MMC

      Юнги не готовится ни к чему. Он не собирается делать теплый ужин, который будет паром, пахнущим вкусно, наполнять воздух маленькой гостиной, не убирается в квартире, пусть она и остается чистой, лишь кормит Чонвона, но даже посуду не складывает в раковину, оставляя где-то на кухне засыхать и прокисать. Юнги не двигается с дивана целый день и едва ли собирается чистить зубы; лишь бесконечные напоминания сына не дают совсем утонуть в какой-то смеси ужаса и апатии.       К вечеру, когда звезды зажигаются на небе, а темнота окрашивает небо синевой, раздается звонок, оповещающий о конце биения сердце в груди, остановке пульса. Юнги плетется к двери, надеясь увидеть там пустоту, никого, но Чонвон подбегает первый, чтоб звучно щелкнуть замком, впуская в квартиру остатки прошлого, боль настоящего и размытость будущего. Омега прикусывает губы и, почти инстинктивно, поправляет так и не расчесанные с утра волосы, дергая пряди непослушными пальцами.       По ту сторону порога стоит улыбка, любовь и мечта.       — Ты чего это? — спрашивает Чимин, проходя в крохотную темную прихожую, тут же обнимает Чонвона, а тот радостно визжит при виде отца. Эмоции льются из ребенка бурным потоком, задевая, лишь чуть, замершего оленем в свете фар Юнги; ком в горле не глотается, а ладошки потеют. — Заболел?       — Нет, — хрипло отвечает Юнги, только сейчас замечая глупый букет в руках Чимина. Но глупый он не потому, что не красивый. Омега видит розовые мелкие ромашки, изящно сочетающиеся с каким-то зелеными листочками, милую ленту, опоясывающую тонкие стебельки. Он красивый, свежий и пахнет вкусно.       Просто неуместный.       Но у Чимина все хорошо, пусть и Юнги не так хорошо это знает. Не из первых рук. Омега слышит об этом от Чонвона, когда тот приходит с ночевок у отца особенно счастливый, а иногда и с подарками. Он узнает о новом омеге, неловком и добром мужчине средних лет, что коллегой Чимина является. Узнает о делах на работе и покупке новой квартиры, где у Чонвона есть целая комната, что в разы больше той, в которой мальчик живет с папой. Юнги чувствует себя отвратительно несостоятельным, но гордится. Гордится мужчиной, которого когда-то любил. Или любит?       А все обиды — прошлое и забытое. Юнги за Чимина рад.       — Мне заказать доставку? — спрашивает Чимин, когда Юнги ставит букет в вазу небольшую, а Чонвон не отлипает от него, вцепившись объятиями в бедро. — Или вы не планировали есть?       — Можешь, если хочешь, — Юнги улыбается ему коротко, позволяя себе расслабиться немного. Запах Чимина все еще ассоциируется с уютом, который потерян был. Он рождается, как феникс, вновь каждое Рождество, чтоб после праздника снова исчезнуть. — Пойдешь с отцом выбирать еду?       И, как только Юнги спрашивает, Чонвон уносится вслед за альфой в гостиную, где даже елка не стоит. Ни одна гирлянда не разрушает темноту тихой комнаты.       За столом Юнги не ест, лишь ковыряется в каком-то салате, который для него выбрал альфа. И вроде все ему в этом блюде нравится: Чимин хорошо знает вкусы бывшего партнера, потому что был чутким и заботливым годами, но кусок в горло все равно не лезет. Омега лишь касается губами кромки бокала с игристым вином, ощущая пощипывания пузырьков на языке и во рту.       — Как дела вообще? — спрашивает Чимин, подавая Чонвону салфетку: тот продолжает ронять капли соуса с мяса на светлую футболку, но Юнги даже не может расстроиться из-за перспективы стирки. — На работе там, на личном? Чонвон говорил, что твой парень больше не появлялся.       — Разошлись, — пожимает плечами Юнги, наконец пережевывая сочный кусок манго, мягко сочетающегося с солью сыра. — Как и со всеми. Не создан я для чего-то долгого и вечного.       — Неправда.       — Она и есть. В обнаженном виде.       И выражение лица Чимина Юнги не нравится: оно расстроенное и печальное, какое-то почти грустное. Но омега проглатывает салат, и продолжает есть, жевать и улыбаться ломко. Чонвон и Чимин шутят и смеются, не сразу, со временем, все же, то, что разбирается ради встречи один раз в год сложно каждый раз собирать снова. До Юнги доходят лишь обрывки разговора, так он занят мыслями разными.       — Я так не хочу, — говорит Чонвон Чимину, приступая к сладкому. — Я хочу рисовать, можно?       — Рисовать, почему нет. Могу попробовать записать тебя куда-то.       Наступает время, когда Чонвон уходит спать. Юнги ждет Чимина. Тот читает сыну сказку, пока омега отпивает вино глоток за глотком. Время движется к ночи, сладость напитка греет живот и дурманит голову ощутимо. Чимин возвращается в комнату, какой-то более помятый и сонный, будто он успел задремать рядом с Чонвоном и с трудом проснуться.       — Ты не в порядке, — изрекает он простую истину, о которой Юнги и без того прекрасно знает. Потому что, ладно, он проплакал всю ночь в подушку, ожидая встречи с Чимином, а сейчас сидит и сдерживает те слезы, что колют в носу и вызывают головную боль. — И поговорить не хочешь.       Чимин обнимает Юнги, потому что это нормально и привычно. Потому что они всегда делают так, когда встречаются. И омега ощущает мягкий поцелуй в макушку, желая, чтоб он никогда не заканчивался, чтоб этот момент замер навсегда. Время остановилось. Чимин, кажется, просит в подарок на Рождество того же, не спешит отстраняться: его рука держит ладонь омеги, дыхание щекочет шею, пока на ресницы омеги набегают слезы.       — Я люблю тебя, ты же знаешь? — говорит Чимин, когда Юнги наконец всхлипывает, всем телом поддаваясь объятиям альфы. — Больше, чем что-либо. Ты знаешь?       — Знаю, — выдает Юнги воем в чужое плечо. — Но у тебя там эта новая жизнь, почти новая семья и… И…       — Тшшш, — останавливает Чимин поток слез. — Но я для тебя. Всегда. В любую минуту. Я никогда по-настоящему не оставлю тебя.       И целует в лоб так тепло, как прежде. Юнги умывается соленой влагой, а Чимин смахивает ее пальцами, в глаза заглядывая открыто, чтоб омега понял то, что и так знал днями, месяцами и годами. Просто верить самому себе и прошлому не хотел.       — Я на твоей стороне, — говорит Чимин. — И буду там всегда, кто бы ни спал со мной в постели.       Просто так вышло, верно? Просто они разошлись, не разлюбив, а пути назад найти не могли — хлебные крошки занесло снегом, нити Ариадны сгнили под тяжестью лет. Или его никогда не было, этого пути? Некоторые глупости не исправить.       — Почему мы не сошлись снова? Когда все еще можно было вернуть, а Чонвон не родился? — Юнги хлюпает носом, пачкает слезами дорогой пиджак на альфе, а тот лишь мотает головой, не зная ответа. — Ладно. Я все равно буду любить только тебя. Глупо и наивно, но всегда.       — О, сегодня случилось Рождественское чудо, — Чимин улыбается чуть, когда за окном распускаются первые фейерверки. Они оглашают улицу шумом и светом десятков цветов, забирая у ночи время на праздник, радость и веселья. Юнги тоже слабо улыбается, позволяя себе погладить щеку альфа нежно. — Ты давно не говорил, что любишь.       — Ты должен был знать, — пожимает омега плечами в ответ. И надеется, что Чимин не уйдет, пока он не уснет. Чтоб этот праздничный вечер закончился правильно.