И даже ад покажется раем

За месяц, что он здесь проучился, Антон успел прикипеть большинству одноклассников, благодаря своему мягкому, уступчивому характеру. Ему ничего не стоило расплыться в широченной улыбке, тогда как улыбку, например, того же Арсения Попова нужно было заслужить. Он не строил из себя гордого мизантропа: если он чем-то восхищался, то он обязательно ставил в известность объект своего восхищения кучей комплиментов. Причём впечатлить его могли сущие мелочи: однажды он пришёл в щенячий восторг лишь от того, что Дима решил восемь математических задач за один урок. «Это так круто, — выдохнул Антон, словно встретив своего личного супергероя. — Ты, наверное, настоящий вундеркинд.» И так со всеми. Даже одного из Братанов — Павлова Константина — успел похвалить за интерес ко всемирной истории. Причём всё это он говорил абсолютно искренне и всегда в своей детской манере: зелёные глаза сияли, губы расплывались в широкой деснёвой улыбке, и все, кто это видел, уже не сомневался в его прямодушности. Бесхитростный, откровенный — со всеми эмоциями, всегда и непременно написанными на лице, которые можно было прочесть как открытую книгу. Неудивительно, что уже вскоре после его появления в школе всюду только и слышалось умиленное и беззлобное «Антоооошка» среди их не совсем дружного класса. Ребята как будто полностью забывали, что они такие же дети, как и сам Антон, и относились к нему как к младшему брату, за которого они все лично несли ответственность. И Дима ревновал. Они с Серёжей первые приняли Антона под свои крылья, даже «усыновили», поэтому Дима логично предполагал, что Антон принадлежит им. Так теперь у них было заведено: Серёжа и Антон — его друзья, его и больше никого. Антон так легко влился в их с Серёжей компанию, словно недостающая часть пазла. Он также казался совсем ребёнком по сравнению с ними, хотя младше был всего на год, а то и на несколько месяцев, как в случае с Серёжей. Даже по его телосложению и поведению было понятно, что Антон пока не перешагнул стадию «раннего подростка». Рядом с ним Дима ощущал себя куда более зрелым. И он знал, что Серёжа чувствовал то же самое. Поэтому небольшим советом из двух человек они решили, что берут на себя все родительские обязанности, чтобы позаботиться об Антоне. Ведь у него не было своих родителей. Это звучало вполне весомым аргументом в пользу усыновления. Серёжа занялся документацией, а Дима пошёл сообщать своим родителям, что стал отцом в двенадцать лет. Мама почему-то восприняла это не так восторженно, как ожидал Дима. — Хочешь сказать, что я в свои тридцать шесть — уже бабушка?! — кисло поинтересовалась она, методично нарезая морковь. Они с папой сидели за обеденным столом: её старый фартук был испачкан в чём-то красном, а папа чистил лук и плакал. Плакал, потому что чистил лук или от счастья появления первого внука? — Пиши, Ангелина, в «Пусть говорят», — бесстрастно сказал он, шмыгнув носом. Значит, всё-таки из-за лука. — «Отец в двенадцать лет — позор семье» и тому подобное. — Ну, пап, — протянул Дима не совсем по-взрослому. Ему не понравилась скупая реакция: он думал, что мама сейчас будет прыгать от счастья и от гордости, что вырастила такого смышлёного мальчика. Нет, — решил он, — так дело не пойдёт. — Смотри, — протянул он руку маме, демонстрируя жёлтый браслет на запястье и пытаясь тем самым задобрить её. — Это он мне сделал. — Так вот откуда это уродство появилось, — зевнул папа и смахнул скатившиеся по щекам слёзы тыльной стороной ладони. Дима тут же смущённо опустил руку и стянул рукав свитера вниз, скрыв браслет. Да, Антон оказался далеко не лучшим рукодельником, но Дима всё же ценил его старания. — Темур, — укоризненно вздохнула мама, отрываясь от работы. Она вытерла руки о бумажное полотенце и повернулась к Диме. — Смотри, Дима, для вас с Серёжей — это просто игры, а для Антона — нет, — менторским тоном начала она. — Ты ведь рассказывал, что у него нет родителей? Прежде чем втягивать его в это, убедитесь, что он воспримет всё правильно. Я лично думаю, что не стоит вам затевать игру на такую щекотливую тему. Для вас это просто развлечения, а для Антона — соль на рану. — Мы не для «поразвлечься», — пробубнил Дима. За кого вообще мама его воспринимала? — Да ладно, мам, я же не идиот?! Я всегда няньчился с Янисом и Лизой! Я буду хорошим отцом. — Антон — не твоя игрушка, сынок, — с неожиданной серьёзностью вмешался папа. — Он — не бездомный котёночек, которого ты подбираешь домой из жалости. Просто помни это. Он — тоже личность, человек. Ты, конечно, самостоятельный парень и можешь хоть десять Антонов «усыновить», но, прошу, не забывайте, что вы с Серёжей имеете дело с целым человеком. В общем говоря, этот разговор только расстраивал Диму: безмерно раздражало, что мама с папой ставили под сомнение его родительские способности. Значит, когда они всё время оставляли ему Яниса и Лизу, он уже считался «достаточно взрослым, чтобы нести ответственность», папа не читал ему нотации о том, что Янис и Лиза — целые люди, а как только он добровольно возжелал стать папой, то это сразу «просто игры, развлечения»?! Это было несправедливо! И так, Дима покинул кухню сердитый, и для того, чтобы закрепить собственное огорчение, он со всей силы хлопнул дверью… Не кухни, конечно же, а своей спальни, чтобы родители не улышали, иначе его, наверное, повесили бы на турнике во дворе дома. Так сказать, чтобы всем наглядно проиллюстрировать, что бывает с непослушными детьми. Они с Серёжей всё же не отступили от своей идеи, и Серёжа составил весьма правдоподобный документ, на котором они оба подписались.

***

Утро Дмитрия Позова началось как обычно. Он проснулся по первому зову будильника, заправил постель, умылся и пошёл на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Быть старшим ребёнком в семье в основном предполагало полную самостоятельность, так что Дима уже привык. Уже после рождения Яниса к нему начали относиться как ко взрослому члену семьи. А после Лизы о нём и вовсе позабыли. Он сварил себе овсянку на молоке, добавил банан и сахар, чтоб было вкуснее, приготовил чай, в который тоже добавил сахара и побольше. И хорошенько всё размешал. Мама, как врач, не одобряла его чрезмерного увлечения сахаром, и сам Дима, как будущий врач, — тоже, но его пока это не останавливало. Он лениво ел и слушал, как мама в соседней комнате суетливо пытается разбудить отца, и тихо позавидовал Янису с Лизой, которым в школу нужно было идти только к обеду. Спали и видели, наверное, свои десятые сны, вот счастливчики… После он быстро собрался и вышел из дома, намереваясь ждать Сергея у продуктового магазина. Ждать не пришлось. Как обычно, когда до начала первого урока оставалось двадцать минут, Матвиенко соизволил ему написать, что задерживается. Серёжа всегда спал крепко и потому часто опаздывал, так что Дима ничему не удивился: лишь тяжело вздохнул и потопал в гордом одиночестве в сторону школы. Благо, жил он недалеко, поэтому двадцати минут хватило с лихвой, даже пять минут оставалось в запасе. Он успевал ещё повторно прочитать отрывок из Дубровского, который им предстояло рассказать. Вообще, Позов обожал рассказы и фильмы о великой мести: ему нравилось наблюдать, как вершится справедливость. Это вызывало в нём глубокое чувство удовлетворённости. Именно поэтому он не ограничился одним лишь отрывком, а прочитал Дубровского полностью за одну ночь, но, к сожалению, хэппи-энда Дубровского с Машей Троекуровой не дождался. Его разочарование невозможно было описать словами: он собирался вылить весь спектр своих эмоций на сочинении по теме на следующей неделе. Дима тревожно взглянул на пустующее место рядом с Арсением. На уроках Азамата Тахировича — русском языке и литературе — Антон сидел за первой партой из-за своей ужасной концентрации. Азамат Тахирович сразу просёк проблемы Антона со вниманием: смена места помогла, но незначительно. Шастун по крайней мере силился что-нибудь да выдавать на уроке русского языка, но литература всё ещё проходила мимо его кудрявой головушки. С тех пор, как он перевёлся к ним, он не выучил ни Пушкинский «Анчар», ни Лермонтово «Белеет парус одинокой», и Дима сомневался, что он подготовил пересказ Дубровского. Ни Дима, ни Серёжа не могли понять, в чём вообще проблема Антона. Даже отъявленный троечник Родионов, хоть и не выполнял домашние задания, но что-то да делал на самих уроках, в то время как Антон либо спал, либо выводил каракули на нечерновых тетрадях. Недавно по истории он сдал тетрадь, на которой нарисовал Спанч Боба: к счастью, Станислав Владимирович, хоть и был завучем по воспитательным работам, не отличался строгим нравом. Он лишь посмеялся, но не стал ругаться — лишь снизил оценку. Порой Дима задавался вопросом, как вообще Станислав Владимирович стал завучем, с таким-то робким характером. Постепенно класс начал лениво подтягиваться: кто-то сразу ложился на парту, пытаясь урвать хотя бы несколько минут сна до звонка. Вскоре появился и сам Азамат Тахирович, параллельно кивая всем в знак приветствия, и практически сразу за ним вошёл почему-то красный как рак Антон. Раздался звонок, оповещая всех о начале урока. Антон сел рядом с Арсением и, как и многие другие, положил голову на стол, прикладывая горячую, судя по цвету, щёку к холодной поверхности. Странное состояние заметил, конечно, не один Позов. — Шастун, вы хорошо себя чувствуете? — участливо поинтересовался Азамат Тахирович: он только устроился за учительским столом. Антон даже не шелохнулся. Дима забеспокоился, а не потерял ли тот сознания?! — Всё нормально, — раздалось в ответ нечленораздельное, тем самым развеяв опасения Димы. — Я щас сяду прямо. Азамат Тахирович отложил журнал на край стола, поднялся на ноги и прошёл к первой парте. Приложил ладонь ко лбу Антона, небрежно смахивая чёлку и проверяя температуру, после чего лицо его озабоченно нахмурилось. — Господи, вы горите, — заключил он не совсем утешительно. — Почему ваши родители отпустили вас в школу в таком состоянии? Антон не нашёл в себе силы даже поправить: он лишь промычал нечто совсем не похожее на реальные слова. — Что ж теперь делать-то с вами? — проворчал Азамат Тахирович, сверяясь с часами на стене. — Медпункт работает с девяти… — А почему? — с любопытством встрял Арсений. — В этом ведь нет логики, а если кто-то поранится на первом уроке? — Мне бабушка укол сделала, — заявил Антон. — Так что всё будет нормально уже через полчаса. Азамат Тахирович поджал губы: было видно, что он мысленно взвешивает все «за» и «против» идеи вызвать немедленно скорую. — Вы уверены? — с сомнением уточнил он. Когда Антон вновь промычал — на этот раз утвердительно, он кивнул самому себе: — Хорошо, но если после первого урока не станет лучше, то мы позвоним вашим родителям, чтоб вас забрали домой. Антон больше не ответил: в этот момент дверь распахнулась с таким громким стуком, как будто её открыли с пинка. Азамат Тахирович аж вздрогнул вместе с парочкой детей. — Здравствуйте, разрешите войти! — воскликнул запыхавшийся Серёжа. Он еле дышал, галстук болтался где-то в районе плеча, а плохо заправленная рубашка наполовину вываливалась из брюк. Дима закатил глаза: типичная картина типичного Матвиенко, опоздавшего в очередной раз. Даже Азамат Тахирович уже не удивлялся. — Проходите, Матвиенко, — устало махнул он рукой. — Одежду поправьте. Серёжу не смутило, что он и без того прервал урок: он неспеша прошёл внутрь, потрепал спутавшиеся волосы Антона, высунул язык на осуждающий взгляд Арсения, пожал руки нескольким ребятам, и только после этого сел на место. Всё это время Азамат Тахирович терпеливо прождал, хотя по глазам было видно: он на грани того, что бы выгнать Серёжу обратно наружу. Урок начался. Сперва как обычно проверяли домашнее задание. Первой в воздухе взметнулась рука Арсения, и после он рассказал всё наизусть, экспрессивно, вживаясь в каждую роль. Впрочем, ничего нового. Это был уже не пересказ, а целая театральная постановка из одного актёра. В Арсении не было зажатости: он одинаково уверенно отыгрывал реплики и Дубровского, и Троекуровых, в том числе и Маши. Планку он, конечно, задирал до небес, будучи первым отвечающим, что несколько усложняло работу другим, менее уверенным в себе ребятам. В какой-то момент в чате, где не было Арсения, появилось сообщение от Павлова Константина «Нуууу нафигааааааа??????????». — Превосходно, Арсений, — похвалил Азамат Тахирович, наверняка уже влепив жирную пятёрку в журнале. — Как всегда на высоте. Я в своё время так не отвечал. Садитесь. Арсений сел, выпятив грудь от похвалы и сияя как начищенная монета. После него ответили ещё несколько учеников, включая самого Диму. Сегодня ему было не до соперничества с Арсением: во время выступления он тревожно поглядывал на неподвижного Антона. Он не мог разглядеть, дышал ли вообще Шастун. Нет, ему определённо не становилось лучше. Наверное, стоило уже звонить его бабушке, и Азамат Тахирович тоже это понимал. Получив собственную пятёрку, Дима сел на место. После него никто не изъявил желание отвечать, и Азамат Тахирович отложил журнал. — Шастун, — обратился он серьёзным голосом. Антон не отреагировал. — Шастун, — попробовал он ещё раз. Когда Антон не отреагировал и на этот раз, забеспокоился даже Арсений. Он слегка потряс Шастуна за плечо, пытаясь растормошить, и тот наконец вяло пошевелился. — Я жив, — слабо выдавил он приглушенным тоном. — Так, давайте номер родителей, я им позвоню, — решил Азамат Тахирович. Он схватил со своего стола телефон и принялся что-то сосредоточенно печатать. — А что с ним? — вмешался ничего непонимающий Серёжа. Азамат Тахирович ещё долго пытался разобраться, кому звонить из домашних Антона. Он заметно смутился, когда Серёжа пояснил, что у Антона нет родителей; пытался выпросить номер опекуна или родственника — любого человека, кто нёс ответственность за него. Не помогало и то, что Антон был совсем никакой: он еле отвечал на вопросы, бубнил в лихорадочной панике что-то о том, что дядя Толя в командировке, а у бабушки нет телефона. — Всё нормально, — сипло прогундосил он и, собрав все свои оставшиеся силы, смог даже выпрямиться. — Вот, нет смысла звонить в скорую… Пусть лучше к умирающим едут, а у меня всего лишь температура… Дима нерешительно закусил губу. Его мама часто возмущалась, что люди вызывают скорую на любой чих и пук, однако Антон действительно выглядел плохо. Он мелко трясся: похоже, его сильно знобило, глаза слезились, сам он был весь красный. — Вы весь дрожите, — угрюмо заметил Азамат Тахирович. Он задумчиво поглядел на часы. — Если что, я могу подбросить вас до больницы после урока… — А медпункт? — предложил Серёжа. — Да, уже девять, — указал Арсений. Азамат Тахирович махнул рукой. — Да они то же самое скажут, — небрежно проговорил он. — Чтоб мы позвонили родителям или опекунам. Они не могут его поить лекарствами. — Я могу сопроводить его до дома! — вызвался Дима, поднимая руку. — Я просто прослежу, чтоб он не упал в обморок по дороге. Если что, сразу в скорую позвоню. А так присмотрю, чтоб добрался до бабушки. В классе все давно знали, что если и нужно было доверить заботу о ком-либо кому-либо, то обращаться стоило к Диме. Он был старшим в семье, отличался самостоятельностью и ответственностью. — Нет, к сожалению, отпустить вас не могу, — Азамат Тахирович покачал головой. В конце концов было решено, что Азамат Тахирович подвезёт Антона до дома на своей машине. Он, конечно, пока что понятия не имел, но Дима уже твердо решил для себя, что поедет вместе с ними. Он не мог спокойно сидеть на уроках, не удостоверившись, что Антон останется в хороших руках. Не бочка в сторону бабушки Антона лично, но Дима её ещё не видел: она вполне могла оказаться слишком старой и немощной, чтобы возиться с болезнью внука. Дима повернулся, оглянулся на Серёжу и вдруг осознал, что думали они об одном и том же, когда Серёжа заговорщицки подмигнул ему.

***

Азамата Тахировича долго уговаривать не пришлось. Тот сам понимал, что оставлять Антона одной пожилой бабушке было немного опасно. Хотя он всё же поворчал для виду. — Я получу выговор за это, — фыркнул он, открывая им заднюю дверь. Серёжа не согласился с этим: он важно устроился на переднем сидении и пристегнулся без лишних упоминаний. Дима же, после того как сел рядом с Антоном, практически сразу отключившимся, накрыл дрожащего друга своим пиджаком и пристегнул их обоих. Сначала Антона, а потом себя. — В любом случае, почему вы двое? — поинтересовался Азамат Тахирович, вставляя ключ в замок зажигания. Раздался звук двигателя, после чего они осторожно выехали с парковки. — Хватило бы одного Димы. — Нет, — возразил Серёжа. — Мы — его родители. Мы оба несём ответственность за него. Азамат Тахирович тактично не стал задавать больше вопросов, и они молча ехали до адреса, который дал им Антон. Дорога заняла буквально три минуты: Дима даже моргнуть лишний раз не успел. Жил Антон в стандартной панельной хрущёвке из пяти этажей. И без того тесный двор обрастал зеленью, железные, выцветшие детские качели пустовали. Почему-то Дима никогда не видел толпы детей, тусующихся во дворах хрущёвок, какое бы ни было время года. Азамат Тахирович неуклюже припарковался рядом с одним из домов, а Дима принялся будить Антона. — Тоха, — позвал он и, аналогично Арсению ранее, потряс Шастуна за плечо. — Просыпайся, мы приехали. Показывай, давай, свою хату. Антон еле разлепил веки, протирая лицо. Он до сих пор сильно дрожал: пиджак Димы почти не помогал. — А дальше я сам, — с трудом проговорил он, хотя сил его не хватало даже на то, чтобы отстегнуть ремень безопасности. Ну что за упёртый баран… — Дойду сам. — Ерунда! — озвучил Серёжа общую мысль. — Мы сюда доехали, было б странно, если б мы тебя здесь бросили. — Азамат Тахирович, вы можете ехать, — сказал Дима, освобождая ремень Антона. — Вы даже успеете на следующий урок без опоздания. Азамат Тахирович бросил на них нечитаемый взгляд сквозь зеркало заднего вида. — Точно? — не совсем уверенно спросил он. Дима активно закивал. — Мы ведь не дети малые, — железобетонно заявил Серёжа. На том и порешили. Когда Азамат Тахирович высадил их и уехал, это стало для всех облегчением. Не то чтобы Азамат Тахирович сильно напрягал своим присутствием, но они всё же не могли свободно общаться рядом с учителем. Снаружи дул приятный ветерок, но Дима сомневался, что Антону это нравится, поэтому плотнее закутал того в свой пиджак. — Где живёшь? Ну, показывай, — потребовал Серёжа. Втроём они направились к одному из многочисленных подъездов за Антоном; входная дверь почему-то была распахнута настежь. Они вошли — в подъезде было даже прохладнее, чем на улице — и поднялись на второй этаж. По пути они наткнулись на какого-то торчка, застывшего посреди лестничной площадки, грязная одежда свисала на нём рваными лоскутами. Несмотря на то, что чувак вонял ссаниной, Антон вежливо поздоровался с ним: его, кажется, не смущало, что это был торчок. И торчок даже ответил учтивым мычанием. Серёжа и Дима переглянулись, но не стали это как-либо комментировать. — Дальше я сам, ребята, можете идти, — попытался Антон ещё раз уже у металлической двери. Его твердое стремление поскорее от них избавиться становилось уже подозрительным, и Дима задался вопросом, что же такого он скрывает в своей квартире. — Спасибо, конечно, за вашу заботу. — Да ты издеваешься, — фыркнул Серёжа. — Открывай, давай, дверь. — Если ты выращиваешь марихуану, обещаем никому не говорить, — добавил Дима, подразумевая, что что бы они ни увидели внутри, ничего их не напугает. Антон намёка не понял. — Да там просто не убрано, — начал он отнекиваться. Он еле на ногах стоял, но всё равно находил силы спорить — это, откровенно говоря, бесило. И, кажется, не одного Диму. — Да открывай ты уже! — раздражённо рявкнул Серёжа. Резкий звук прокатился эхом по подъезду, а Антон вздрогнул и поморщился. — Нам насрать на твой срач, господи. Антон нервно сглотнул и дрожащими пальцами достал из маленького кармана рюкзака связку из двух ключей — от квартиры и от домофона. Он несколько раз неудачно попытался всунуть ключ в замочную скважину: видимо, из-за полумрака он не совсем хорошо разбирал, куда вообще тыкает. — Дай сюда, — Серёжа грубо выхватил связку из рук Шастуна: отголоски раздражения всё ещё проглядывали в его отрывистых движениях. — Пожалуйста, только заходите тихо, — хрипло взмолился Антон, обессиленно упираясь всем телом о стену. Похоже, устал намного больше, чем позволял им видеть. Как он вообще на ногах стоял и умудрялся с ними взаимодействовать при такой лихорадке — оставалось загадкой. Серёжа ругнулся под нос, когда также не попал с первого раза, но вскоре раздался характерный щелчок, и дверь со скрипом распахнулась. Антон ввалился в квартиру первым, как и полагается хозяину, судорожно стягивая туфли с ног. Он приставил указательный палец к губам, давая команду не издавать ни звука. Дима неуверенно шагнул вслед за Серёжей. Теперь, когда он заимел полный доступ к квартире, которую Антон так отчаянно пытался скрыть, он внезапно растерял всю свою решимость. Оказавшись в коридоре, он наткнулся на четыре закрытых межкомнатных дверей — одна слева, сразу у входа, вторая прямо перед носом, третья чуть дальше от второй, и четвёртая — последняя — в конце коридора, напротив первой. Откуда-то раздавалось приглушенное женское рыдание, прямо как из фильмов ужасов, заунывное, протяжное… Неужели смотрели телевизор? Также у входа громоздился огромный советский платяной шкаф с узким зеркалом, прибитым посередине. Все дверцы шкафа были закрыты под замок, что вызывало смутную тревогу. Антон наклонился и взял из-под коврика маленький ключ, которым открыл одну из дверец шкафа; убрал внутрь свои туфли, пока Дима и Серёжа, переглядываясь между собой непонимающими глазами, тоже разувались. Антон дождался, пока они закончат, после чего положил и их кроссовки рядом со своими туфлями, снова запер дверцу под замок и сунул ключ обратно под коврик. — Запри ты тоже, — полушёпотом сказал он, неясно махнув в сторону главного входа в квартиру. Сначала было непонятно, что он имеет в виду, пока до Серёжи не доперло, что он всё ещё сжимает злополучную связку. Дима пребывал в полнейшей растерянности. Он даже не догадывался, что это всё может означать, но у него уже бежали мурашки по всему телу от происходящего. Конечно, они видели торчка по дороге сюда, но неужели этот район был настолько опасен, что Антону приходилось запирать каждую мелочь? Сама обстановка в доме угнетала и давила. Плач в соседней комнате не прекращался: что за фильм такой, где персонаж так долго ревел? Антон почему-то не выглядел удивлённым, скорее, обреченным и больным. — Я поставлю чайник, — известил он, направляясь на кухню, которая, как оказалась, была за дверью прямо напротив входа. — Нет, ты иди, ложись, — возразил Серёжа, быстрее оклемавшись от замешательства. — Мы всё сделаем. Дима тоже взял себя в руки, решив тактично умолчать о странных звуках, вместо этого схватившись за Антона. Он сжал костлявые плечи друга, чтобы тот мог стоять горизонтально. В первую очередь эта поддержка нужна была самому Диме, потому что жуткая атмосфера навевала неведомого страха. Кожа Антона горела: это ощущалось даже через ткань рубашки и диминого пиджака. Как он вообще на ногах стоял? Дима мысленно поаплодировал стойкости Антона: он вообще не ожидал, что тот окажется таким крепким. — Где твоя комната? — спросил он. Антон не ответил: сам повернул к двери слева. Диме оставалось только послушно шагать за ним, вцепившись как за спасительный круг от этого устрашающего места. Это было нелепо: в конце концов, кто из них сейчас болел и нуждался в большей поддержке? Серёжа же тем временем юркнул на кухню, чтобы приготовить чай. «Комнатой Антона» оказалась довольно просторная гостиная с диваном, на котором всё ещё лежала неубранная постель с детскими простынями. — Говорил же, не убрано, — оборонительным тоном пробубнил Антон. Дима пожал плечами. Он не осуждал: на самом деле, он всё ещё испытывал легкий шок от того, что Антон смог подняться с постели и прийти в школу. Ни в коридоре, ни в гостиной не было ковров, кроме одного крошечного у входа, — пол был застлан гладким линолеумом светло-коричневого цвета. Гостиная выходила на балкон, а в углу примостился обшарпанный рабочий стол с одним единственным ноутбуком сверху. Здесь был ещё один платяной шкаф — более современный, но с чуть покосившимися дверями. Что характерно, здесь тоже всё было заперто под замками. Антон медленно прошёл к дивану, сбросил с себя рубашку и брюки, и так и свалился на постель в майке и нижнем белье, не потрудившись одеться во что-нибудь домашнее. Он закутался в одеяло, как в кокон, всё ещё трясясь как осиновый лист. — У моей бабушки деменция, — хрипло признался он застывшему посреди комнаты, аки больной палец, Диме. — Не обижайся, что она не выходит с вами здороваться, я запер её утром. Просто игнорируйте все странные звуки, до обеда я приду в себя и сделаю всё, что делаю каждый день. Будете уходить — скажи Серёжке оставить ключи под ковриком. С этими словами Антон отвернулся лицом к спинке дивана и перестал совсем двигаться, кажется, вновь отключившись. Дима в судорожной панике приблизился к нему и приставил указательный палец под его нос: к его облегчению, Шастун всё ещё дышал. В некотором шоке, испытывая крайнюю степень прострации, Дима поднял сброшенную на пол школьную форму Антона и аккуратным квадратиком сложил на компьютерном столе. Потом отправился к Серёже на кухню, действительно стараясь игнорировать звуки из комнаты напротив. Там уже не просто рыдали: человек за дверью активно скребся, как будто желая выйти. От этого стало не по себе ещё больше, и Дима поспешно отвернулся. Дима не нуждался в дополнительных объяснениях. Он любил смотреть медицинские сериалы, много читал шуток в интернете о деменции — эта тема всё больше окружала человечество, потому что её актуальность росла с каждым днём. Только недавно он, кажется, печалился от того, что одному из его кумиров детства, крепкому орешку, Корбену Далласу, детективу Джону Хартигану, одним словом, Брюсу Уиллису диагностировали эту болезнь. И всё же, эта болезнь — деменция — казалась чем-то далёким и абстрактным, чем-то, с чем он никогда лично не столкнётся. Но вот он тут, гораздо более испуганный, чем следовало бы бояться какой-то болезни. Теперь всё складывалось как только что решённая головоломка: постоянная усталость Антона, нервозность, извечное желание спать на уроках, домашние задания, выполненные на тяп-ляп. Антон уже предстал в глазах Димы не ленивым лоботрясом с ужасной самодисциплиной, а истощённым и измученным жизнью ребёнком. Каждый день жить в этой ужасной обстановке без какой-либо помощи извне (Дима теперь сомневался в существовании дяди Толи): как он ещё не сошёл с ума?! Нет — впервые подумал Дима за сегодня — они вдвоём с Серёжей не справятся. В уходе нуждался не один Антон — как он полагал изначально, но и пожилая женщина со страшной болезнью, что делать с которой не имели понятия ни Дима, ни, тем более, Серёжа. Всё ещё стоя у двери на кухню, он вынул из кармана телефон, чтобы набрать номер Павла Алексеевича. Он не знал, к кому ещё обратиться за помощью.