Святая Ночь

      Зима несет с собой не только изящество снежного кружева и колючие иголки мороза. Канун Святой Ночи — это время ворожбы и ритуалов, что невидимыми нитями судьбы оплетут события дальнейшего года, а то и всей жизни.       Обычно зима радовала юную Джинн, но не в этом году. Праздники принято встречать в семейном кругу, перед уютным пламенем домашнего очага, но родители девочки решили иначе. Еще полгода назад отец оставил их с матерью, забрав с собой совсем маленькую сестричку Джинн — Барбару. Это наложило глубокий и темный отпечаток на ее чистые и радостные воспоминания о семье.       Девочка смотрела на то, как легко и беззаботно кружили за окном снежинки до тех пор, пока стекло не стало запотевать от ее дыхания, а в отражении не появились отблески свечей. Послышался голос матери, которая попросила отыскать запропастившуюся куда-то кошку. Поиски привели Джинн на улицу. Если бы не ее теперешняя рассеянность, то это стало бы заметным значительно раньше — холод совсем не ощущался, а ведь она даже не озаботилась тем, чтобы накинуть хотя бы шаль. Загребая полные руки снега, девочка с удивлением наблюдала за его таяньем, не чувствуя температуры.       Неподалеку промелькнул темный силуэт и раздалось шипение. Кошка, обычно милая и ласковая, сейчас выгибала спину, стегая хвостом из стороны в сторону, будто видела какую-то угрозу. Джинн потянулась было к испуганному животному, желая успокоить, но кошка ударила лапой с выпущенными когтями, оставляя на ее ладони глубокие царапины. От боли и обиды девочка едва не заплакала, но ее остановило изумление — раны затянулись прямо на глазах. Моргнув несколько раз, Джинн уставилась на свою ладонь, на которой не осталось и следа от царапин, не считая нескольких капель крови. Предпринимать дальнейшие попытки изловить кошку девочка не стала, решив вернуться в дом.       Фредерика, мать Джинн, увидев свою дочь, бледную как мел, не на шутку перепугалась: — Что случилось? — спросила она, ласково приобняв ребенка за плечи. — Со мной что-то не так, — отозвалась Джинн, пытаясь спрятать от матери испуганный взгляд.       В глазах Фредерики промелькнула нешуточная тревога, но девочка, погруженная в свои мысли и страхи, не могла этого заметить. — Я думала, что это случится позже, — наконец произнесла мать, заставив Джинн поднять на нее взгляд. — Мне так жаль, дорогая. — О чем ты говоришь, мам? — нехорошее предчувствие скрутило внутренности девочки своими липкими щупальцами, побуждая сердце биться загнанной в клетку птицей. — Ты же знаешь историю нашего рода, — начала Фредерика и, дождавшись немного неуверенного кивка дочери, продолжила, — но ты знаешь ее не полностью. Наш род — старейший в этих землях, это так. Одновременно сильнейший и самый уязвимый. — Мам, я не понимаю… — На нас лежит проклятье, что передается по женской линии, вместе с родовым именем, — женщина вздохнула. — Собирайся, мне нужно тебя кое-куда отвести.       На лице Фредерики словно бы застыла каменная маска. — Что? Куда? Зачем? — перепуганная Джинн пыталась добиться хоть каких-то ответов от матери, но та оставалась безмолвной.

***

      Новообретенная нечувствительность к холоду радовала девочку, когда ветер, своими стремительными порывами, забрасывал целые пригоршни снега в лицо, но и, вместе с тем, пугала до чертиков. Мать крепко держала Джинн за руку, но это не только не успокаивало девочку, но и еще больше усиливало ее тревогу.       Их путь пролегал через лес. Джинн запоздало удивилась тому, что в темноте довольно неплохо могла разобрать дорогу. На самой границе леса стоял непримечательный шатер, местами заваленный снегом и небольшими ветками елей. — Тебе нужно войти туда одной, — наконец нарушила молчание Фредерика, отпуская руку дочери.       Страх и непонимание девочки затмило собой любопытство. Для Джинн не было чем-то странным отчуждение матери. Сколько она себя помнила, мама частенько так к ней относилась, ибо Джинн — старшая дочь. Глядя на другие семьи, девочка задавалась вопросом — почему у них в роду принято воспитывать наследниц, а не наследников? Ей, как правило, рассказывали историю о дочери вождя, что взвалила на свои плечи бремя заботы о людях, но эта история мало что проясняла. Однако Джинн довольствовалась тем, что их род испокон веков помогал и защищал других. Она росла со светлыми надеждами продолжить эту славную традицию.       Легким касанием Фредерика поторопила дочь войти. Девочка помялась еще несколько мгновений и боязливо отвела ткань, проходя внутрь.       Шатер встретил Джинн мягким светом нескольких подсвечников, а в нос ударил сильный запах хвои, ладана и чего-то сладкого, что было трудно опознать. Посреди стоял небольшой столик, за которым сидела женщина. Она была странной — у девочки никак не получалось вглядеться в черты ее лица. Женщина казалась то молодой и радушной, то зрелой и негостеприимной. Но Джинн чувствовала необъяснимое расположение. — Подходи ближе, дитя, — голос женщины был мягким и глубоким. — Дай мне на тебя посмотреть.       Немного поколебавшись, девочка выполнила просьбу. Женщина придвинулась чуть ближе, не покидая своего места. Джинн заключили в плен темные глаза, что, казалось, проникли в саму ее душу. — В тебе я вижу много света. Но сможешь ли ты его сберечь?       Женщина указала изящным жестом на стул, которого, Джинн готова была поклясться, около стола до этого не было. — Ты веришь в судьбу, дитя? — Верю, — тихо отозвалась девочка, оказавшись прямо напротив хозяйки шатра. — А хочешь ее узнать?       Джинн задумалась на несколько мгновений, а затем кивнула. Женщина поставила на стол небольшое невзрачное зеркальце и миску с водой. — Гляди в зеркало, не отрываясь, — произнесла она, сверкнув на девочку своими темными глубокими глазами. — И говори, что в нем увидишь.       По шатру разлился сладкий запах — то женщина зажгла еще одну свечу. Джинн исполнила наказ и уставилась в зеркало. Сначала девочка видела только свое отражение — бледное и взволнованное лицо, но затем оно словно бы подернулось дымкой. Неожиданная дурнота подступила к горлу Джинн, но она смогла с собой совладать. — Я будто куда-то падаю, — стала описывать девочка, стараясь даже не моргать лишний раз, лишь бы ничего не пропустить. — Везде темно. Эта темнота давит.       Женщина начала капать воском в миску, но Джинн не могла это увидеть, поглощенная картинами в отражении. — Это твое одиночество, дитя, — произнесла хозяйка шатра через некоторую паузу, удовлетворенно хмыкнув от того, в какую фигуру собрался воск на воде. — Любое бремя нелегко нести в одиночку.       Дымка вновь заволокла отражение, на сей раз окрасив все красным. Но девочке показалось, что этот оттенок не нес с собой угрозы. — Все красное, но мне спокойно. — Блуждая во тьме, ты будешь искать того, кто облегчит твою ношу. И цветом крови отмечен будет сей путь.       По коже Джинн побежали мурашки от слов женщины. Девочке всегда казалось, что кровь — спутница страданий. Но как может быть связана ее судьба с этим цветом? Джинн все еще ощущала умиротворение и покой, глядя в зеркало, но картина сменилась еще раз. — Я вижу оранжевые и желтые искры, а фон вновь стал темным. — То отблеск битвы, — женщина подняла руку со свечой чуть выше. — И там случится ваша встреча.       Изумленная девочка хотела было отвести взгляд от зеркала, но что-то ей мешало, вынуждая продолжать смотреть. Боль и смерть пугали юную Джинн, но боялась она не за себя, а за окружающих. Чужие муки и невозможность помочь были для девочки невыносимы. Неужели ей все же придется проходить через это?       Отражение вернулось к красному цвету, что успокаивал Джинн. Откуда-то из глубины на нее уставились алые глаза. Девочке захотелось рассмотреть их поближе и она прикоснулась к зеркалу, но тут же со вскриком отдернула руку — оправа словно бы раскалилась. Мороки отражения рассеялись. — Со временем ты сможешь совладать с этим пламенем, — загадочно произнесла женщина, задув свечу. — А теперь слушай меня и слушай внимательно, наследница Гуннхильдры.       Джинн подняла голову и непонимающе уставилась на хозяйку шатра. Девочка точно помнила, что не представлялась, когда пришла сюда, но женщина не дала ей времени подумать, продолжая: — Вся наша жизнь зиждется на хрупком балансе противоположностей. В тебе есть свет, но тьма вокруг. Упасть в ее объятия просто, но подчинить куда труднее. Ты повстречаешь того, кто разгонит тьму вокруг тебя, но для этого придется погрузить во тьму его. На поле брани ты найдешь свою судьбу. И отразится мир, что люб тебе, в его глазах, подобных цвету крови. Даю тебе на то декаду, иначе баланс уже не сохранить. Ступай, дитя.       Несколько мгновений Джинн пребывала в ступоре, но затем поднялась, поняв, что ее мягко попросили удалиться. Отчего-то девочке было боязно поворачиваться к хозяйке шатра спиной.       Снаружи ее дожидалась мать. Фредерика не проронила ни слова, просто обняв дочь. — Что за проклятие, мам? — наконец спросила Джинн, не дождавшись того, что мать ее отпустит. — Я ничего не поняла. — Во всем нужно соблюдать баланс, — отозвалась Фредерика, словно бы нехотя размыкая объятия. — Наш род имеет силу, но за нее назначена цена. «За Мондштадт, как и всегда» — вот судьба всего нашего рода. Но это и рок. — А отец тоже проклят? А Барбара? — Если бы твой отец был проклят, то я бы не смогла родить двоих прекрасных дочерей. И с Барбарой тоже все в порядке. — Они поэтому ушли? — в горле Джинн встал комок и нос защипало. — Ну что ты, дорогая? Конечно нет. Просто так сложились наши судьбы. Идем домой, я обо всем расскажу.       Девочка приняла поданную руку матери и они побрели обратно через лес. Святая Ночь стала для Джинн новым началом. Тем, где ты хоть и движешься навстречу своей судьбе, но все же можешь на нее влиять.