Предновогоднее

Как только подвернулась такая возможность, они уехали. Подальше. От прошлой жизни, от событий, которые перевернули все с ног на голову. Уехали вместе, потому «хочу жить честно» Чишии не продержалось и до выписки из больницы. Сквозная рана в грудине напоминала о себе острыми вспышками боли дольше, чем все его намерения начать жить по-другому. Нираги был прав. Собственно, поэтому они и уехали. Оба. Вместе. Нужно было что-то решать с ожогами, Чишия смог договориться с одним из коллег отца. Деньги... С деньгами вопрос тоже решили, по крайней мере на какое-то время. В конце концов сам Чишия мог подрабатывать в больнице. С рекомендациями, которые оставил ему друг отца за... небольшую услугу, Чишия мог рассчитывать если не на постоянную практику, то на участие во всех мозговых штурмах и консилиумах. Так они и оказались сначала в Израиле, потом в Германии, потом в Швейцарии, а под конец, когда Нираги достал нытьем о заебавших его Альпах, хотя тех Альп он видел хорошо если самый краешек подножья, они перебрались в Соединенные Штаты. Это было что-то сродни побегу из ульстрастрогой и богатой на запреты и наказания семьи на улицу, в гаражи, в подворотни, подвалы, лофты и все неблагополучные места вместе взятые. Запах мочи и свободы. И в запасе хорошо если с десяток спокойных дней. Чем-то похоже на Пограничье.

***

— Тебе здесь нравится? — Чишия с ног валится от усталости, возвращаясь с очередной двойной смены, он двадцать минут отмывает руки от крови, пока Нираги не выключает краны и не накидывает полотенце на абсолютно чистые — скрипящие от чистоты! — уже больше восемнадцати минут ладони. — А тебе? Выглядишь замученным. Спал сегодня? — Минут семь прямо в операционной. Знаешь, как они относятся к азиатам? Как к мусору. Пока леди пиздела с белозубым безукоризненным двухметровым Майклом, который рассказывал, как будет ее оперировать, хотя он не будет, он вообще не хирург, но это было необходимо, чтобы она завалила ебало и не пыталась при смерти жаловаться главврачу, что ее тут смеют трогать желтые... — Это что, злость? — Нираги смеется и хватает Чишию за плечи, тянет к себе и заглядывает в глаза. — Ты злишься? Мистер Похуй взбешен из-за какой-то тупой старой карги? Чишия морщится и мотает головой, откидывая с глаз челку. — Я не злюсь, я просто вымотался. — В Пограничье тебя так не ебало. — В Пограничье я и не оперировал по восемь с хуем часов, чтобы потом получить плевок в лицо и жалобу. — Надо было оставаться в Швейцарии? — Надо было. Чишия хмыкает и дергает плечом, ему все равно, где оставаться. Ко всему можно привыкнуть. Здесь, несмотря на все проблемы с работой и отвратительным отношением, все еще была свобода — та самая свобода быть самим собой. Если бы только Чишия знал, кто он. И кем на самом деле хочет быть. — Пива? — Давай, — он со вздохом падает на диван, вытягивает ноги и откидывает голову на спинку, бездумно пялясь в потолок, пока Нираги не сует ему в ладонь холодную открытую банку. Чишия отхлебывает почти машинально, не чувствуя ни вкуса, ни свежести. — Сегодня по телеку одна ебань, — жалуется Нираги, чтобы хоть как-то разбавить гнетущее молчание. — Канун Нового года же. Странно, что тебя отпустили домой. Я думал, всякие там мексикашки и япошки как раз и работают в праздники. — Так и есть. Я просто ушел. Встал и ушел. Мне плевать на праздники, но это была бы третья двойная смена подряд. Я сказал, у меня хомячок сдох во время родов и теперь я мать-одиночка двадцати хомячат, так что мне нужно их кормить, воспитывать и укладывать спать. Нираги хохочет, откидываясь на спинку дивана, бьет ладонью по подлокотнику и едва не обливается пивом. — И тебе поверили, чувак? — Без разницы, — равнодушно выдыхает Чишия. Он берет пульт и щелкает выключателем. С ультразвуковым звонким писком экран оживает, и совсем скоро одна новогодняя программа сменяет другую, пока Чишия пытается найти хоть что-то, что не было бы наполнено блестками и уродливыми улыбками уродливых телеведущих. — Я сожрал весь шоколад из адвент-календарей, которые тебе подсунули на работе после Рождества. — Странно, что не отравился. — Вообще-то, было вкусно. — Я рад, что тебе понравилось. — Я заказал пиццу на ужин. Как думаешь, если мы встретим курьера вместе, он решит, что у нас затянувшийся Хэллоуин? — Почему Хэллоуин? — Чишия наконец отрывает взгляд от экрана и смотрит на Нираги. — Ну ты мертвая — синяки вообще свои под глазами видел? — медсестричка, а я мумия. Нираги смеется. Чишия чуть дергает уголками губ. — Ты уже не мумия. С лица, шеи, груди и рук уже давно сошли все следы твоего горения. Даже немногочисленные шрамы отшлифовали. А остальные ты сам захотел оставить. Чишия качает головой и отхлебывает из банки уже теплое пиво. Морщится и отставляет его на столик, захламленный каким-то бумажками и пустыми коробками от лапши. — Тебе противно? — Теплое пиво напоминает мочу. — Я не о пиве. — А о чем? — Чишия смотрит на Нираги с удивлением — даже брови вскидывает для более очевидной демонстрации эмоции. — О себе. Тебе противно видеть, трогать мои шрамы? Хотелось бы, чтобы их не было? Ни на животе, ни на спине, ни на бедрах? — С чего вдруг тебя волнует этот вопрос? — Просто скажи честно, я тебе противен? — Нет. Чишия смотрит в горящие глубоким, нездешним цветом отраженного экранного света глаза Нираги, и думает, что мог бы так просидеть целую вечность. Он и сидит. Даже когда за окнами один за другим начинают взрываться фейерверки. Даже когда дверной звонок едва не разрывается от натуги, с которой его вдавливают в панель. Даже когда по телевизору начинают обратный отсчет до «нового счастья». Пять. Четыре. Три. Два. Один. Нираги сидит неподвижно и смотрит на Чишию. Чишия делает ровно то же самое. Краем глаза он замечает, как на экране телевизора загорается цифра. Двадцать четыре часа одна минута. Чишия поворачивает голову, удивленно глядя на циферблат. Это еще что за бред? Нираги хватает его за руку и резким движением тянет на пол, укрывая собой, прижимается к нему, прячет головы в правильном захвате, попутно пинком роняя столик, набок, чтобы он мог послужить дополнительной баррикадой. — Что происходит? — на ухо Нираги выкрикивает Чишия. Фейерверки взрываются все громче. Звонок дребезжит и срывается на визг. Грохот множества залпов заглушает весь остальной шум. А потом все стихает. Не остается никаких звуков. И только снег — или пепел? — медленно падает прямо им на головы. — С новым годом, —бормочет Нираги, так и не отпуская Чишию. — Я правильно понимаю? — начинает он, хотя и так знает ответ. Пепел и снег медленно заметают округу, погребая под собой продавленный диван, перевернутый столик и коробки от китайской лапши. Часы показывают двадцать четыре ноль два. Тишина внешнего мира разрывает барабанные перепонки. Чишия обнимает Нираги неожиданно крепко. — Зато никого оперировать больше не надо, — выдыхает он со смешком. — Придурок, — отзывается Нираги и бодает его лбом в висок. — Я только отполировал ебало... — Я больше не буду тебя поджигать. И другим не дам. Металлический голос ИИ в Соединенных Штатах звучит точно так же как и в Японии: — Мы рады приветствовать вас на новой серии игр...