Мы забыты

Тонкий кончик кинжала царапал кожу. Выступившие на ней капли алой крови складывались в чёрточки, чёрточки — в буквы, а буквы — в имя. «Гарри». «Гарри». Ужасное имя. Мерзкое и отвратительное, противное до дрожи и тошноты, имя, которое отобрало у него жизнь, имя, которое стало его проклятьем, которое уничтожило его, раскололо на мелкую колючую крошку, словно стеклянную вазу. Это была, конечно, не судьба. Гарри всегда ненавидел его; нет, не так — Гарри всегда было наплевать на него. Наверное, если бы он просто перестал существовать, Гарри даже не заметил бы этого, но сейчас, когда это Гарри перестал существовать, его хрупкий мир окончательно обрушился на голову, похоронив его под завалами. Это было легко, в своём роде — любить того, кто никогда не полюбит тебя в ответ и кто даже не замечает твоего существования. Легко жить так, словно это нормально, словно так быть и должно, легко убедить себя, что любовь не рождается между двумя людьми, что её можно испытывать только к тому, кто не любит тебя в ответ, легко создать из себя жертву, несчастную и всеми забытую в этом проклятом особняке. А потом смерть разрушает эту иллюзию. И вдруг перестаёт быть легко. Вдруг накатывает понимание, что больше некого любить и не из-за чего страдать, что теперь там — за пределами этого поместья — нет никого и ничего, что теперь он остался наедине со своей обыденной жизнью, и кроме неё ничто не существует. Теперь была только реальность. Он вздохнул и провёл волшебной палочкой по коже. Буквы исчезли. Не было смысла смотреть на это имя. Вновь вспоминать этого человека. Это ничем не поможет. Это уже не спасёт его. Драко развернул конверт, вскрыв его тем же ножом, и кинул взгляд на строки. Он ненавидел эти письма. Он ненавидел всё в своей жизни. Драко окунул перо в чернила, принявшись сочинять вежливый и приличный ответ, хотя в голове крутились только ругательства, а взгляд то и дело кидался к ножу. Нож... мог бы оборвать и его жизнь. Мог бы положить конец всему этому. В дверь раздался тихий стук, и Драко махнул рукой, заставляя её раскрыться. На пороге возникла изящная фигурка Астории, облачённой в изысканное бирюзовое платье. Огоньки изумрудов сверкали на хрупких плечах, шее и пальцах, расцвечивали мочки ушей, блистали среди светлых локонов. Красива. Она была красива. Красива, коварна и безупречна — идеальная партия для него, и всё же Драко не любил её. Никогда не любил и, он был уверен, никогда не смог бы полюбить. Тот, кого он любил, теперь гнил под землёй, и его зелёные глаза, выеденные червями, больше не горели. Впрочем, к чему обманывать? Они никогда не горели для Драко. Только для других, а для него — никогда. Не горели даже ненавистью. Эти зелёные глаза всегда смотрели с невыносимой скукой. Он будто бы вообще не видел его. И Драко делал вид, что не видит Асторию. Почти всегда. Сейчас он тоже не поднял взгляда, продолжая корпеть над письмом. Держа в руках серебряный поднос с чашкой, чайником и сахарницей, Астория впорхнула внутрь и кивком головы захлопнула дверь. Элегантно наклонившись, она поставила на стол сахарницу и чашку, наполняя её горячим, дымящимся чаем. Тёмный, почти шоколадного оттенка, он казался соблазнительно вкусным, но Драко не оторвался от письма. Он ненавидел чай уже просто за то, что Астория так его любила. И за то, что Гарри никогда его не любил. — Я решила сама заварить тебе чай. Попробуй, — нежно улыбнулась Астория, пододвигая фаянсовую чашку ближе к нему. Драко смерил её пустым взглядом, потом посмотрел на чашку и медленно, очень медленно поднёс её ко рту. Сначала губ коснулся холодный фарфор, потом — обжигающая пряная жидкость, но Драко вдруг улыбнулся и поставил чашку обратно. Непринуждённым движением вытащив из кармана платок, он промокнул губы и отбросил его в сторону. Ему почему-то стало очень весело. Во всём этом была такая огромная, непостижимая ирония. Вот он — дар, преподнесённый ему судьбой, в руках той, которая должна была его любить. — Там ведь яд, — сказал Драко, указывая на чашку и даже не удосужившись придать голосу вопросительную интонацию. Он был хорошим зельеваром, одним из лучших в своём поколении, и без труда мог обнаружить яд, так по-дурацки подсыпанный ему в чай. Неужели она и правда думала, что он купится на это? Астория выгнула бровь. — С чего ты взял? — с превосходным самообладанием спросила она, глядя Драко прямо в глаза. Её глаза тоже были зеленоватыми... Но совсем не такими. — Не пытайся делать вид, что ты умнее меня, змейка, — прошипел Драко. — Мы оба знаем, что это не так. — Да, там яд, — так же невозмутимо признала Астория. — Что это? Деньги? Хочешь в одиночку владеть Малфой-мэнором и всем нашим имуществом? Или, может, ты хочешь выйти замуж за кого-то другого? — Хочу, — гордо подняла подбородок она. Драко усмехнулся. — И он тебя любит? — Любит. Как ты никогда не любил. — Её слова сочились ядом и высокомерием, как будто эта интрижка делала её выше и лучше, чем Драко. Хотя, возможно, так и было. Её, по крайней мере, кто-то любил в ответ. — Я тебя вообще не любил, — пожал плечами Драко. — Знаешь, могла бы и не утруждаться. Он повернул кружку в руках, уставившись на чай. Да, не судьба. Это была не судьба. Они ведь даже не виделись с девяносто седьмого. Не судьба... Но, может, после смерти? Может, в другой жизни? Это всё было таким тусклым. Пустым и бессмысленным. Уже много лет таким было, а сейчас он просто вдруг заметил, что это так. Поднеся чашку к губам, он сделал несколько больших глотков. Горьковатый ароматный чай обжигал горло и согревал грудь. Скоро яд наполнит кровь, и она разнесёт его по всем уголкам этого тела. Разум померкнет... И, может быть, они встретятся в следующей жизни. Может быть, когда-нибудь это будет судьбой. — Как скоро он подействует? — спросил Драко. — Пара минут. Я не хотела, чтобы ты долго мучался. — Спасибо, змейка. — Он улыбнулся. Пальцы задрожали, немея. Горло сдавило невидимыми тисками, кости будто бы сминали, дробили, раскалывали, и его охватил непереносимый холод. Драко вцепился в стол пальцами, ощущая, что падает. Перед глазами всё смешалось, расплылось, медленно утекло куда-то, перевернувшись с ног на голову и погаснув. Улыбка превратилась в оскал, и сквозь зубы проступила розоватая слюна, смешанная с кровью от прокушенного от боли языка. Всё внутри будто выжигало, горели внутренние органы, горела кровь, горели кожа и мышцы, и казалось, что горела сама душа. Последним, что Драко почувствовал, было нежное касание холодных женских пальцев к его шее — к тому месту, где обычно щупают пульс. Если бы он был ещё жив, он услышал бы после этого вздох облегчения.