Вдребезги

Быть монстром для всех и каждого? Раз плюнуть. Они смотрят на глаза твои, и зрачки твои пугают их. Вытянутые, подобно чёрным бесконечным проломам уводящие в небытие. Быть монстром очень легко, если выглядишь ты не по образу и подобию, если говоришь ты не так, и шепчешь заклинания ты через раз, хотя на самом деле ругаешься на непослушных, но в ужасе застывших, словно мыши, детей. Монстр ты. Монстр и ходячий ужас. И оттого в душе твоей не видят боле ничего, кроме того, что так желают. Видят золотые глаза твои, длинные зубы твои и сверкающую чешую. И упорно боятся, что вплещешь ты яд в кровь для того, чтобы искалечить, а не чтобы излечить, не понимают, что разное то вещи, что хочешь ты спасать... Но взамен пропитывают насквозь тебя идеологией своей, и в конце концов ты, смотря в зеркала, видишь лишь то, что теперь отныне видят все и каждый. Монстр. ___ - Спасибо, малышка, - слышится из другой комнаты, и Бай Чжу отрывается от своей работы, чтобы выйти из кабинета, и делает это ровно в тот момент, когда на голову мертвого ребёнка ложится большая ладонь. - Экспериментальный образец не трогать, - рычит он с улыбкой, но глазами готов убивать. Мужчина сразу же отходит на два шага и невинно ухмыляется, как будто не он хотел только что прикоснуться к мертвячине лишь для того, чтобы утолить свои похабные желания, и Бай Чжу чувствует, как сильно чешутся его зубы, и как жаль, что нельзя ими вцепиться в чужую плоть... Однако, подозрительный тип, которого здесь видели уже не раз и не два, снова смог улизнуть, да так шустро, что целитель не успел среагировать. Цици в этот момент смотрела туда, где стоял тот странный человек, и в руке держала конфеты. - Цици, - строго говорит Бай Чжу, наклоняясь к ней, - откуда у тебя конфетки? - Мне... - она задумчиво тыкает ими по губам, и Бай Чжу успевает перехватить её пальчики своими, - мне... Их подарили... - Нельзя брать у незнакомцев ничего, слышишь? - Нельзя брать... Я это записала. Она уверенно достаёт свою записную книжку, но не открывает, а тупо глядит на обложку, и Бай Чжу вздыхает. Тяжело. Поскорее бы узнать, какая же тайна у неё, и почему эта девочка до сих пор не то, что жива, но и обладает глазом бога. Спасибо, что Чан Шен отсутствует, иначе она бы уже развела здесь бардак и беспорядок из-за беспокойства, но он не такой. Он хладнокровный монстр, которому, честно, всё равно. Задумчиво он отпускает её маленькие ручки и повторяет снова: - Не брать ничего у незнакомых. Она кивает, но Бай Чжу знает, что повторить придется. И с ужасом ждёт следующего момента. ______ Конечно, косые взгляды его больше не пугают. Бай Чжу сам себе внушает, что это нормально, что так они проявляют трепет и уважение, будто сумасшедший. Он хочет игнорировать тот факт, что его боятся до приступов, что к нему ходят лишь по необходимости, лишь доведя ситуацию до крайностей. С одной стороны - это хорошо, ведь его меньше беспокоят. С другой... Чувствуешь себя отделённым от мира, насильно погруженным в чужую среду. Бай Чжу привык. Ему больше не больно, ему больше не страшно. Ведь он внушает страх. Вот только... Маленькая мертвая девочка его не боится, и это (странно, странно, странно), это буквально тянет к ней. Нет, ему плевать. Он лишь ищет бессмертие. Бай Чжу с вежливой улыбкой принимает подарок от какой-то пожилой женщины, которой, видимо, необходимо было как-то доказать своё расположение, и вертит бутылку в руке. - Ты стал мягче, - нежный и острый голос Чан Шен, её тонкое тело на его волосах. - Тебе ли судить. Бай Чжу вздыхает и идёт к выходу, а там сидит она, маленькая мертвая девочка, а в её руках новая порция конфет. - Что это? - спрашивает Чан Шен с упрёком, но не у Цици, а у Бай Чжу. Он разрывается между беспокойством и защитой. Пожимает плечами, игнорируя вопрос, и осторожно хлопает Цици по предплечью. - Смотри, - он ставит перед ней бутылку молочного коктейля, - это тебе. - Нельзя брать, - отвечает ему девочка, и смотрит замыленным взглядом на ладонь с конфетами. - Нельзя, - кивает Бай Чжу, - но от меня можно. - А от кого... Нельзя?.. - надрывается её голос. И Бай Чжу чувствует, как у него опускаются руки. А Чан Шен внимательно наблюдает с его плеча. - Я забыла. - Только когда я тебе что-то приношу, Цици, можно брать, - говорит он размеренно, - запиши. Бай Чжу - можно. Остальные - нельзя. Запомни. И когда он уходит, Чан Шен шипит прямо в ухо: - Что всё это значит?! И Бай Чжу знает, что если он всё расскажет, она будет убивать. И не понятно, останется ли он после этого целым и невредимым, или нет. Заботиться о детях трудно. Но ещё труднее заботиться о детях с проблемами. Отсталость в развитии, болезнь, требующая ухода... Смерть. Конечно, ему всё равно, он же просто ищет что-то, но уже несколько лет он с Цици, и она до сих пор не пришла в относительную норму. Она не помнит, она не дышит, она гниёт. Заживо. Замертво. В общем и целом, она мертва. И с ней больше проблем, чем пользы от неё, а ведь Бай Чжу так хочет пользы, так хочет найти лекарство от всех болезней... Но ещё сильнее он хочет (и это желание он скрывает глубоко, глубоко, глубоко) хочет, чтобы она не страдала так же, как он. Бай Чжу помнит все эти косые взгляды, и нет. Это не уважение. Это не почитание. Это страх. Они боятся его. Он монстр. И он привык к тому, что он монстр. Но больно где-то внутри, и это не болезнь его гложет, это давняя обида и тоска. _____ Когда Бай Чжу в тысячный раз напомнил Цици не брать ничего из руки незнакомцев, он решил, что этого достаточно, и разрешил ей потйи собирать травы. Цици сильная, если что - она разберётся. Она будет в порядке. Будет. И, тем не менее, несмотря на то, что ему всё равно (конечно, разумеется, ещё как(он же всего лишь изучает бессмертие)), он нервно смотрел на часы и ждал, ждал, ждал, а с каждым часом тревога всё росла. И если в первое время он накручивал себя, и прекрасно это осознавал, то, когда прошло два дня... Нет. Это был уже искренний ужас. - Поэтому, пожалуйста, найди и приведи её, - вообще-то, ему всё равно. Бессмертие, пошло-оно-в-Бездну. Наверное, это волнение за то, что опытного образца больше не будет. Вот и всё. Да. Путешественники, спасибо им, не стали ничего говорить, и отправились на поиски, а вот Чан Шен... Чан Шен требовала ответов. И Бай Чжу боялся ей их давать. Боялся говорить о странном мужчине, который так и норовил подарить Цици пару конфет, боялся говорить о себе и своих подавленных страхах. Боялся услышать ответные признания. Он сделал всё, чтобы мертвая девочка была в порядке. Он дал ей жильё, находил вкусную еду, которую она так хотела попробовать, сделал её главной помощницей, чтобы она чувствовала себя живее, чем есть на самом деле. И, прикрываясь собственным желанием быть нужным, подарил ей столько своего внимания, что... Он не хотел продолжать эту мысль. Просто внезапные идеи лезли в голову раз за разом, и он боялся, что Чан Шен скажет это вслух. Что он не отличается от того мужчины, который хочет прибрать Цици к рукам. Что он точно такой же забитый и загнанный в угол. Что он монстр. Ведь если это скажет единственная из окружающих, кто его хоть как-то любит, он не выдержит. Потому что, несмотря на видимое безразличие, Цици необходима ему, словно воздух, ведь только забота о ней лечит его собственные раны, ведь только её пустые (но всё ещё человеческие) глаза позволяют ему дышать. Он боялся, что она не вернётся. Потому что странным образом привязался к мёртвому ребёнку. И не понятно, было ли это из-за своих ран, или же потому, что он правда хотел ей лучшей (в отличие от собственной) жизни.