Скрип

— Вы когда-нибудь смотрели на солнце так долго, — голос журчит и журчит. Бубенцы на колпаке звенят, когда голова клонится к плечу. — Та-а-ак долго, что начинают глаза вытекать? Хантер нехотя поднимает голову. Он только задремал, впервые за двое суток, разморенный тишиной библиотеки. Он чувствует беззлобное раздражение и громко фыркает, принимаясь тереть лицо. Эдрик Блайт никуда не исчезает. Яркое-яркое пятно, которое приобретает острые и ажурные линии. — Ответите на вопрос, мой король? — Мои глаза вытекают, когда я смотрю на тебя слишком долго, — Хантер поднимается, прихватывая книгу. Он любовно оглаживает бархатистый корешок прежде чем водрузить её на место. Когда Хантер разворачивается, Эдрик оказывается прямо перед ним. Он кладёт королю палец под подбородок и поворачивает голову на свет. Загадочно хмыкает, наклоняется ближе. Хантер слышит в воздухе дерзкий запах лимонной цедры и свежих сосновых опилок. — Что ты делаешь? — лениво спрашивает он, почему-то не прекращая всей этой затянувшейся шутки. Эдрик дёргает бровью. — Проверяю ваши глаза. — И как? — Всё в порядке! — Блайт отпрыгивает назад, колокольчики осыпают тишину целой горстью серебристого звона. — Отличные глаза, — он быстро, будто кот, облизывается. — Я бы их выпил, будь они вином. Хантер морщится и приподнимает ладонь, с опозданием прося замолчать. — Мне не нужны подробности. Спасибо. Он разворачивается, стремясь поскорее добраться до выхода. Журчащий голос придворного шута вызывает в голове переполохи и всполохи. — Стойте-стойте-стойте! — нагоняет у самого выхода и накидывается на спину, словно в несуразной попытке обнять. Воздух над ушной раковиной становится обжигающим, когда Эдрик шепчет: — На вас готовится покушение, мой король. Вот как. Хантер ждал чего-то подобного. Пыльное чувство скуки и усталости сменяется волнительным предвкушением. Ему стоит огромных усилий сохранить всё тоже выражение лица прежде чем повернуться к Эдрику. — Откуда такие сведения? — Девушка-садовник, — хихикает тот. — Помните, вы ей посылали белые лилии, а в ответ получили ирисы?.. Хантер не сильно желал, чтобы ему напоминали об этом. Уиллоу не стала питать его надежд, как поступили бы многие девицы. Власть, признание и богатства её волновали меньше, чем всходы нежных ландышей и собравшаяся цвести фиалка. Хантер уважал её чувства и выбор, поэтому, получив букет ирисов, постарался зарыть свои собственные поглубже. — Уиллоу… И что она тебе сказала? Эдрик вздыхает и снимает колпак. Он прижимает его к груди и трагично возводит глаза к потолку. — Ваш дядя, почтенный Филипп Виттебейн, интересовался аконитом, — он выделяет название растения взволнованным шёпотом, качнувшись на пятках вперёд, — который садовница держит в саду за цвет и корневища, из которых можно делать лекарства. Однажды у меня разыгралась такая сильная мигрень, что я умолял палача отрубить мне голову. Хантер морщится потоку ненужных слов. — Значит, Филипп… — он делает вывод. Краешек губ трогает улыбка. Эдрик принимается наворачивать круги вокруг Хантера. — С мигренью шутки плохи. Ещё хуже чем с нашим светлейшим Дариусом, хе-хе… Он осекается, когда Хантер хватает его за запястье. — Послезавтра, кажется, намечается пир? — Как и в любой другой четверг, — подтверждает Блайт, бегло касаясь пальцев короля. Тот их тут же одёргивает, словно от острых листьев крапивы. — Выразим знак почтения Филиппу, — Хантер складывает руки за спиной. — Скажи, что я лично пригласил его. — И, разумеется, цветочную девочку вы тоже приглашаете? — хитрая улыбка ужом проползла по губам Эдрика. Единение разрушает громкое пыхтение и агрессивные возгласы. В библиотеку врывается звездочёт Носеда, потрясая свёрнутыми тёмно-синими картами. Хантер сторонится, пропуская её и обращается к Эдрику: — Если только леди Парк это будет не в тягость. — Поверьте, она будет в восторге, — Эдрик напяливает обратно головной убор, и тот радостно звякает. — Это будет самый лучший пир за последние десять лет. Янтарь в его диких глазах успокаивается будто по щелчку невидимых пальцев. Эдрик хватает Хантера за ладонь. — И не забывайте, — он прижимается губами к его пальцам. — Я всё для вас сделаю, мой король. И затем он выскакивает в арочный проём, ещё долго разнося переливчатое эхо. Звон Хантер слышал повсюду. Даже когда взгляд не ловил разноцветные пятна поблизости — звон крутился в ушах. Хантер старался об этом не думать. У него было много более значимых поводов для этого. Например, предательство дяди... А ведь отец предупреждал! Повторял при случае и без: «Моему брату нельзя доверять. У него душа в греху выпачкана, как печная заслонка в саже». Дома у Совиной Леди как обычно жарко до треска в костях. Ида вынимает из брошенного на стол мешочка монету. Ведёт острым ногтём по стороне со спиралью. Одобрительный хмык служит сигналом к началу переговоров. — Меня интересует Филипп Виттебейн, — Хантер косится в сторону зашебуршавших под потолком птиц. Одна из них поворачивает голову. Жёлтые совиные глаза смотрят вопросительно. — С кем общался в последнее время, куда ходил, — продолжает Хантер, как ни в чём не бывало. — Может, делал что-то… Подозрительное. — Твой дядюшка всегда делает что-то подозрительное, — Ида смеётся, прихрюкивая. Потом резко замолкает и вперивает взгляд в Хантера. — Это ведь не семейные разборки, да? — А это тебя не касается, — Хантер щурится и откидывается назад. Стул гнусно скрипит. — Но я полагаюсь на тебя. Ида фыркает, но не решается комментировать. Она запускает ладонь в копну седых волос и вытаскивает колоду гадальных карт. — Не возражаешь? — Ида ловко перетасовывает колоду. Хантер жмёт плечами. — Я в это всё равно не верю. — Ха! Тогда вытягивай. На Хантера смотрит тёмная, с потёртым золотым узором, рубашка верхней карты. Странно, но Хантеру непреодолимо хочется перевернуть именно её. Ничего странного. Он ведь в эту брехню не верит. Хантер сталкивается взглядом с Совиной Леди. И тот будто подначивает, нежно и настойчиво толкает в спину: ну же, не сопротивляйся. Чушь и самовнушение. Ерунда! Рывком Хантер стягивает с колоды верхнюю карту и кладёт её на стол. В горле резко пересыхает. Ида наклоняется над столом, ударяясь коленями. — О! Тебя ждут перемены, — шепчет она с затаённым восторгом. — Ты движешься навстречу своей судьбе. Карточный дурак смеётся и показывает язык. Над ним зубастая пропасть ночного неба и огненное море позади. — Что-то подсказывает, что она у меня незавидная, — бормочет Хантер, вставая. Он хватает со спинки стула плащ. — Э-ээ… Спасибо, Ида. Та отстранённо кивает, продолжая вертеть между пальцев дурацкую карту. Совпадение — Хантер в этом уверен. Совы ухают ему на прощание.

•

Пространство тронного зала бурлит. Одно лицо сменяется другим. Имена вспыхивают и вытесняются новыми, как и свитки указов, которые появляются и исчезают, появляются и исчезают... От бесконечных просьб и вопросов мысли превращаются в ком мокрой бумаги. Венец давит тяжестью. Привычной, но от того не более приятной. Хантер пытается отвлечься от обнимающего его чувства дискомфорта. В гул переполненного зала вплетается мягкий перезвон. — Я знаю о чём вы сейчас мечтаете, — голос кажется иллюзией, полуночным бредом. Единственный, в интонациях которого нет ни грамма подобострастности. Хантер чувствует острый подбородок на своём плече и запах свежескошенной травы. Вспоминается, что Эдрик любит валяться под деревьями на берегу реки, перебирая серебрящиеся на солнце струны старенькой лиры. Эдрик сам по себе ходячая музыка. И в хорошем и в досадном смысле. Никуда не скрыться от его присутствия. Тишины — не дождёшься. — Очутиться в заброшенной части сада и кормить красноперых птиц дикой малиной, — продолжает Эдрик. Хантер с недовольным удивлением косится на него. И тот мягко смеётся, вместе с бубенцами в колпаке. — Это можно устроить. Эдрик подмигивает и оказывается перед толпой. Он делает сальто, сдёргивая при этом шляпу с головы одного из лордов. Зал трескается, люди смеются. Хантер соскальзывает с трона и успевает заметить, как подпрыгивает родинка, когда Эдрик посылает ему кривую полуулыбку. Затем он принимается жонглировать ножами. Хантер смотрит на него некоторое время, заворожённый тревожной мыслью. Затем отступает в тень, разворачивается и уходит. В саду свежеет сонный вечер. Красные птицы с хохолками чирикают и важно надувают и без того пухлые грудки. Только одноглазая, как обычно, подлетает ближе всех и садится на вытянутую ладонь. Уиллоу рассказывала, что глаза её лишили какие-то мальчишки, пулявшиеся камешками. Выглядела она при этом грозно и спокойно: Хантер сразу догадался, что безнаказанными обидчики не остались. Птица чирикает громче, склюнув последнюю ягоду с ладони. Она позволяет Хантеру провести пальцем по макушке. И сердце наполняет уже знакомая, но всё ещё странная нежность. Этому существу ведь почти ничего не нужно. Малина, ласковые слова и тёплые руки — другого птицы и не ждут. Хантер провожает пернатого друга взглядом, а на губах селится улыбка, которую он замечает, когда его уединение нарушает шорох листвы. — До чего упоительно видеть улыбку на вашем лице, — голос Эдрика непривычно спокоен. Даже серьёзен. Он прислоняется плечом к извилистому стволу вишнёвого дерева. Одетый непримечательно и просто, с этим усталым выражением лица — Эдрик меньше всего напоминает шута. — Я… — и Хантер почему-то теряется. Он хмурится и делает шаг, приближаясь. — Спасибо. Несколько прядей, висящие у лица мокрые, влага ещё не успела засохнуть на впалых щеках. Смотреть на Эдрика, когда он без грима, до того непривычно, что во рту вяжет. Хантер слышит усмешку и с трудом отводит взгляд от аккуратно очерченных губ. Карие глаза — на ум приходят ярморочные яблоки в карамели — удерживают последние пылинки заходящего солнца. Последнее золото всегда самое яркое. — Это моя работа, — Эдрик отвешивает поклон, легко смешивая почтительность и игривость. — Счастлив служить. Его слова оставляют налёт горечи на языке. Хантер уводит взгляд к деревьям. Птицы кровавыми брызгами расселись в белом кружеве цветов. Хантера трогает неожиданная зависть. И ещё более неожиданная печаль. — Почему они вам так нравятся? — интересуется Блайт, как бы между прочим. Он срывает приглянувшуюся ягоду с ветви. На землю сыпется нежно-розовый снег лепестков. — Они рады меня видеть, — Хантер жмёт плечом. — И будь я простым крестьянином, продолжали бы чирикать и виться вокруг. Эдрик жмурится, в который раз напоминая кота, и сплёвывает косточку. — Вот как, — выдаёт он. Хантер подбоченивается. — Что вот как? Его задевает этот неприхотливый всепонимающий тон. Этот Эдрик, лишённый атрибутов обезумевшего шутника, начинает раздражать его. — А я вам нравлюсь? — прямо спрашивает он. — Что? — Мне плевать король ты или нет, Хантер, — всё с тем же любезным равнодушием признаётся Эдрик. — Я просто хочу быть рядом, — он осекается и прячет взгляд. — Простите мне мою дерзость, ваше ве… Хантер не знает, что его толкает на безумство. Он осознаёт, что делает в тот момент, когда уже поздно пятиться. Это всё вечер. От него голова кругом идёт. Губы у Эдрика горячие и упрямые. Кисло-сладкие от вишнёвого сока. Звон в голове обретает мелодичность — выпрямляется в хрустальное пение лиры, — когда Эдрик отвечает на поцелуй. Без лишней робости, он обхватывает рукой Хантера за шею, большим пальцем пробегаясь по линии челюсти. Так огни́вом высекают искры из кремня. Терпкость лимона мешается с дымным запахом цветения. Пальцы путаются в чужих волосах, неожиданно мягких. Хантер не замечает, как это за его спиной очутилось дерево. И когда в сад успели вползти густые сумерки. Эдрик чуть отстраняется, давая остывшему воздуху плеснуться в лицо. Хантер на секунду прикрывает глаза и тихо усмехается. Дьявол. — У вас тут цветы в волосах, — Эдрик хихикает и тянется пальцами, выпутывая лепестки. По позвоночнику пробирается крупная дрожь. Хантер не может перестать пялиться. Осознать произошедшее предстоит потом. Сейчас хочется просто разбиться фениксом о чужие зрачки. Нет, слишком драматично. Хочется заново услышать невидимое журчание лиры. Хантер подаётся вперёд, и… Уху-уух Темнота за плечом Эдрика режется широкими взмахами крыльев. Сова укоризненно угукает и подлетает ближе, выпуская из когтей бумажный свиток. Ида. — Мне пора возвращаться, — Хантер избегает взгляда Эдрика, боясь, что в голову вновь начнёт лезть всякое непотребство. Печать он надрывает уже во дворце, бегом преодолевая лестницу. Скупой свет факелов вынуждает поднести пергамент ближе к лицу.

Надеюсь, ты не тешил себя надеждами, что своё свободное время Филипп посвящает помощи сиротам, кормлению бездомных белок и молитвам. В обратном случае тебя ждёт разочарование.

Хантер фыркает. Можно подумать... Он входит в свои покои и спиной закрывает дверь, продолжая чтение.

Филипп известен в народе как Белос. Он плетёт интриги вокруг юного короля (эт я про тебя, если что), с такой же лёгкостью, с какой зеленоглазая садовница плетёт венки. Сторонников у него набиралось немного. Все исчезли при трагичных и таинственных обстоятельствах.

Надеюсь, это тебя утешит. «Вряд ли» — думает Хантер с холодной злостью. Края бумаги начинают дрожать.

Но будь осторожнее с этим типом. если ты до сих пор не понял, твой дядюшка собирается тебя свергнуть. Любым способом и этого нельзя допустить, потому что он ненавидит ведьм, а я своего рода ведьма. так что держи глаза в оба

Хантер раздражённо отбросил письмо. Держи глаза.. Что?! Иде не помешало бы взять несколько уроков лексикологии. И что ещё за трагичные и таинственные обстоятельства? Только он задался этим вопросом, как в окно спальни постучали. Сова. Другая. С озорным и даже несколько человеческим взглядом. Птица кинула на стол короткую записку, испачканную землёй, вместе с дохлой мышью, а затем начала кружить по комнате, пока не уселась Хантеру на плечо. Попытки её согнать не увенчались успехом.

Ах, да!

Подумала, что тебе будет интересно узнать имена тех сгинувших придурков.

(И ещё парочку чудесных деталей)

1) Терра Снапдрагон — захлебнулась в чане с удобрениями.

2) Кикимора — напилась дешёвого вина и умерла во сне.

3) Адриан Грей Вернворт — поскользнулся на ступенях лестницы и упал головой на собственную шпагу.

4) Стражник Раж — при загадочных обстоятельствах утонул в реке.

5) Одалия Блайт — погибла во время верховой езды.

p.s: не серчай на Хути, он очень впечатлительный малый.

Сова к тому моменту успела вскарабкаться на голову. Хантер даже не стал удивляться. Его мысли вообще кружили так далеко от происходящего, что едва ли он заметил, когда Хути нырнул в ночь. Хантер принялся наворачивать круги по комнате. Все эти смерти абсолютно не случайны. Ни разу — он вновь взял записку — не было упомянуто слово «убийство». Но Хантер не верил, что хотя бы один из присутствующих в списке погиб по вине злого рока. Ха! Он запнулся взглядом о последнее имя… И не имя его заставило застыть, а фамилия, знакомая до всполоха в груди. Блайт. И поверить в совпадение хотелось очень сильно.

•

По залу растекалось оранжевое тепло. Уставленный яствами длинный стол собрал вокруг себя гостей, которых Хантер не видел. Он смотрел только на своего дядю. Филипп сидел с прямой спиной, настолько прямой, что казалось, он сейчас порвётся. Но это было бы настоящим рождественским чудом. А до него ещё далеко. Пока слуги уносили тяжёлые блюда и вносили чаши с фруктами, Хантер не выдержал. — Дядя Филипп! Не передать словами какая это честь для всех нас, что вы здесь. Виттебейн улыбнулся, криво, словно пытаясь при этом вытащить языком рыбью кость, застрявшую между зубов. — Напротив, — он наклонил голову. — Это честь для меня. — Вы добры, дядя, — Хантер отсалютовал кубком и поднёс его к губам, тут же заметив, как жадно вспыхнули серые глаза. — Или вы больше предпочитаете, когда вас называют Белос? Над залом разбухла тишина и обрушилась на стол, обрубая разговоры и смех. Хантер демонстративно отставил бокал в сторону. Сидевшая рядом Уиллоу осторожно взяла его в руки и принюхалась. — Аконит, — она поднялась и громко объявила: — Вино отравлено. Над столом пронёсся встревоженный гул. Этому шуму Хантер бы предпочёл навязчивый звон. Эдрика рядом не было. Но где же он? Хантер давил в себе желание выскочить и убежать, оставить всё, как есть. Плевать на Филиппа. Плевать на трон и подданных, и клятвы перед отцом и богом. Но Хантер не мог пошевелиться. И дальнейшее проплывало мимо, словно он стал призраком и наблюдал за суетливой жизнью сквозь полупрозрачные веки. — Я уверена, если обыскать карманы лорда Виттебейна, можно найти цветы и листья аконита, — голос Уиллоу раздался будто сквозь пуховое одеяло. — Стража! Те, несколько помедлив, направились к Филиппу. Он вскочил. На пол полетел стул, учинив короткий грохот. Стража бросилась в погоню за Белосом. За ними покатились гости, как встревоженные октябрьским ветром сухие листья. Хантер неторопливо поднялся и развернулся в другую сторону. Лёгкие требовали свежего воздуха. Хантер почему-то знал, что далеко Филипп не убежит. Это предчувствие словно вычерпнули на поверхность из холодной иловой воды. Не убежит, как не смогли убежать Кикимора, стражник Раж, Одалия Блайт… Хантер спотыкается... Мать Эдрика умерла из-за взбесившейся лошади, которую некому было остановить. И почему, пока он думал об этом, внутри всё склеивалось? Хантер спотыкается о чью-то ногу в тяжёлом сапоге. Неровный свет коридорных факелов выхватывает длинные разметавшиеся по серой плитке волосы. Дядя? Хантер через подступающую дурноту видит расплывающееся на рубашке чёрное пятно. На самом деле оно тёмно-красное. Дьявол. Взгляд обхватывает рукоять торчащего из груди кинжала. Эдрик жонглирует ножами. С такой лёгкостью, будто это яблоки. Люди аплодируют, свистят, Хантер думает о том, каким опасным может быть это увлечение… Хантер рвано выдыхает и пятится назад. Его мутит. — ...Я всё для вас сделаю, мой король Хантер пятится и натыкается спиной на чужую грудь. Он уже знает кого увидит, когда обернётся. — Ты убил… Его? Филиппа. — Разумеется, — затылок обдаёт горячими мурашками. — Он представлял опасность для вас. Хантер дёргается и оборачивается. Должно быть, ему следует опасаться. Но вот Эдрик перед ним, стоит трогательно моргая, клоня голову к плечу, — и у Хантера сжимается сердце. Не от страха. От нежности. Жаркой-испепеляющей-невыносимой. — Вы сердитесь? — Эдрик делает невесомый шаг вперёд. Звон врезается в тишину. Вопрос заставляет Хантера нахмуриться. Сердится ли он? — Нет. На губах Эдрика расцветает улыбка. — А остальных, его приспешников? — Хантер ведёт головой в сторону. —Тоже твоих рук дело? — Я же говорил, что хочу быть с вами, — шепчет Блайт, делая новый шаг вперёд. — А они хотели этому помешать… Думаете, я сделал зло? Хантер вытягивает ладонь и дотрагивается до его щёки, стирая светло-красные брызги вместе с пудрой. В глазах Эдрика дохнут звёзды. Скапливается солёная морось. Хантеру больно. Он находит холодные, выпачканные застывающей кровью пальцы Эдрика и сжимает их в своей руке. — Не знаю, — тихо говорит он. — Но я так не считаю. Не считаю, однако мне жаль, что тебе пришлось пойти на это. Эдрик выдыхает, всхлипывая. Он прижимается к его шее. Хантер чувствует движения его губ, когда он глухо и сбивчиво признаётся: — А мне не жаль. Не жаль! Даже когда я накормил коня матери белладонной, и видел, как её лицо превращается в кровавую кашу под ударами копыт, — Эдрик отстраняется и цепляется пальцами за отвороты комзола Хантера. — Вы мне верите? Верите? Боль никуда не исчезает. Хантер не знает, откуда она взялась. Но она идёт под руку с ненавистью ко дворцу, зубьям на короне, и белым мраморным ступенькам, ведущим на трон. — И ты всё-таки опечален, — вздыхает Эдрик, всё норовя поймать взгляд Хантера. И когда тот награждает его им, бледнеет и пятится. Хантер усмехается. Это холодная, мрачная усмешка — перевёрнутая карта дурака. Звёзды под ногами. — Да. Потому что это, мой друг, в самом деле грустно, — говорит Хантер, и ему кажется, что он слышит свой голос впервые. — Ты теперь ничем не лучше Белоса. А может — это сказать язык не поворачивается — даже хуже. Не нужно было этого делать, Эдрик. Этого всего. Бессмысленные слова. Бестолковые. Звон медленно превращается в ржавый скрип.