Искусство на Руси

Фёдор Алексеевич Басманов, ныне без отчества, проходился по царским палатам, рассматривая необычные, странноватые росписи. Его длинные для юноши волосы были собраны в неаккуратный пучок, несколько прядей забавно торчали в разные стороны. Одежда для именитого итальянского художника, подмастерье самого Леонардо да Винчи, была даже слишком простой — белая рубаха с широким рукавом, где то чуть испачканная углём, просторная накидка, подвязанная на узкой талии ремнём, жемчужного цвета колготы, да длинные ботинки из кожи. Ходившие тут и там опричники смотрели на него как на нелюдя, оборванца — какой парень будет надевать на себя такой срам в самом деле? «И что, в этой вашей… Италии, прости Господи, все мужики так разодеты?!» Впрочем, чужие слова его мало заботили, куда больше — архитектура собственной Родины. Вычурные, странноватые купола какого-то новенького собора, посвящённого Богородице, флористические росписи. Кое-где узнавался стиль — руку итальянского мастера ни с чем не спутать, вот несколько столетий господствовавшие архитектурные приёмы из самой Византии, и даже аглицкие вычурные ручки на дверях. Всё это странно гармонично смотрелось в этом неповторимом своей историей месте. Проходя мимо одной из комнат с открытой дверью, он увидел худенького, но дорого одетого мальчика, который, сидя на подоконнике, кажется, рисовал птиц. Из любопытства Федя постучал, и со смешным акцентом спросил, может ли он войти. — Ты рисуешь воронов? — он осторожно наклонился, смотря на кривоватый детский рисунок. — Я пытаюсь, — юнец грустно выдохнул, — Но у меня плохо выходит. Совсем не похоже, — он отбросил карандаш и лист. — Когда-то я тоже увлекался тем, что рисовал птиц, — Федя быстро опустил толстую сумку и выудил несколько альбомов, протянув один из них мальчику. — Вы… Вы тот художник! Из… из… — Италии, — Басманов мягко улыбнулся. — Всё верно. — А как Вы научились так рисовать? — юнец подвинулся поближе. — Меня кстати Иван зовут. — А я Фёдор, — парень протянул руку. — Фёдор? Это же русское имя! — мальчик смешно нахмурился. — Всё верно, родом я с Руси. Мой мастер, человек, который меня научил искусству, считал, что писать нужно только то, что сам можешь понять, прочувствовать. Поэтому я рисовал мёртвых, разрезанных животных. — Фу, это так ужасно, — Иван скривился. Федя хихикнул, — Когда-то я тоже так думал. Но писать можно ещё и с живых птиц, да только вот отсюда их совсем не видно, как же ты тогда рисушь? — юноша осторожно присел на подоконник. Ваня пожал плечами и как-то съёжился. — Вот что, если хочешь, мы можем прямо сейчас пойти вон туда, на скамеечку во дворе, и я расскажу тебе парочку интересных вещей о том, как нужно писать. Идёт? Мальчик несмело улыбнулся и кивнул. — Тогда я подожду тебя за дверью, — Басманов подмигнул ему и вышел. *** Анастасия прижалась к плечу мужа и положила на него же голову. — Не печалься, Ваня, что-нибудь да получится, — её тихий шёпот звенел в комнате, словно колокол. — Настя, но мы всё уже перепробовали, — Иван скинул её руки и тяжело опустился на кровать, — Мы звали лучших лекарей, приглашали всевозможных скоморохов, готовили ему пиры и устраивали охоту! Он не выходит из комнаты, не улыбается, почти не ест и не пьёт. Может и правда проклятье какое, а? — мужчина с ужасом смотрел на жену, — Господи, пошли же спасенье, единственный ребёнок… — Ваня! Ну что ты говоришь такое?! — царица села на колени перед Грозным и взяла его лицо в свои руки, — Брось! Нет никакого проклятья! — Тогда что это, по-твоему?! — он вновь отбросил чужие ладони. — Авдотий говорил, что он просто не может принять, что мы с тобой больше не пара. — Много ли понимает этот Авдотий! Что, Ванятка барышня какая кисейная?! Он царевич, не девица! Пусть мы и не вместе, но любим его так же, как раньше! — Так может стоит ему просто об этом напомнить? В дверь горницы постучали, и после утвердительного слова Ивана, тихонько зашёл Малюта. — Царь батюшка, — Скуратов поклонился, — Дума собралась. Пора начинать совет. Иван яростно рыкнул. Боль за единственное дитя не унималась в груди, мука и скорбь разъедали его сердце, да вот только Бог словно отвернулся от помазанника своего, словно надсмехался над страданиями его да Настасьи. Вот уж несколько месяцев сын не выходил во свет, похудел да осунулся, как старик какой, а не молодец добрый. — Уже иду. Выйди вон! — Грозный махнул рукой, да дверь тихо скрипнула. Анастасия бережно обняла мужчину, — Всё наладится. — Хотелось бы в это поверить… нужно в Церковь срочно сходить, — Царь осторожно приобнял жену. *** Ваня громко расхохотался. — Не может быть! Федя, посмеиваясь, потрепал мальчишку по волосам, — Вот так вот я опростофилился в первый же день перед своим Мастером. Ты знаешь, пытаться украсть у кого-то бумагу и карандаши не лучшая затея, зато тогда же он и решил меня приютить, да передать свои знания и мастерство, — Федя плёл для мальчика венок из ромашек. — Здорово! А вот мои родители меня совсем не замечают, — Ваня погрустнел, — Они всегда чем-то заняты. Им нет до меня никакого дела, они же очень важные. А как так вышло, что ты очутился на улицах в Италии? — Я уверен, что твои родители очень любят тебя и беспокоятся. А кто они? Ваня не успел даже рта раскрыть, как к ним подскочили всадники в чёрном одеянии и на конях, да со свистом ударили Федю плетью по спине. — Кто таков будешь?! Отвечай! Зачем сына Царского похитил, ирод окоянный?! Федя от испуга и волнения так распереживался, что и мог лишь полусидя прикрывать собой ребёнка. — Не трогайте его, он хороший, он добрый! — Ваня разревелся и кинулся к опричникам, — Пожалуйста, не трогайте его! — Хватайте Царевича! А этого Иван Васильевич приказал к нему приволочь! Вяжите ему руки! Всё произошло так быстро, что Басманов почти ничего не понял, только то, что он только что разговаривал с сыном самого Царя. Его руки завязали жёсткой верёвкой, да потащили за конём. Ваня всё порывался спрыгнуть с лошади, но крепкие руки опричника держали его так сильно, что он рыдал уже не только от обиды, но ещё и от боли. Федя же едва поспевал за лошадью, периодически спотыкаясь. Буквально только что он, счастливый от общения с таким светлым ребёнком, оказался в огромном зале перед троном, где на него тёмными глазами смотрел Иван Грозный, его жена и ещё около двадцати неизвестных ему людей. *** Федя сидел в своей комнате и ревел — отец нашёл его рисунки. Уже несколько лет он пытался приучить сына к «мужским» занятиям — битве на мечах, охоте, рыболовству. К сожалению, ничего не выходило — меч падал из рук, убивать животных Федя не хотел, а рыба уплывала из криво сплетённых сетей. Алексей качал головой и вскоре перестал стараться, решив заняться только лишь Петром — истинным наследником их фамилии. — Фёдор! Ты мужчина! Как ты можешь заниматься ЭТИМ?! — вся бумага горела в печи, — Уйди с глаз долой! Младший Басманов, сидя на пуховой перине с кровавыми бороздами от мощных ударов отцовской вицей, от обиды хотел выть, словно волчонок, но всё же он мужчина, и должен оставаться сильным даже в такие моменты. На следущее утро мальчик спустился к столу. — Федь… папа хочет поговорить с тобой, — на следущий день за завтраком мать осторожно взяла его за ладонь и несмело улыбнулась. — Верно. Сын, мы приняли решение — ты поедешь к своей пробабке в Италию. Мальчик опустил плечи, — Вы выгоняйте меня? — тихо. — Нет, ну что ты такое думаешь, просто так для тебя будет лучше! — ответила ему Катерина. Алексей кивнул, — Всё так, сын. Не распускай нюни! Ты же юноша, а не девица! ***