Птичка и Король

Останавливаю машину около небольшого дома. Пришлось постараться, чтобы купить транспорт без документов и не попасться на угнанный, но это того стоило. Никогда не водила машину в условиях города. Нужно же с чего-то начинать, правда? Ехать оказалось дальше, чем я предполагала. Кёниг постарался - он выбрал самое неприметное место. Настолько, что я с трудом нашла дорогу, чтобы проехать сквозь лесную чащу к озеру. По крайней мере, хотя бы лишних глаз не будет. Машину оставляю напротив входа. Осматриваюсь, будто за мной могут следить. За последнее время я стала дёрганая, осторожная. Даже слишком. Поднимаюсь по коротким ступенькам к входной двери, запоминая детали: серая деревянная изгородь, за которой посажены красивые красные цветы; белая входная дверь; большие окна, через которые можно рассмотреть весь дом. За самим зданием виднеется полоска пруда. Отпираю дверь единственным ключом. Переступаю через порог, осматриваюсь. Я не видела этот дом даже на картинке и сейчас очень непривычно осознавать, что он мой. Будто в гости приехала. Рюкзак с немногочисленными вещами бросаю на пол, прохожу дальше по коридору. Здесь ещё слишком пусто, хотя мебели хватает, стук ботинок о деревянный пол раздаётся по всему дому. Дальше на кухню. Кухня из дерева, посуды мало, но на первое время должно хватить. В воздухе ещё остался запах краски. Хожу кругами, дотрагиваясь до всего, что вижу. Похожий интерьер был в доме моих родителей, от этого дом выглядит уютнее. На кухонной столешнице конверт. Я замечаю его не сразу. Сюда никто не мог зайти кроме меня и Кёнига. Какой смысл оставлять мне записку? Нетерпеливо разрываю конверт. Там лист, сложенный втрое, и я буквально падаю на стул позади себя.

«Моя милая Лия. Пожалуйста, дождись меня. У меня будет ещё пара заданий, но я обязательно вернусь. Ты мне очень дорога! Просто дождись!

Твой Кёниг»

Я видела этот почерк однажды и уверена, что это написал Кёниг. Аккуратными буквами на родном немецком. Оставляю лист на столе. Нужно привыкать к такой жизни: одна, без друзей или сослуживцев. И пусть Кёниг сказал, что вернётся, я уже не охотно верю его словам. Сумку неразобранной оставляю стоять. В ванной долго сижу, наслаждаясь тишиной, спокойствием и полным одиночеством. Не могу сказать, что не буду скучать по дням, проведенным с ОТГ. По крайней мере, они помогали мне не сойти с ума. Теперь я полностью одна, и одному Богу известно: сдержит Кёниг обещание или нет. Завернувшись поплотнее в полотенце, бреду на кухню. Пытаюсь найти что-то съедобное и в конце концов натыкаюсь на кукурузные хлопья, молоко и кофе. Кто-то очень хорошо позаботился, чтобы я не умерла с голоду. Это лучше, чем ничего, хотя позже не мешало бы найти магазин. Аппетита совершенно нет, тело ещё болит после недавнего задания. Кофе выпиваю без остатка. Врачи в санчасти хорошо меня подлечили от всего, что со мной сделал Рейч. Включая, конечно же, проникающее ножевое в живот. Пришлось удалить селезёнку, но от этого ещё вроде никто не умер. Единственное, что платья с открытой спиной мне теперь противопоказаны - почти вся спина в глубоких длинных шрамах, которые будут заживать не одну неделю. Опираться на спинку стула или кресла и даже спать на спине также ещё долго не смогу. Равно как и нагибаться. Это, кстати, действительно дискомфортно в реалиях обычной жизни. А ещё теперь я должна каждый день делать себе перевязки. Это быстрее, чем искать здесь хоть какую-то больницу, хотя неудобнее и больнее. Это гораздо лучше, чем быть в розыске ФБР и Интерполом или гнить в одной из секретных тюрем ЦРУ. Несомненно лучше. Фальшивая клиническая смерть, которую мне устроили, оказалась не самой приятной частью отпуска в медблоке. По правде говоря, я думала, что это действительно конец. Зато узнала, как выглядит морг изнутри, так сказать. Гребаный морозильник чуть не превратил меня из фантомного трупа в настоящий. На самом деле, я испугалась врача, который появился надо мной сразу же, как только я очнулась. Не самое приятное зрелище для человека, которого ранее чуть не порезали на британский флаг. И к тому же, по словам Соупа, я действительно пребывала уже в состоянии настоящей клинической смерти. Как оказалось, со слов того же МакТавиша, они чуть ли не подрались втроём (он, разумеется, Гоуст и Кёниг) за итоговое заключение. Сержант настаивал на потере крови и, как следствие, геморрагический шок. Лейтенант стоял на своём: повреждение внутренних органов. Кёниг же пытался всем доказать, что сепсис - лучшая смерть. Идеальная компания собралась. По итогу всех разубедила Ласвэлл и в заключении написали: тромбоэмболия лёгочной артерии. Я, конечно, не медик, но мне кажется, что это все взаимосвязано. Как бы то ни было, план сработал на «ура». Не ожидала от Кейт такого жеста. Бóльшая часть персонала оказала услугу, когда решила забыть, что в одной из палат была какая-то Лия Крауц. А Ласвэлл, в свою очередь, шустро подсуетилась и мне сделали новые документы, несмотря на то, что наш договор не был выполнен. Иногда у меня складывается ощущение, что она эти картонки штампует в промышленных масштабах. Эдакая прибавка к пенсии. Что касается Рейча, то кусок дерьма решил сбежать. В тот момент, когда его нож оказался у меня в животе, ОТГ как раз успели на подмогу. Только благодаря их расторопности я могу здесь сейчас находится. К сожалению, самого Рейча или хотя бы кого-то, кто на него укажет, они не взяли. Теперь это не имеет значения. Новая жизнь. Долго ворочаюсь в кровати без возможности заснуть. На животе неудобно, на боку больно, на спине невозможно. Когда засыпаю, время уже переваливает за три часа ночи. Сплю долго. Непривычно мягкая огромная кровать, из которой не хочется вылазить. Когда разлепляю глаза, часы на прикроватной тумбочке показывают почти пять часов вечера. Чувствую себя отдохнувшей, но разбитой внутри. Здесь тихо и пусто. Без Кёнига всегда так. Так было в первое расставание, во второе и вот опять. Небольшой дом давит своими размерами, будто находишься одна в поле и не знаешь, что делать. Кёниг вернётся. Всегда возвращается. Почему-то в этот раз я в этом уверена, как никогда. Но ждать его равносильно смерти. Сижу на кухне, поглядывая на письмо. А что если он не вернётся? Я не видела его с тех пор, как пришла в себя в больнице, прошло уже достаточно времени. Кто-то дёргает дверную ручку, и я подскакиваю, как ужаленная. Достаю пистолет, спрятанный за поясом - далеко не единственное, что удалось забрать с собой, - прячусь за дверью, стараясь не шуметь. У нежданного гостя наконец-то получается открыть дверь, когда я выхожу из тени и целюсь в лоб… Кёнигу. Моментальный шок. Не осознавая себя, бросаюсь к нему в объятия, даже забыв закрыть дверь. Черт, я так скучала по этому! Кёниг обнимает меня крепко, прижимая к себе. Он такой же, как и при нашей последней встрече. Неизменный аромат бергамота и сигарет. Он так часто преследовал меня, я даже забыла уже, каково это ощущать его лично. Я плачу. Слёзы льются ручьём, и я ничего не могу с ними сделать. Руками крепко прижимаю Кёнига к себе, наплевав на все свежие раны, шрамы и на боль от них. Я не видела его с момента нашего последнего задания. В санчасти я почти не помню ни себя, ни окружающих - бешеная доза морфия и ежедневные капельницы не особо давали место для личной жизни. К тому же, я уверена, Кёниг тоже был в больнице. Мы входим в дом. Чувствую себя неловко, будто я здесь чужая. Этот дом мне чужой. Прохожу в зал, к дивану, Кёниг следует за мной. Нужно придумать какую-нибудь причину уйти, скрыться, отвлечься. – Мне нужно сделать перевязку, прости. Это полуправда. Чем дольше старые бинты остаются на мне, тем хуже их потом отдирать. Буквально с кровью и слезами. Скрываюсь в ванной, оставляя Кёнига ошарашено смотреть на меня с сумкой в руках. У него была сумка? Что можно вообще в ней носить, когда ты только с задания? Смотрю на своё отражение в зеркале. Паршивый видок. Такой будет ещё долго, не одну неделю точно. Лицо сильно пострадало. И хотя большая часть синяков уже заживает, становятся сине-фиолетовыми, они все равно придают лицу какую-то странную, неестественную форму. Все-таки отёк остался. Шрамы на брови, губах, щеках уже не кровоточат, но останутся надолго. Как врач сказал: «кожа молодая, заживёт». Но первое время мне было страшно даже взглянуть на себя. Снимаю футболку, оставляя её висеть на перекладине для шторки. Я похожа на реквизит для фильма «Мумия». От живота по шею одни бинты. Руки частично тоже в бинтах - запястья сильно стёрты верёвками. Разматываю повязки, складывая их прямо в раковину. На спине это больно. Местами они уже успели присохнуть к свежим ранам. В зеркале вижу, как ребра и почти весь живот окрашены в фиолетовые шрамы. Было точно сломано несколько костей, но врач сказал, что поможет только тугая повязка и никаких подвигов. Швы на животе ещё болят. Стараюсь не делать резких движений, чтобы они не разошлись. В шкафу около зеркала нахожу спирт, чем и обрабатываю рану. Не хватало ещё заражение подхватить. Кёниг, видимо решив не дожидаться меня, заходит в ванную. Представляю, какая картина открывается ему - я видела себя после того, как смогла самостоятельно встать с кровати в санчасти. Спина в прямом смысле исполосована Рейчем, в некоторых местах почти до костей и в ширину до семи дюймов. Шрамы, когда заживут, будут от затылка почти до бёдер. То ещё зрелище. – Помочь? - он подходит ближе, но касаться не решается. Спиной чувствую тепло его тела. Не отвечаю. Я не хотела, чтобы он это видел. Не хочу, чтобы знал, во что мне обошлась эта миссия. Но его присутствие мне нужно. Я не хочу оставаться одна в этом доме и не переживу, если Кёниг уйдёт. Слабо киваю. Глаза полковника смотрят на меня жалостливо, хотя он знает, что я это не люблю. Мне не нужна жалость. Он моет руки слишком тщательно, будто перед операцией. Самой мне с большим трудом удавалось обработать раны на спине, приходилось показывать чудеса акробатики. И в какой-то степени я рада, что Кёниг поможет мне. Он берет мазь из шкафчика, отходит ко мне за спину. Цепляюсь пальцами в раковину, когда пальцы Кёнига аккуратно обрабатывают раны. Это больно, очень больно. Слёзы текут по щекам, а пальцы на раковине белеют от силы, с которой я сжимаю акрил. Зубы сжимаю так сильно, что кажется вот-вот сломаю. Кёниг жалеет меня. Целует в плечо. Там, где нет ран. Старается сделать все быстро, но аккуратно. Я была снайпером. Не самым лучшим солдатом, но достаточно хорошим. В какой-то момент я даже успела лично поработать с Ласвэлл. А теперь не могу даже сама предмет с пола поднять и помыться. Класс. Когда полковник заканчивает, достаю новую пачку бинтов. Он помогает мне выровнять его на спине, я же аккуратно перекрываю раны спереди, стараясь затянуть потуже. По окончании мы смотрим друг на друга в зеркало, но я не решаюсь сказать ни слова. Мы вместе выбрались из ада, а теперь нам даже неловко начать разговор. – Ты оставил мне записку, - собственный голос хрипит, будто от волнения. – Зачем? Кёниг выходит из комнаты. Следую за ним на кухню, попутно осматривая его. Те же брюки, та же кофта. Только тряпки этой дурацкой на голове нет. Светлые волосы торчат во все стороны. Выглядит небрежно, но мило. – Не хотел, чтобы ты сбежала. Он смотрит мне в глаза. В его же отражается свет из окна, делая и без того яркие голубые радужки ещё ярче. – Я не собиралась… просто… – Просто ты ненавидишь, когда тебе помогают. Записка должна была тебя остановить, - Кёниг включает чайник, достаёт пару кружек. – Расскажи о себе. Что угодно, кроме очевидного. Присаживаюсь на стул, который стоит дальше всех от мужчины. Стараюсь не облокачиваться, но все тело ужасно болит. Хочется лечь. Рассказать? Что? И почему спустя столько времени его это волнует? Почему-то гораздо проще было, когда мы просто спали, не стараясь лезть в душу друг к другу. Но рано или поздно нужно же начинать, если мы собираемся что-то наладить. – Эм… Ну… В пять лет я упала с велосипеда и сломала ногу. Мама кричала, что отец угробит меня раньше, чем она отдаст меня на танцы или в балет. А я лежала на асфальте там же, где упала, и смеялась. Кёниг суетится с заварным чаем, стоя ко мне спиной, пока я продолжаю: – М-м-м… В старшей школе я случайно сломала однокласснице нос за то, что мы с ней не сошлись в политических взглядах. Полковник смеётся, оборачиваясь ко мне с двумя чашками. Одну подвигает ближе, следом - сахарница. – Ты уже тогда умела отстаивать своё мнение, да? - Кёниг смотрит на меня с озорством. Выглядит будто подросток. Будто не мы умирали не так давно в жутком морозе. – На самом деле, нет. Я была более-менее спокойным ребёнком, лишний раз не влазила в конфликты. Просто тогда меня эта дура разозлила своими словами про моего отца, и я не смогла сдержаться, - беру в руки кружку с горячим чаем. Пахнет бергамотом. Его явно купил Кёниг, оставив здесь. Он подходит ближе, наклоняется через стол, взяв мои руки в свои несмотря на горячий чай. Заглядывает в глаза. Взгляд его серьёзен, но успокаивающий. – Останься со мной. Смотрю в его глаза цвета неба. В них даже можно увидеть собственное отражение, если присмотреться. Разве у меня есть другой выбор? – Останусь. 10 месяцев спустя, ноябрь, 2023 год Жизнь оказалась куда проще, когда рядом есть человек, который сможет поддержать. Который выслушает, поможет. Будет ежедневно напоминать, что ты нужен и важен ему. Оказалось, не так легко открыться Кёнигу. Не так легко оказалось называть его по имени - Карл Гросс - и называть при этом своё. Не по позывному, а по имени. Своему имени. Я так редко слышала его за последние девять лет, что пришлось заново к нему привыкать. Равно как и к ежедневным завтракам, обедам и ужинам с кем-то, с кем по ночам спишь в одной кровати. Иногда Карл уезжает на задания, но все свободное время он старается от меня не отходить. Будто я могу умом тронуться, если останусь одна. Может быть, так оно и есть. А ещё я привыкла переносить голос Ласвэлл в трубке телефона. И сама обзавелась новым. Старый я давно разбила, и надобности в нем не было. Приятно получать лестные сообщения от своего мужчины. Никогда этого не чувствовала раньше. Вот и в этот раз, когда Карл уже был дома после очередного задания, мы все так же сидели на диване. Полковник гладил мои волосы, в которых привычно путались пальцы. Стук в дверь заставляет нас переглянуться, после чего посмотреть на дверь. Нам серьёзно кто-то позвонил в дверь? – Я открою, - поднимаюсь с дивана на негнущихся ногах. Не знаю, кто бы это мог быть. Никто не знал об этом месте кроме меня, Кёнига и, возможно, Ласвэлл. Открываю дверь, даже не глянув, кто за ней, и сердце проваливается куда-то вниз. На пороге стоит Саймон, в обычной одежде и маска с рисунком черепа. На голову накинут капюшон - начинает моросить дождь. Слышу, как за моей спиной возникает Кёниг. Чувствую неловкость между нами тремя. – Оставлю вас, - Кёниг скрывается где-то в доме. Выхожу на улицу, сильнее запахивая кардиган - действительно холодно, и дождь вот-вот пойдёт сильнее. Предлагаю Саймону присесть за стол, сама же раздумываю что сказать и стоит ли вообще что-то говорить. – Чай? Кофе? – Нет, спасибо. Я попрощаться приехал. В неожиданности даже отпускаю стул, тот с грохотом почти падает, но остаётся стоять. Руки подрагивают, колени подкашиваются, и я стараюсь быстрее присесть, чтобы не упасть. – В каком смысле «попрощаться»? – Мы уезжаем на задание и вряд ли в ближайшее время увидимся. МакТавиш передавал тебе «привет». Улыбаюсь, стараясь скрыть слезы, скопившиеся в уголках глаз. На самом деле я рада видеть Саймона даже спустя столько времени, но почему-то на душе ощущение, будто я делаю что-то плохое. – Как назовёте? - Гоуст смотрит на мои руки, плотно держащие кардиган в районе живота, чтобы не замёрзнуть. Вслед за ним смотрю на свои руки, будто вижу их впервые. – Откуда ты… Ещё не решили. Мы действительно не решили, потому что оказалось, что это не главное в жизни. Куда главнее оказалось наличие рядом человека, который готов ежедневно терпеть нервные срывы и плохое самочувствие, нереализованность себя как человека и изменение (лично для меня) привычного графика жизни - от задания к заданию. Кёниг готов рвать и метать, чтобы у меня было все, но это все равно не то, что мне хотелось бы. Единственное, что в этом хорошо - наконец-то спокойная жизнь. Если это можно так назвать. – Тогда вот… - Саймон что-то достаёт из-под кофты, видимо, чтобы не промокло от дождя. – Я забрал это из дома твоих родителей прежде, чем его продали. Он протягивает мне книгу, довольно потрёпанную в красной обложке из коленкора. Местами в ней уже выпали страницы, да и бумага давно поедена насекомыми. Сказки Андерсена. Напечатанные аккуратные буквы ещё печатной машинкой. Это издание явно девятнадцатого столетия, если не раньше, но почему-то до этого я не особо придавала этому значения. – Неожиданно, - тыльной стороной ладони вытираю глаза от слез. – Мне мама в детстве её читала перед сном. Спасибо! Саймон смотрит на меня, и, хоть он и в маске, я все так же могу определить по его глазам настроение. Они выражают железное спокойствие. – Я пойду. Встаю вместе с ним. Коленки дрожат, руки цепляются за книгу мёртвой хваткой, чтобы скрыть мандраж. Мне хочется попрощаться с ним, обнять его, потому что никогда нет гарантии, что мы снова увидимся, но я не могу сдвинуться с места. Единственное, что остаётся, - дождаться, пока он скроется за углом дома. Захлопываю дверь за собой, войдя внутрь. Кёниг сидит на диване, дожидаясь меня. Уверена, что он слышал каждое слово. И, хотя между мной и Саймоном даже и разговора не было нормального, мне не по себе. Сажусь рядом с ним, пытаясь унять бешеное сердцебиение. В моем случае оно не значит ничего хорошего. – Он любит тебя. Кёниг в привычном для меня жесте кладёт свою руку на мою, пытаясь успокоить. Удивлённо смотрю на Кёнига, будто впервые его вижу, но не нахожу, что ответить. Я это и так знала. Но скорее странно это слышать именно от Кёнига. – Чувствую себя виноватой. – Ты не виновата. Ты сделала выбор, и Саймон его в любом случае примет. Хороший он или плохой, - он переводит взгляд на книгу в моих руках. – Что это? Я тоже смотрю на книгу, будто впервые её вижу. Открываю, листаю выцветшие страницы. Все на немецком. Раритет. Между страницами фотография. Не думаю, что она случайно тут оказалась. Папа, мама и я. Мне тут где-то около пяти лет. На Рождество папа принёс огромную живую ёлку, и мы наряжали её пару дней. Это было редкостью - праздник в полном составе семьи. Обычно без папы. Кладу голову на плечо Кёнигу. Сил не осталось, будто один разговор высосал из меня всю жизнь. А может так оно и есть. Он по привычке гладит волосы, обнимает. Неужели это и есть спокойствие?