив о Ксюше грязные слухи. Все поверили. С одной только маленькой поправкой: Юля постаралась донести за ушей Мироновой, что именно Лёша это придумал, он всем рассказал, он её унизил.       Всё получилось в лучшем виде.       Ксюша ненавидела его.       Юля ликовала.       А Лёша… Лёша не понимал, что происходит. Он просто влюбился в Миронову по уши. Всего лишь.       Прошло шесть лет. Шесть лет, в течение которых Юля не прекращала попытки приблизиться к Лёше хоть на шаг, но всё было без толку. Он отдалялся со скоростью гепарда, совершенно не замечая, как сильно её ранит. Ей казалось, что он нарочно избегает, зарывается в дружбе с Моцартом и Кириллом, чтобы не подпускать её близко. Только это неважно. Уже подпустил.       Ксюша вторглась в сознание и жизнь слишком стремительно и неожиданно, когда Юля уже и думать о ней забыла. а Лёша и рад стараться — тут же снова отвернулся от Юли, напрочь теряя голову от Мироновой, которая продолжала его ненавидеть.       Лёша ревновал её к Моцарту настолько сильно, что порой слишком сильно бил наотмашь неконтролируемыми словами, видимо стараясь показать ей, что она всё равно будет его. Рано или поздно.       «Она его первая любовь. Обижать эту Ксюшу может только Лёша, остальным он за неё голову открутит…»       Юля не понимала, что Лёша нашёл в Мироновой. Ни рожи, ни кожи. Умом особо не блещет. То ли дело она: красивая, умная, да ещё и из отличной семьи (дядя Миша кого попало в крёстные сыну не выбрал бы), только всё было мимо. Лёша не замечал, не обращал внимания, в упор её не видел.       Узнав о фотошопе, Юля снова возликовала, а в её голове моментально мелькнула мысль, как устроить всё так, чтобы снова отвадить Агапова от Ксюши. Вуаля, всё снова прошло на ура!       Только лучше не стало. Лёша не отступился, продолжал бегать за Ксюшей, причиняя и причиняя боль Юле.       Она за все двадцать с лишним лет столько не плакала, сколько за последние полгода. Превратилась в зомби. Чувствовала себя никчёмной, но всё же хваталась за любую, порой ничтожную попытку добиться внимания Агапова.       Подключила тётю Симу, всё рассчитала — и снова неудача. Уже, казалось бы, сотая за столь короткое время.       Что бы она не делала — всего было недостаточно, мало, ничтожно, чтобы повернуть Лёшу к себе. Он по-прежнему не видел, отталкивал, смотря только на Миронову, чёрт бы её побрал!       Юля втянула в свои сердечные дела отца, стараясь убедить его помочь, но он делал только хуже — Лёша отдалялся. Душа рвалась на куски только от одного вида того, как он смотрел на Ксюшу, как нахально ей улыбался, как цеплял её. Юля бы всё на свете отдала, чтобы быть на месте Мироновой. Но увы…       Идея со свиданием, казалось бы, сработала. Лёша согласился. Даже пришёл. И снова облом, да такой, что разом всех убить захотелось. Он притащил Кирилла и Катю, устроив групповое свидание, тем самым снова втоптав чувства Юли в грязь. Она снова цеплялась за любую возможность побыть с ним рядом. Попросила потанцевать с ней. Он согласился. Только она, кажется, слышала, как скрипнули его зубы? Она настолько ему неприятна?       — Ты всегда такой недотрога? Может, ещё дальше отойдёшь? — он держался слишком далеко и отстранённо, словно тело парня было здесь, а душа где-то далеко. За сотни километров.       — Может, и отойду, — ответил ей Лёша, а в груди девушки разгорелся пожар от сумасшедшего негодования. Она не понимала, почему он был с ней таким холодным и чёрствым, почему дарил нежность и любовь не ей, почему смотрел как на врага народа?!       — Лёш, неужели я настолько тебе неприятна? — она почти надрывно кричит, не зная, что делать, как вести себя, чтобы он был с ней.       — Нет, почему?       — Тогда в чём дело? — её нервы сдали. Юля сорвалась. Ей было плевать, что на них все смотрят. Она хотела только одного. Его. Лёшу.       — Юль, послушай. Ты знаешь, что я люблю другую и всегда любил только её. Ты ничего с этим не сделаешь, как бы ты не старалась, — его глаза сверлили насквозь, а слова били, били наотмашь, под дых, лишая последних крупиц надежды на что-то светлое и хорошее. Он оттолкнул её от себя, словно заразную, чумную, а внутри Юли уже медленно разрасталась чёрная дыра.       — Это мы ещё посмотрим…       Она сорвалась с места и бросилась бежать куда подальше отсюда и этого унижения, которого она только что хлебнула сполна.       Юля бежала, не разбирая дороги, когда сквозь пелену слёз услышала чьи-то приближающиеся шаги.       Лёша?       Она бы точно душу Дьяволу продала, чтобы это был он…       Юля обернулась.       Не он. Не Лёша. Кирилл. И чего он постоянно бегает за ней?       — Да почему меня никто не любит?! — Юля истерила, кричала. Она не понимала, почему все так к ней относились. Почему видели в ней только куклу с красивым личиком? Почему никто не обращал внимание на то, что у неё есть душа? Почему она была настолько нелюбимой?       — Я люблю тебя, Юль, — голос Кирилла, но такой искажённый, почти как Лёшин в её сознании.       Она не верила. Не верила ни единому его слову. Вырвалась из крепких рук парня и выскочила на проезжую часть. Её глаза застилали слёзы, а мозг отказывался понимать, что она вытворяет. Навстречу нёсся автомобиль, а Юля стояла, как вкопанная на дороге, не в силах и шагу ступить в бок. Она распахнула глаза от ужаса, готовая к неизбежному, когда Кирилл одним движением схватил её за руку и с силой потянул на себя, спасая от смерти.       — Совсем с ума сошла? Ты что творишь?! — орал он, но Юля ничего не слышала, продолжая захлёбываться слезами. Кирилл прижал её к себе, крепко обнимая, словно боясь, что она снова выпрыгнет на дорогу, но Юля, кажется, медленно успокаивалась. Страх вытеснил боль…        …Она сидела на кровати, уткнувшись лицом в колени, и плакала. Прокручивала в голове раз за разом всё, что произошло с ней за последние годы.       Учёба, друзья, развод родителей…       Лёша-Лёша-Лёша…       Тусовки, ночные клубы, алкоголь…       Лёша-Лёша-Лёша…       Лёша-Лёша-Лёша…       Лёша-Лёша-Лёша…       Он был в её мыслях постоянно, полностью заполонив девичье сознание, поселившись в нём, пустив корни. Он занял её сердце. Прочно. Сильно. Глубоко. Словно специально.       Юля плакала, а сквозь пелену слёз снова видела яркие фары автомобиля, из-под колёс которого её спас Кирилл.       Слёзы не заканчивались, глаза опухли, лицо покраснело, но ей было плевать.       Она нелюбимая.