Éphémère

      Она должна сделать это. Она должна сделать это прямо сейчас, и тогда он ничего не почувствует. Он даже не узнает, что это была она. Потому что от лёгкой дремоты проваливается в более глубокий сон.       За пять лет войны Гермиона растеряла всякую веру, которая у неё когда-то была. Она не верила в рай. Она не верила в ад. Была просто битва. Сражение. И все погибшие просто исчезали.       Как Гарри.       Его больше не было здесь, но здесь всё ещё был Драко.       Гермиона не была до конца уверена, как это всё произошло. Она помнила надвигающуюся на неё Беллатрису, помнила яркую вспышку света, а затем…       Не так много.       Но достаточно.         Достаточно, чтобы понимать, что это неправильно, но всё равно поворачиваться и позволять Драко прижимать её к кровати, как он делал это уже десятки раз. Достаточно, чтобы знать, что её отсутствие в битве останется незамеченным. Достаточно, чтобы осознавать, что она должна сражаться бок о бок со своими друзьями, но не покидать его объятия.       Два месяца. Прошло два месяца с тех пор, как она видела Драко Малфоя в последний раз, и ей потребовалась всего пара секунд, чтобы, обвив ногами талию, прижаться к его паху. Сердце Гермионы болезненно сжималось при мысли о Гарри, но… в такие дни у неё всегда болело сердце.       По крайней мере, с Драко эта боль была приправлена удовольствием.       Гермиона держала палочку в опущенной руке, но не дрожала. Её руки больше не дрожали. Не после её первого убивающего заклятия. Когда она не дрогнула, тщательно нацеливая древко сквозь извилистые дорожки Косого переулка, чтобы отплатить Долохову за его заклинание в Отделе тайн.       Тогда Гарри бросился к ней и обнял, пока она крупно тряслась, разражаясь тяжёлыми рыданиями. Она знала, что они должны; знала, что нужно делать, чтобы выиграть войну. Но это не означало, что она хотела кого-то убивать. Даже того, кто причинил ей такую сильную боль.       Именно в ту ночь она трясущимися руками стянула через голову рубашку Гарри, толкнула его на кровать и проигнорировала свои эмоции, пока дрожала на нём.       Гарри ничего не сказал, когда она тихо выдохнула имя Драко. Это не помешало ему появиться у её двери следующей ночью. Или ночью после.       Она лежала рядом с Гарри, пока летняя жара обжигала покрывшуюся потом кожу, и думала, был ли кто-нибудь рядом с Драко.       Гарри был её лучшим другом, но Драко… Драко был кем-то другим.         Драко был её врагом. Но он был им не всегда.       И она была с ним, когда Пожиратели Смерти появились на площади Гриммо и убили Гарри в их постели.       Раньше она держалась в стороне во время сражений, предлагая помощь нуждавшимся в подмоге волшебникам. Но когда Драко стал искать её во время каждой битвы, чтобы аппарировать вместе с ней в свою постель, Гермиона начала выступать в первых рядах, бросаясь вперёд и надеясь, что какой-нибудь другой Пожиратель смерти доберётся до неё раньше него.       Потому что она могла убить любого из них, но никогда не смогла бы причинить боль ему.        Даже когда он был утомлённым и спящим. Совершенно беззащитным.       Так было бы лучше. Смертельное заклятие действовало быстро, но никто не знал, болезненно ли ощущается то, как оно забирает жизнь из тела.       Единственный человек, который мог бы сказать ей об этом, теперь мёртв.       Гермиона подняла палочку и направила её туда, где, как знала, билось в груди сердце Драко. Она прекрасно знала это место, потому что именно туда клала голову, слушая ровный стук под ухом, и позволяла сну овладевать ею.       Она могла заставить его сердце остановиться, и тогда на одного Пожирателя смерти, убивающего членов Ордена, было бы меньше. Ещё один шаг на пути к победе в войне. Никому никогда не выпадало лучшего шанса, чем ей в этот момент.       Гермиона вздохнула. Она могла сделать это. Она должна сделать это. Так будет лучше. Лучше, чем ждать, пока кто-нибудь столкнётся с ним на поле боя и разорвёт на куски за то, что он сделал с Чарли Уизли. Лучше, чем если его схватят и будут пытать, вторгаясь в его разум, чтобы вытянуть каждую унцию информации, которой он владеет.       Лучше, чем если его командиры узнают о том, что они здесь делают.       Драко глубоко вздохнул, и Гермиона увидела, как расширилась его грудь. Рука, сжимающая палочку, вспотела, несмотря на прохладу воздуха, окутывающую обнажённое тело.       Драко лениво приоткрыл глаза, и Гермиона наблюдала, как взгляд напротив скользил с её лица на палочку и обратно.         — Ты должна сделать это.       Её рука не дрожала. Ничего больше не могло потрясти её.         Ничего, кроме него. В те несколько украденных мгновений, которые они провели вместе, Гермиона дрожала. Может, это было из-за осознания, что они могут умереть в любой момент, или, может, потому, что с Драко ей не нужно было бороться.       Он позволял ей дрожать. Он позволял ей ломаться. Он позволял ей рассыпаться на миллионы кусочков и целовал их все, когда снова собирал в своих объятиях.         — Ты должна сделать это. Прямо сейчас.       Гермиона уставилась на него. Его глаза сияли яркими звёздами, а светлые серебристые волосы растрепались на лбу. Если бы не война, они могли бы быть вместе. Если бы не война, она бы не почувствовала аромат духов другой женщины, когда упала на подушки, и не вдохнула бы его, когда рот Драко оставил обжигающий поцелуй на её шее.         — Или ты должна вернуться в постель.       Палочка Гермионы оставалась неподвижной. Она держала её так же уверенно, как это было с Долоховым. С Кэрроу. С бесчисленными оборотнями и егерями. С Тонкс, когда её раны были слишком обширны, что лишило её шанса выбраться из Годриковой впадины.       Гермиона посмотрела на него сверху вниз, держа палочку в смертельной хватке, и её рука задрожала.       Пальцы Драко сомкнулись на её ладони.       И он потянул её обратно в кровать.