Белый и пушистый?

— И всё-таки я настаиваю на утке, Лаура. Индейку я сама запеку, только уже на Рождество. — в очередной раз, кажется, самой себе говорила белокурая дама, неспешно следуя за своей спутницей, пересекая продуктовые ряды, бегло оглядывая те взглядом. На носу было празднование любимого праздника Марии — Нового года, а потому его организация и оформление было для неё первичной важностью из всевозможных на данный момент. Из года в год праздник проходил в кругу самых близких и родных для кареглазой, и этот год не стал тому исключением. Правда, стоило бы заметить, что муж, уже бывший, успешно исчез из списка «счастливчиков» уступив место обворожительной брюнетке. Для Маши с Лаурой это был третий по счету совместный праздник. В прошлом году за одним столом с ними были еще и Егор с Олегом, а также мать Третьяковой, до сих пор подходящая со скептицизмом к их роману. Новость об этих, как считали изначально все близкие обеих дам, сумасшедших отношениях, была воспринята в штыки, не принята, но время и долгие разговоры привели к принятию и смирению, позволив женщинам вздохнуть полной грудью, сбросив тяжёлый груз с плеч. — Маш, да хоть коня запеки, ей богу, главное возьми уже что-нибудь. — брюнетка без лишних дискуссий была готова принять любой вариант Марии, ведь не один час проведенный за закупками очень измотал и выжал из той все соки. Белокурая невольно закатила глаза, двигаясь дальше. Нужно было пользоваться предоставленным случаем. Всё было всегда именно так, как этого хотелось ей, и неважно каким образом она получала желаемое. Будь то истерика, шантаж, ласковая просьба или «сладкое» вознаграждение — Лукина простит эту вольность и даст право младшей поиграть в «большого босса», ведь говоря откровенно, наблюдать за этим то ещё удовольствие. Это забавляет и раззадоривает Лауру, прикладывающую немало усилий, чтобы скрыть собственную ухмылку. — И чего ты так сверлишь её взглядом? Мы же уже купили спиртное. — спросила кареглазая, когда брюнетка остановилась в одном из винных отделов их любимого магазина. Небольшой, но проверенный временем магазин, находящийся в десяти минутах езды от обитель женщин, стал их постоянным местом совместных покупок. Здесь было спокойно и прилично, а продукты были наивысшего качества, оправдывая свою высокую цену. Самое приятное, что один магазин включал в себя все виды необходимого продовольствия, будь это бутылка шотландского виски или же обыкновенный рис. — Хочу нам глинтвейн на вечер сделать. Если ты и собралась в тысячный раз пересматривать «Один дома», то он точно не будет лишним. — игривая ухмылка в миг показалась на красивом лице, чью бархатную кожу сегодня не украшал макияж. Лишь светлый блеск для губ, не более. — Тогда мы купим шоколадные конфеты? — глаза белокурой забегали из стороны в сторону, а голос её прозвучал достаточно неуверенно, что вызвало у Лукиной смешок. — Не ты ли рассказывала мне про их вред, м? — Ты кажется, спутала меня с кем-то. — не теряя времени, увильнула младшая, мастерски переведя все стрелки на Лауру. — Так много блондинок в твоём окружении, что ты уже стала забывать главную? Шатенка тяжело вздохнула, качая головой. В этом вся её Маша. Хитрая, язвительная, порой неконтролируемая, но её, опять же. В Третьяковой чудесным образом уживалось самое чуткое, добродушное создание в мире, но вместе с ним же, жила невероятная стерва, капризная и порой выводящая до хруста костей. Лукина любила её. Любила её всю, каждой частичкой своей души. Объятия этого ангела, его улыбки, сладкие поцелуи, признания в любви и нескончаемые рассказы — это ли не стимул быть сильной? Быть сильной, чтобы не сломать и не сломаться. Хранить, оберегать и дарить счастье. — Главная блондинка, шоколад какой будете? — голубоглазая отбросила попытки не смеяться, потому что каждая из них была провалена. Уж слишком забавно наблюдать Третьякову, которая максимально серьезно смотрит на тебя, поджав свои пухлые губы, образуя тем самым линию. — Смешно тебе? — До коликов, Машунь. Вино оказалось в корзине, а тележка тронулась с места. Свободной от неё рукой Лаура попыталась ухватиться за ладонь белокурой, во всю отказывавшей ей в этом. — Хватит дуть щёки, как хомяк… — Я уже и хомяк? Не прошло и пары минут, как их общение возобновилось, а Мария, ожидаемо для брюнетки, схватила ту за руку, крепко сжимая. — Ну вот когда дуешься — да, хомяк. А вообще, я хотела тебя обрадовать, но, как понимаю, тебе это не нужно. — женщина нарочно издала томный вздох, всем видом показывая степень вызванной этим «печали». — Ну же, Лукина, не томи. — интерес белокурой брал верх над всем остальным, поэтому очередные сравнения с хомяком прошли мимо нее, словно она их и вовсе не слышала. — Живую ель доставили, и те ёлочные игрушки, о которых ты просила, тоже. В ответ брюнетка получила довольную улыбку во все тридцать два, а следом прозвучало: — Ну что, Лаура Альбертовна, значит мы будем пить глинтвейн и украшать ёлку, а с ней и всю квартиру.

***

— Какой от неё чудный аромат, правда? Я чувствую, что вернулась в детство. Папа устанавливал у нас дома такую каждый год, а потом мы все вместе её украшали. — Мария искренне наслаждалась громадной, неизвестно как установленной ранее елью, чьи иглы и красивый зелено-голубой перелив так грели душу женщине, вызывая теплую, добрую грусть по воспоминаниям из детства. — Я рада, что тебе нравится. Праздничное дерево стало медленно, но верно приобретать всё новые и новые игрушки, которые с детской радостью развешивала по густым ветвям Маша, не забывая провести по ним ладонью. Квартиру стал заполнять не только запах ели, но и в меру сладковатый аромат глинтвейна, готовкой которого занималась голубоглазая дама. Напиток уже был готов и ждал своего часа, когда Лаура вновь вернулась в просторную гостиную, выполненную, как и вся квартира в целом, в чёрно-белых, местами серых и красных тонах. Минимализм в выборе оттенков и отсутствие излишеств вызывало огромное удовольствие у старшей женщины, чувствующей полную гармонию, находясь в столь уютных для себя условиях. На полу, прямо у самой ели, удобно разместилась Третьякова, вешая очередной, золотистого оттенка шар на нижнюю ветку, совсем не замечая женщину, что успела за считанные секунды оказаться позади неё, присаживаясь рядом. Когда прохладные руки проскользнули под белый, с вышитым олененком на груди свитер, белокурая ахнула, а после устроилась удобнее, опираясь спиной на грудь возлюбленной, позволяя той взять её в узел своих объятий. — Я правда благодарна тебе, Лор. Мне всё понравилось. — говорила женщина, чуть было не мурлыча, когда получила горячий поцелуй в шею, а за ним и в оголенное плечо. Лаура мягко улыбнулась, касаясь шелковистых, безумно приятных волос кареглазой, впуская в них пальцы. — Люблю твои волосы. — утыкаясь носом в роскошную шевелюру, женщина сделала глубокий вдох, чувствуя сладкий аромат карамели и яблок — любимого шампуня Маши, который прочно зафиксировался в ассоциациях с этой удивительной женщиной. — Пойдем пить глинтвейн? Он, думаю, успел немного остыть. — женщина поднялась с места, втягивая за собой и Марию. — А потом я помогу тебе с вон той звездой. — голубоглазая указала на самый любимый атрибут Третьяковой, которая, в силу роста, точно бы не справилась с его установкой.

***

— Получилось так волшебно, а ты всё отказывалась украшать квартиру в этом году. Пойми, Лаура Альбертовна, твой заместитель никогда не стал бы советовать чего-то дурного. Женщины уже успели расположиться на кожаном диване в гостиной, где всё действительно заиграло новыми красками, после нескольких часов совместного труда обеих. — О как. А считается ли замена постели рабочий стол в моем кабинете дурным советом? — лёгким движением руки женщина накрывает Машу и себя пледом, который успел спасть, погружая их в тепло, которое и без того разливалось по всему телу от выпитого глинтвейна и тел друг друга. Кареглазая, опираясь на локти приподнимается, занимая полулежачее положение. Выгибает бровь и внимательно смотрит на своё «начальство». — А разве ты была против? — Отнюдь. Я бы в любом случае сделала бы это сама, потому что расхаживать перед мной с таким глубоким вырезом — опасно. — женщина провела языком по сухим губам, продолжая глядеть точно в очи белокурой. — Но именно в этот раз нас почти с поличным поймали. Помнишь? — Всё я прекрасно помню. — ладони Маши стали сминать и бесстыдно стягивать с женщины просторную серую футболку, замечая под той черное кружево лифчика. — Хочешь это повторить? — Лукина не колеблясь приподнялась, помогая кареглазой закончить начатое. — Разумеется. Но для этого я должна дождаться старта восьмого сезона. — руки уже начали блуждать по желанному телу, каждым новым прикосновением возбуждая брюнетку с новой силой. — А вот сейчас я ждать не намерена. Пухлые губы с азартом и горячим пылом стали покрывать мириадами поцелуев лицо Лауры, на что она, не выдержав, жёстко впилась в них, оттягивая нижнюю.

***

Знакомый и такой полюбившийся за последние пару лет аромат имбирного печенья был повсюду. Не успела Лаура ступить за порог квартиры, как он словно окутал её с ног до головы. Женщина завершила последние рабочие дела, а потому теперь, как она и обещала, будет во власти Третьяковой на ближайшие десять, а то и больше дней. Её губы тронула чувственная улыбка, ведь голубоглазая прекрасно понимала, для кого так старалась Маша и почему её обитель теперь не пустует. Когда верхняя одежда вслед за обувью оказалась убранной, женщина оставила сумку на тумбе и отправилась на поиски своего новогоднего «чуда» которое, кажется, решило поиграть с ней в прятки. Третьяковой не оказалось ни в гостиной, ни в ванне, ни даже на кухне, где Лаура уже успела испробовать плоды её труда, довольно мыча себе под нос. Она была голодна. Но, кажется, блондинка решила утолить её другой голод. Дверь в их спальню раскрылась. «Чудо» наконец нашлось, правда в очень неоднозначном виде. Третьякова сидела на их двуспальной постели, поджав под себя ноги. Женщина была облачена во всё белое. Тонкое белое кружево обтягивало её тело, подчёркивая упругую грудь и подтянутые ягодицы. Медленно изгибаясь, она приняла лежачее положение, словно змея подползая к брюнетке, у которой уже успело пересохнуть в горле. Длинные стоячие ушки и помпон к районе копчика раскрывали весь образ, ясно говоря, что сегодня Маша — зайчик. Очень игривый и совсем не напуганный. — Скучала по мне? — блондинка захлопала пушистыми ресничками, а после пошло облизнула свои губы, подчеркнутые сегодня красной помадой. — Я решила преподнести тебе первый новогодний подарок — зайчика, символ этого года. Тебе нравится? Теперь женщина привстала, опираясь на одни только колени, оглядывая Лауру с ног до головы. На ней была рубашка и темные брюки — всё быстро снимается, что только радовало блондинку. Лукина наконец приближается, касается изящного подбородка, вынуждая посмотреть в глаза. — В этом году зайка был очень непослушным. — сохранять лицо становится всё труднее, потому что внизу живота уже успел затянуться узел, а дикое возбуждение в точность электрическому току ударило в голову. — Так может накажешь его? Женщина немедля, будто из неоткуда вытащила черную кожаную плеть, что покоилась всё это время под теплым одеялом, ожидая своего часа. Лукина приоткрыла рот, удивляясь этой неведомой ранее стороне Маши, которая, точно пришлась ей по вкусу. Лаура приняла правила игры. Сначала она вознаградила женщину сплетением их губ воедино, целовала её до умопомрачения, вызывая у обеих нехватку кислорода, после чего, оторвавшись от пульсирующих губ, откинула её на мягкую постель, приказывая развернуться к ней спиной. Мурашки табуном прошлись вдоль всего тела белокурой, когда её ягодицы жёстко сжали крепкие руки старшей. Она оставила пару шлепков, тут же вызвавших покраснения на белоснежной коже. С приталенных брюк шатенки был снят ремень, который в скоре жёстко зафиксировал руки младшей, не позволяя той ими двигать. Плеть оказалась в руках голубоглазой и та с нескрываемым наслаждением хотела вкусить её силу, примененную на Марии. Блондинка в предвкушении до крови закусила нижнюю губу, тяжело вбирая в лёгкие воздух. — Не дергайся, а иначе жалеть я тебя не стану. — сразу пояснила Лукина, чтобы Мария полностью осознала на что сама предоставила ей дозволение. Присев на край постели, Лаура медленно провела рукой вдоль спины женщины, останавливая свой путь на мягком помпоне. Пока белокурая млела от ласковых касаний голубоглазой, та решила приступить к действиям. Удар. Громкий и звонкий, сопровождаемый криком, не то боли, не то наслаждения, а может и всего сразу. Маша жмуриться, а Лукина внимательно за ней наблюдает, оставляя пару влажных поцелуев на месте только что нанесенного удара. — Ещё. Повтори это снова. Лаура и не стала бы спрашивать. Она бьёт снова, но на этот раз сильнее, оставляя полосы глубже. Крик, уже более походящий на стон говорит о том, что всё идёт как надо. Поэтому женщина позволяет себе бить чаще, усиливая удары, которые иногда переходят на спину, чем вызывают ор, продолжительный и сладкий для восприятия. — И кнут и пряник, мой милый зайчик. — шепчет на ухо белокурой, кусая ту за мочку уха. Маша покладистая, она прилежная. Сколько же раз за эти отношения Лаура мечтала об этом. Она хотела нанести увечья, но и не думала, что Третьякова сама её об этом попросит. Кружево аккуратно стягивается, оставляя владелицу без «хвоста», но та не успевает даже задуматься об этом, так как губы начинают поцелуями залечивать красную, горящую кожу ягодиц. Ладонь проскальзывает между уже мокрыми складками, очерчивая те, приносит уйму удовольствия, что волной разливается по всему телу блондинки. — Пожалуйста, сделай это. — буквально умоляет Третьякова, вызывая в Лауре ещё больший азарт. Она останавливается. Разворачивает женщину и поднимается с постели. На пол начинает лететь уже её одежда, оставляя голубоглазую полностью нагой. — Сделай мне приятно и я подумаю над этим. Лукина устраивается рядом, ложиться на лопатки и наблюдает. Наблюдает за тем, как белокурая дама с длинными ушами на макушке ползет к ней, а после накрывает её тело своим. Женщина безуспешно пытается справиться с ремнем, но снять его не получается. Кожа рук зудит от постоянного трения, но жаловаться нельзя, Лаура это не одобрит. — Снимать я его не буду, не жди. — голубоглазая подтверждает её догадку, чуть шире раскрывая ноги. Марии остаётся лишь повиноваться. Она целует сначала губы, страстно, жадно, а после спускается к шее, царапает зубами ключицы и наконец ласкает пышную грудь. Лаура наслаждается. Приглушённо стонет, хочет большего. Мария и не томит. Она оказывается меж бедер, целует каждое поочередно, оставляя кончиком языка прохладную дорожку, прокладывая ею путь до разгоряченной плоти. Впивается в промежность, вызывая у Лауры громкий стон, от чего та прогибается в спине, пальцами хватаясь за светлые пряди Маши, направляя ту и принуждая действовать быстрее. Юркий язык работает в нужном темпе, заставляет тонуть в ощущениях и подводит к пику, доводя брюнетку до умопомрачительного оргазма. Она неподвижно лежит, пытаясь прийти в себя, угомонить собственное тело и рассудок, пока белокурая мучается в ожидании собственной разрядки. Старшая женщина поправляет очки, делает глубокий вдох и встаёт, чтобы преподнести заслуженную награду. Она хватает Машу за шею, втягивает в поцелуй и быстро меняет их местами, оказываясь сверху женщины. Руки белокурой ломят от занимаемого положения, она в очередной раз просит их развязать, на что теперь получает согласие. Ремень оказывается на полу, как и кружевной бюстгальтер, скрывавший собой наливную молочную грудь. Голубоглазая большими пальцами очерчивает лицо женщины, ласкает его, а после переходит на шею, чуть надавливая, чувствуя учащенный пульс. Губами она ловит вену, посасывает её кожу и переключается на грудь, которую непременно нужно покрыть пятнами, уж слишком та чиста. Хаотично оставленные багровые пятна ещё долго будут напоминать «зайке», что игры с Лаурой — занятие рисковое. Затвердевшие соски столь приятно перекатывают между собой проворные пальцы брюнетки, которая упивается звуками наслаждения своей женщины. Та еле держится, пытается из последних сил не потерять рассудок, уповая на скорую разрядку. Лаура не оставляет и живот. Его она тоже фиксирует кучей «печатей» своей яркой, сжигающей всё на своём пути любви. Добирается до бугорка, целует тот, а затем резко, без возможности привыкнуть к ощущениям, входит в женщину тремя пальцами, двигаясь внутри нее в бешеном, безостановочном темпе, не забывая языком ласкать чувствительную бусинку. Мария не сдерживает себя, поэтому стены впитывают в себя её рваные, дикие стоны, храня в себе секреты женщины, являющийся ангелом для абсолютно каждого. Долгожданная разрядка настигает её и она содрогается в сильных конвульсиях, после чего устало падает на постель, не в силах на большее. Лаура позволяет себе впитать в себя все её соки, а после, следуя примеру, падает в объятия женщины и прохладной постели, создающей прекрасный контраст, необходимый сейчас. Одеяло скрывает собой оголенные тела дам, а Мария, как это всегда и бывало, калачиком устраивается возле Лауры, кладя той голову на грудь, получая от этого настоящую, жизненно важную для существования гармонию. — Чур в следующий раз ты будешь зайцем, потому что теперь я неделю, а то и больше, не смогу даже сидеть нормально. — сквозь пелену накрывавшего её сна, сказала блондинка. — Я не заяц, я волк. Поэтому спи, нам ещё салаты готовить завтра. — Лаура удобнее устроилась, притягивая женщину к себе, сжимая руки у той на талии. — Хочешь я тебе сырники на завтрак приготовлю? — Хочу. — Одно фото в тех ушках и всё будет сделано. Женщина сняла очки и отложив их в на прикроватную тумбу, ответила: — Замётано, если ты сфоткаешься с тем хвостом. Пару минут молчания и белокурая, обдумав вышесказанное, предлагает: — А давай устроим домашнюю фотосессию для нашего архива? Лукина обречённо вздыхает, старается никоим образом не испортить момент и неожиданно для самой себя отвечает: — Я подумаю над этим. Но это уже совсем другая история…