Вдребезги

В красной крови предательски чернели лепестки бордовых роз. Они, словно лодочки, покачивались от малейшего вдоха, вызванного спазмом. - О, неплохой улов, - насмешливо присвистнул Тома, - А ведь я раньше никогда не задумывался, что значат красные розы. На языке цветов это страстная и жгучая любовь. Но Джинн не ответила, она была занята тем, что вытирала безудержные слезы и кровавые губы белоснежными перчатками. - Как интересно, - продолжал Тома, - прямо в цвет его волос. - Действительно, - махровые, мокрые, склизкие... Эти лепестки всё равно до ужаса напоминали его. Когда через пару минут в приступе кашля зашелся сам Тома, Джинн не могла сдержать злорадного смешка и усталого вздоха. У него лужица была поменьше, зато в ней плавал сразу десяток светло-розовых круглых пятен. И пока он молча вытирал рукавом свое лицо, Джинн рассеянно вспоминала, что же значит сакура в этом странном переводчике на цветочный язык. - Ах, нежность и благородство, - она хмыкнула. - Описание Сары, - фыркнул Тома, выходя из кабинета за тряпкой. Джинн благоразумно ждёт, пока мужчина вернётся, чтобы вслух воскликнуть: - Ах да, Сара и нежность - это же почти синонимы! Хотя сама понимала. Знала, что и Дилюк вовсе не был страстно и жгуче влюблён, а потому язык цветов - брехня. Полная чушь. Она сохла по нему уже десяток лет, медленно умирая сейчас от этого заклинания, но гордость не позволяла ей признаться бесчувственному булыжнику в любви. Она писала стопки писем, орошала их кровью, припечатывала конверты плотными бутонами, пахнущими железом. Она терпела колючие лозы в себе, чувствуя, как они метафорически впиваются в сердце и совсем реально прорастают на её кишечнике (хотя, это же магия, как внутри неё могли расти стебли?). Она смотрела в красные глаза человека, с которым провела большую часть своей жизни... И мечтала, что бы он смотрел на неё дольше пяти секунд хотя бы раз. В общем-то, Джинн понимала своё положение, но не понимала, как с этим бороться, а Тома, так удачно оказавшийся под рукой, страдал от той же проблемы. И вот - р-р-раз, - и они уже вместе блюют кровью, отрыгивают идиотские лепестки, превращаясь с каждым днём в цветочные клумбы чуть активнее. - Я подумала... Давай я буду любить тебя, а ты будешь любить меня, - Джинн мечтательно посмотрела поверх своего рабочего стола, а Тома только усмехнулся, не прекращая работать тряпкой. - Этот план великолепен в своей простоте, - он весело улыбнулся в неподражаемой манере. Но вот Джинн слышала хриплое дыхание. Раз через раз его пробивает на новые кровоизлияния. - только я не полюблю тебя. Сестрёнка, если на самом деле ты пускаешь все эти розы по мне, то я тронут. Она улыбнулась в ответ. Горло скрутил новый приступ, и она лёгким кашлем прочистила его. На язык осел очередной лепесток, и пришлось пальцами доставать его изо рта. - Мне просто начинает надоедать мысль, что я умру, - призналась она, рассматривая чернильный мокрый лист. Нитки крови из разодранной глотки, липкая слюна, - если я буду любить тебя, то ты хотя бы успеешь это понять. Она посмотрела в его зелёные уставшие глаза. Тома взялся из ниоткуда. Человек, попавший в Мондшадт по нелепой случайности - его здесь забыл хозяин, так странно встретился Джинн, и так странно совпало, что их одновременно подвергли одному и тому же проклятию! (Лиза извинилась и поклялась, что обязательно всё исправит, только вот ни черта у неё не вышло.) Порой Джинн казалось, что они, словно раненные звери, зализывают друг другу раны. Порой - что это судьба, что им нужно оставаться вместе до конца, неумолимо приближающегося. Когда Лиза сказала, что это заклинание любовное, честно говоря, Джинн хотела только смеяться и издеваться, мол "любовь не убивает, она делает сильнее", но она не учла маленького "но". Её любовь это полный провал. И сообщать об этом она бы никому не хотела. Однако Тома - это что-то иное. Романтик до глубины души, он вздыхал каждую минуту о девушке, рассказывал, как она прелестна, хотя сама Джинн видела её и её нрав во время делегации. Он либо не замечал этих её сторон, либо намеренно игнорировал, и влюблялся, как будто, всё больше. Такой бы и признался, наверное, но Сары здесь нет, а у Томы время ограничено. Может быть, чтобы поддержать его, Джинн тоже терпела. Может быть, потому что понимала, что её "я люблю тебя" оттолкнет не сильно эмоционального владельца винокурни, и что тогда было бы лучше? Дождаться, когда Лиза разберётся с заклятием, или с раненной гордостью и отдалением сказать то, что давно рвется из груди (вместе с кровью в виде лепестков бордовых роз)? - Ну вот а как бы ты сказал? - тихо обронила она. - Саре? - Да. Тома задумался, держа в руках уже швабру, и закрыл глаза. Видно, представлял себе свою возлюбленную. - Я бы сказал... - он замер нерешительно, приоткрывая глаз, и пристально вгляделся в Джинн, будто представляя, что его сокровенная тайна уже известна всему Мондштадту, - я бы сказал, что... Что её глаза... На секунду он решил объезжать глазами комнату, будто в поиске подсказок, и затем откинул голову назад, громко вздыхая. - В своих мечтах я говорю, что люблю её, но в реальной жизни это слишком сложно. Что бы я там ни решил, - он перекинул швабру из одной руки в другую, а затем подбородком опёрся о черенок, - она слишком важная особа. Что ей там до какого-то Томы. Джинн почувствовала, как сердце кольнуло знакомой иглой. Она его понимала. Понимала. И потому сейчас держала в руке перо. На бумаге уже были выведены ровно строчки приказа об отправлении подготовленного торгового судна в Инадзуму, и отдельным приглашением лежало письмо для капитана с просьбой о высадке Томы там, где он укажет. Может быть, себя она спасти не могла, но своего товарища по несчастью она выручит, чего бы ей это ни стоило. ___ Закат золотил черепицу крыши винокурни, и чем ближе подходила Джинн, тем темнее становилось на улице. Секунду назад, кажется, небо было светло-синим, а сейчас оно уже жёлтое, словно песок. В горле першило. Честно говоря, когда сегодня утром Джинн смотрела в зеркало, она рассчитывала, что никто больше не увидит ее мертвенной бледности и откидывающих тень скул, но потом что-то пошло не так. И сколько бы Лиза не румянила её лицо, как бы сильно она не пыталась закрыть косметикой синяки под глазами, она не могла исправить последствий заклятья. Зато могла дать хорошего леща и отправить на винокурню. Но, словно в старой сказке, Джинн оставляла за собой след из лепестков, видимо, чтобы найти дорогу домой. Перчатки, как и уместно захваченная парочка платков, кстати, пришли в негодность. Она остановилась возле виноградника и посмотрела на неспешно порхающих элементальных бабочек. До двери оставалось не больше двухсот метров. И Джинн не заметила, как быстро прошла их. Перед глазами у неё стояли волшебные крылья бабочек, до сих пор сонный ветер мерно трепал её волосы. Честно говоря, она с каждым шагом чувствовала, как всё сильнее холодеют руки, как начинают подкашиваться от страха колени, и всё сильнее хотела домой. Пыталась представить, что она скажет, оттянуть время хотя бы чуть-чуть, чтобы собраться с мыслями, но в голове было пусто. Страшно. Сердце сошло с ума, колотится, словно бешенное. - Ну, что ж... - она занесла руку, чтобы постучать, даже почувствовала, как дрожит от неуверенности её кисть, но дверь открылась, и прямо перед ней резко остановился тот, к кому она и пришла, едва не задавив своим телом. Его лицо за секунду приняло растерянный вид, и Джинн почувствовала, как дыхание само собой затаилось. И, словно не контролируя себя, она выпалила: - Привет, мастер Дилюк, давно не виделись. Зашла сказать, что люблю тебя.