Потеряв всё...

В тот вечер Я уже заканчивала последний танец, под последние аккорды мелодии протягивая окружившей меня толпе чеканное медное блюдо, ожидая платы за выступление. Сердце выпрыгивало из груди от быстрых движений, босые ноги гудели, стёртые в кровь об асфальт, пот горячими струйками заливал глаза, въедаясь в них вместе с дешёвой китайской подводкой и размазанным тенями и вдруг... на моё блюдо упала купюра в сто долларов. Коршуном я бросилась на неё и не стесняясь множества людей, принялась запихивать в лифчик, но не сверху - там Лазаринью увидит и отнимет, а под низ, под грудь. Туда он ещё ни разу не догадался запустить лапу и каждый раз, когда за танцы мне попадалось что то, крупнее обычной мелочи, я прибегала к этой уловке. Вот и сейчас, наспех засовывая купюру под грудь, я надеялась, что фокус пройдет и я смогу немного пошиковать, в ближайшие недели, но тут... - Жади - Жади, Аллах, до чего ты опустилась... Пляшешь голая на виду у всех, как падшая женщина, распространяешь разврат по земле . А ведь я знал, что этим всё и кончится. Сколько раз я тебя предупреждал, что людям запада верить нельзя? Аллах свидетель, что очень часто, но ты не хотела слушать голос разума, ты слушала свои чувства, а они - плохие советчики. - Дядя Али? Это вы? - Я. Зашёл посмотреть новый дом Мохаммеда, который он купил в этом районе, рядом с торговым комплексом и на обратном пути увидел тебя. - У Мохаммеда новый дом? А... - Тот он оставил Самире и Зе Роберту, они недавно поженились. Теперь Мохаммед и Латифа живут здесь, воон в том доме, а под "Волшебную лампу" снимают большой павильон в торговом комплексе. - Надо же... - и тут вдруг меня прорвало, я кинулась на шею дяде и разрыдалась.- Дядя Али, заберите меня отсюда в Фес, пожалуйста! Клянусь, я никогда больше не выйду из вашей воли, буду помогать по хозяйству, носить чадру, я сделаю всё, что вы прикажете, заберите меня! - Нет, Жади. Я больше не впущу тебя в мой дом. Я не хочу, чтобы вся Медина полнилась сплетнями, что я ввёл в свой дом площадную плясунью, которая демонстрирует свои прелести за деньги. - Дядя, не ужели вам меня не жаль? Я живу в коридоре чужого барака, ем что придётся и не каждый день имею даже жидкую похлёбку из свиных шкурок, одеваюсь в старое рванье и часто терплю нужду. Половину того, что я зарабатываю танцуя на площади, у меня отбирает главный по фавелле, Лазар Жеау да Кошта. Иногда и всё отнимет, по настроению. Моюсь я в тазу, крашусь, подбирая выброшенную косметику, вернее её остатками... - Ты сама виновата во всех твоих бедах, Жади. Ты могла бы жить сейчас в шикарном доме, с мужем и дочерью, ходить в золоте и шелках, но ты выбрала другой путь. И кто виноват, кроме тебя самой, что это оказался путь нищеты и страданий? - Но дядя, неужели вы совсем не поможете мне? Я же ваша племянница! Умоляю! - Хорошо. Я сниму тебе маленькую квартирку, которую буду оплачивать. Но не просто так. Если ты в течении трёх месяцев не устроиться нигде на работу, наш договор будет расторгнут и ты вернёшься в фавелле. - Устроюсь на работу? Аллах! Кем? Я же не училась и ничего не умею делать? - Да хоть уборщицей или посудомойкой, но это должен быть честный труд. - Уборщицей? Аллах, дядя, это так унизительно! Но дядя Али был непреклонен. - По моему, плясать почти голой на потеху толпе, куда унизительнее. Но, если ты не хочешь... Я осмотрела свои стёртые в кровь ноги, грязное тело, распатланные волосы, видавший виды костюм для танцев... На большее, чём роль посудомойки во второсортной забегаловке рассчитывать не приходилось, но это была работа, зарплата, оплаченная квартира со всеми удобствами и я ухватилась за этот шанс, как за спасительную соломинку утопающий. - Я согласна.