Золото глаз твоих

Я извиняюсь за недостаточный драматизм в моём уходе. «Американский папаша!»

Рейнира обнажена. Восхитительно, первозданно. Такая красивая на этих бордовых простынях. Белоснежная, эфемерная, похожая на призрака и вечно молодая. Деймон молча любуется ею, всё ещё периодически жмурясь со сна. Он лениво потягивается, напоминая сейчас сытого и ленивого кота, который уже украл с кухни сливки и знает, что хозяйка ещё не заметила. Иногда он пытается представить, как бы она выглядела, если бы могла постареть. Как бы изменил её возраст, дети, их тяжёлая когда-то жизнь? Округлились бы её бедра, став полнее, расчертив светлую кожу едва заметными полосками? Деймон представляет, как обводил бы их языком, спускаясь от живота ниже и ниже, чтобы попробовать её на вкус. Светлые полосы были бы идеальным путеводителем. Едва заметные нити созвездий на её коже. У Рейниры молодое, юное тело и маленькая грудь, которая легко помещается в его руках. Деймон не понимает современных тенденций и стремлений к какому-то единому большому размеру. Он ни о чем не жалеет и не хочет что-то менять. Ему не претит тратить тысячелетия на поцелуи, укусы и поклонения каждой части её тела. И всё равно иногда он думает о том, как бы эта чудесная грудь могла налиться в преддверии рождения их ребёнка, потяжелеть, так и маня, чтобы Деймон её осторожно сжал, обхватил губами сосок… Деймон качает головой, отмахиваясь от этих мыслей. Это просто ветер. Он неосознанно начинает поглаживать открытую его взору спину, очерчивая родинки и соединяя их в созвездия, которых больше нет на небе. — Ты слишком громко думаешь, дядя, — сонно бормочет Рейнира, зарываясь носом в подушку. Деймон всё ещё чувствует тепло, когда она произносит это kepa. Как ласково перекатывает на языке. Он слышал это обращение миллионы раз. И всё равно не мог ничего с собой поделать. — Кто-то из нас должен это делать, — легкомысленно отвечает Деймон. Он оставляет ласковый поцелуй на плече Рейниры и ложится рядом, прижимая её к своей груди. Они оба всегда горячие, но кажется именно по утрам их тела достигают температуры кипения, потому что Деймон чувствует этот неуёмный жар под кожей. Драконий огонь. Он прикрывает на несколько секунд глаза, обращаясь к своей душе, протягивая руку к Караксесу, жалея лишь о том, что не может, как в былые времена провести по его морде и прижаться всем телом к горячему боку. Половина его души отвечает знакомым свистом и рычанием, щелкая хвостом. И Деймон на мгновение снова оказывается на Драконьем камне, с резкими порывами морских ветров и драконом за спиной. В реальность его возвращают прикосновения Рейниры. Она поглаживает его руку у себя под грудью, играя с пальцами и обводя контур обручального кольца (дань новому времени). — Я слышу его свист, — шепчет Рейнира, не желая прерывать тихую атмосферу утра. — Моя леди всегда отзывается на него. Что тебя тревожит, муж мой? — Это несущественно, — также тихо отвечает Деймон, прижимаясь носом к затылку и вдыхая её запах и тонкий аромат шампуня. Конечно, это персики. У неё развилась странная любовь к этим фруктам за долгие годы. — И всё же, позволь мне решать, — Рейнира никогда не соглашается с его заверениям о несущественности чего-то. Возможно, из принципа, а может потому, что всегда ставила его на первое место, пыталась показать, насколько он важен для неё (и не важно сколько раз Визерис отправлял брата в ссылку). — Моя королева, — восхищённо шепчет Деймон. — Ты зовёшь меня так, когда вспоминаешь о прошлом или думаешь о несбывшемся, — говорит Рейнира, легко толкуя его реакцию правильно. За тысячелетия вместе она изучила Деймона вдоль и поперёк, но всё равно иногда ей казалось, что есть ещё какой-то незаметный уголок его души, который был не замечен по незнанию. Рейнира не может отделаться от острой, болезненной потребности знать о нём всё и даже больше. Поглотить его полностью. — Возможно, всё сразу, — нехотя признаётся Деймон. Его рука опускает ниже, на её идеально плоский живот. Рейнира уже давно не вздрагивает от этого горького напоминания, только крепче вжимается в Деймона, силясь слиться с ним воедино. Иногда это просто приходит — напоминание о том, что им не дано иметь детей. Оно накатывает одной волной, но накрывает девятым валом. И сколько бы тысячелетий не прошло — легче не становится. Это всегда сидит где-то внутри. Жжётся и причиняет боль. Они делят её на двоих. Сжимают друг друга в объятиях, желая забраться под рёбра и свернуться в тепле под сердцем. Их бремя и крест за вечную жизнь, силу, за нежелание делить самое сокровенное, детей, с кем-то ещё. Само их существование должно быть оскорбительно для природы, поэтому два дракона не могут дать кладку, не могут породить новое, могущественное поколение драконов. Иногда Рейнира думает, что Четырнадцать огней прокляли их, иногда с горечью понимает, что взяли справедливую цену; большую часть времени, она об этом не вспоминает. Они есть друг у друга, и, если честно, она бы ни на что это не променяла. Они лежат, сплетясь в один клубок всё утро и обед. Только когда солнце начинает окрашивать комнату в предзакатный оранжевый, Деймон выпускает её из объятий. Деймон умывается и заплетает волосы, пока она принимает душ. Он же помогает ей затем заплести её локоны, всё время покрывая поцелуями обнаженные плечи. У неё всё ещё немного перехватывает дыхание, когда он надевает ей ожерелье. Валирийская сталь привычно холодит кожу. Рейнира надевает рубиновые серёжки и накидывает на тело шёлковый халат в пол. Он напоминает ей о дне, когда её назвали принцессой Драконьего камня, наследницей. Золотой шёлк с чёрной искусной вышивкой у ворота и алыми драконами на широких рукавах. Она завязывает его на восточный манер, оставляя спереди удобный вырез. Шёлк развевается, когда она ступает по каменным полам замка, чувствуя холодный шотландский ветер, но не обращая на него никакого внимания. Позади неё остаются горячие следы. «Этот мир не знает, что такое холод», — отстранённо думает Рейнира, заходя на большую, перенесенную из подвала на первый этаж кухню. За большими окнами привычная британская сырость и бушующие море, роняющие волны на каменистый берег. Рейнира думает пойти искупаться. Ей хочется смыть с себя всю боль прошедших часов, раствориться в стихии, просто закрыв глаза и позволив себе плыть дальше. — Госпожа, — почтительно обращается к ней дворецкий, опуская глаза. Рейнира бросает на него короткий взгляд и кивает, разрешая продолжить. — У входа ожидает гостья, мадам Алисента, мне пригласить её? Рейнира едва заметно хмуриться, думая, что «разприглашать» её каждый раз весьма утомительно, но покидать уютную кухню сейчас не хочется. — Пригласи её, — кивает она. Рейнира разворачивается спиной к двери, доставая две чашки для кофе и сливки для себя. Иногда ей нравится готовить самой, особенно кофе. С годами у неё развилась любовь к этому напитку. Ей нравилось пить его с лимонными пирожными. Ощущать, как кислость мешается с легкой горечью, а затем следует сладкое послевкусие крема. Рейнира просто чувствует, как молодая вампирша оказывается на кухне, но не спешит обернуться или поприветствовать её. Сегодня у неё нет настроения играть милую падчерицу. — Могла бы хоть поприветствовать свою мачеху, — замечает Алисента, проходя внутрь и останавливаясь у мраморного острова. — В гостиной, в подобающей одежде. Рейнира улавливает нетерпеливые нотки и капельку раздражения, но эмоциональный фон Алисенты волнует её мало, как и причина, по которой она заявилась в их тихий дом, который искренне не любила. Когда-то её полностью увлёк и поразил индустриальный бум. Железобетон, панорамные окна и здания, стремящиеся к небу. Среди торжества железа и стекла не было места для средневековых замков. Но это всё тоже неважно. Опять же, у Рейниры нет настроения для игр. — Ты можешь играть заботливую мачеху и доброго матриарха семьи с моим отцом и своими детьми, Алисента, — холодно отвечает Рейнира, ставя турку на плиту. — Раз ему это так нравится, но избавь меня от этого фарса. Я старше тебя на целую вечность и сильнее, примерно на столько же. Говори зачем пришла или не отнимай моё время. Она слышит громкий и яростный вздох Алисенты, но не находит его достойным своего внимания. Кофе тихо шумит на плите, слышаться шаги Деймона — и это всё, что имеет значение этим утром. — Мне нужна твоя… ваша помощь, — выдавливает из себя Алисента явно через силу, сжимая зубы и заламывая себе руки. — Дай-ка угадаю, — Деймон врывается на кухню со снисходительной ухмылкой. На нём только домашние, потёртые джинсы и печатка с гербом их Дома на мизинце. — Твои сыновья, старшие, вестимо, опять вляпались в какое-то дерьмо. А ты не хочешь рассказывать об этом моему брату, но собственных связей не имеешь, как и твой, стоящий на улице, точно верный пес, мальчишка. Криспин, кажется? — Дядя, — со смехом обрывает его Рейнира. Не то чтобы ей не нравится, но всё же она хочет поскорее выпроводить «мачеху» отсюда. — Да, дорогая, — откликается он мгновенно. Алисента подавляет свой гнев и холодно смотрит на веселящихся zaldrīzoti. По крайней мере, они так себя называют, и Алисента находит это название слишком прямолинейным и правдивым. — Эйгон и Эймонд, — говорит она, стараясь, чтобы её голос был твёрд и спокоен. — Ну, конечно, — закатывает глаза Деймон, думая, что его племянники не могли провести и года, чтобы куда-то не влипнуть. Хотя правильнее будет сказать, что Эйгон не мог прожить и года, чтобы не вляпаться в какое-то дерьмо, из которого его потом приходилось вытягивать едва ли не за уши Визерису, Деймону или Рейнире. Эймонд здесь скорее был жертвой, потому что преданно следовал за братом, желая оградить его от проблем (но, кажется, лишь порождая новые). — Что на этот раз? — выгибает бровь Рейнира, наконец-то поворачиваясь к Алисенте. Деймон встаёт сбоку от неё, чтобы проследить за кофе. — Я уже несколько месяцев не могу с ними связаться. У них нет причин скрываться от меня, и мы договорились, что хотя бы раз в месяц они сами будут выходить на связь со мной, — Алисента морщится, пытаясь унять тревогу. У неё могли быть сложные отношения со своей падчерицей и братом мужа (и были). С Визерисом было легко забыть, что перед ней древние и опасные чудовища. Её муж был мягок, отходчив и добр, казалось, желал осчастливить всех вокруг. Рейнира и Деймон были драконами и никогда не позволяли этого забыть. Но превыше всего — Алисента была матерью, поэтому вполне могла запереть свои эмоции на замок и отложить ключ в сторону. — У вас должны быть знакомые сильные ведьмы, — Алисента извлекает из сумочки два флакона с кровью и ставит на столешницу. — Даже так? — Рейнира поднимает бровь, удивлённо смотря на образцы крови её единокровных братьев. — Я могу быть настойчива, когда дело касается моих детей, — отвечает Алисента, словно защищаясь. — Почему ты не обратилась к моему брату? — спрашивает Деймон, отвлекаясь на пару секунд от плиты, чтобы найти ответ в её глазах. — Полагаю, что страх разочаровать его никуда не делся даже за четыреста вампирских лет, — хмыкает он, не скрывая высокомерия. Алисента дергается, как от пощёчины, морщится, но молчит. — Легко рассуждать о вечности будучи человеком, — выплевывает Алисента, крепче сжимая ручку сумочки. — Когда сталкиваешься с ней — осознаёшь всю степень своего одиночества и незначительности в этом мире. — Как жаль, что нам это незнакомо, — фыркает Рейнира. Она тяжело вздыхает, но думает, что это может быть хотя бы интересно. — Хорошо. Знаю я парочку сильных ведьм, — машет Рейнира. — А теперь не порть нам завтрак. — Уже ужин, — отвечает Алисента едко, но добавляет, прежде чем исчезнуть, — спасибо. — А говоришь, я — королева драмы, — бормочет Деймон, снимая кофе с плиты. — И только ты, никогда не сомневайся, — смеётся в ответ Рейнира.