Бенди и чернильная машина: задолго до начала.

«Человек — поистине невероятное создание природы, умеющее мыслить, мечтать и воплощать многие задумки в научной сфере, сфере экономики и технологии. В течение всего времени человек развивался и постигал новые знания».

Октябрь, 1951 год.

      В воздухе витает лëгкая дымка запаха асфальта после только прошедшего лёгкого дождика. Ветер по улицам разносит разноцветные осенние листья. Ах, осень... Прекрасная пора. Никто порой даже не обращает внимания на чуткую выразительность душевного состояния природы.       Для всех людей всё шло в своём времени и темпе. Живут в городке такие люди, которые усердно работают, дабы исполнить свои заветные мечты, а есть и те, кто в шаге от этого. «...Мечта, хах?..»        Очень много нынче студентов, некогда выпущенных из старших классов. Им, так сказать, после школы открыты любые дороги в светлое будущее. Однако ученикам предстоит впоследствии столкнуться с многими сложностями реального мира: сдача сложнейших экзаменов при поступлении в училище, возложенной на них ответственности за действия и поступки, выбор работы и т. п. Есть также ученики, что приближаются к выпуску из школы. Среди обучающихся есть одна совершенно ничем непримечательная личность. Невзрачный внешний вид, уверенный и спокойный характер. 

•••

      «Мечта... Что такое вообще из себя представляет данное явление для человека?», — рассуждал про себя Генри, не отрывая своего спокойного взора с одной точки, держа в руках перьевую ручку с небольшим количеством чернил на ней.       Генри Штейн вместе со своим классом, оканчивал школу. Казалось бы, пятнадцатый год для обычного подростка — это возраст доступных для него возможностей и реализации своих дальнейших задумок, по сути дела — вторая ступенька на пути к самостоятельной жизни, но, на самом деле, ему также предстояло задуматься о многих вещах.       Определение своей профессии — одно из многих в данной категории, что вгоняло большинство юношей и девушек в ступор. Ведь сложно порой уживаться с тем, что в течение времени меняются интересы и взгляды. Специфика возраста, так сказать. Однако Генри это ни на минуту не смутило. Ему не обязательно быть значимым для кого-то, он не хотел взбираться на пик славы, ведь можно стараться, развивая свои способности, учась на ошибках. Поэтому юноша придерживался своей идеи рисовать комиксы со своими персонажами. К слову об этом, он был достаточно хорошим художником-графиком. Его рисунки поражали и вдохновляли; он хорошо управлялся с пером и мастерски проводил им по бумаге, чётко прорисовывая каждую деталь с учётом её толщины и длины; у него всё получалось на одном дыхании. Правда... Штейн по большей части всегда рисовал что-то с натуры. У него очень плохо получалось что-либо придумывать. Предположительно, связано это порой бывает с отсутствием фантазии.       И вы спросите: «Как же тогда, прорисовывая что-то одно, он добавляет узоры и ещё какие-то дополнения к рисунку в зависимости от характера «объекта»?»  — всё предельно просто: узоры и дополнения к рисунку он тоже рисует с натуры. Бывает такое, что русоволосый юноша, приближаясь к завершению центрального образа, понимает, что нужно как-то оформить фон, то сразу направляется не просто в какое-нибудь место, а в зависимости от позиции человека, его эмоций и восприятии на окружающую среду, на фоне которого эти качества должны быть изображены и переданы, перерисовывает его: будь то парк, дубовая роща, лес. Но иногда из всего многообразного пейзажа он может выделить лишь конкретный элемент, что будет передавать настроение и состояние человека. Слишком много лишних действий лишь для одного рисунка. Но в какой-то степени рисование помогало Штейну отвлечься от проблем суровой реальности.       Пребывая в собственных рассуждениях, Генри рисует  с натуры одну девочку, сидящую на три парты впереди от него. Девочка, которая очень нравилась ему ещё с начальной школы. Он не выражает каких-либо других эмоций, кроме той лёгкой улыбки, что озаряет в данный момент его худое лицо. Прорисовывая черты лица юной девушки, он тихонько в своих мыслях проговаривает: «Линда..., – подумал про себя мастер чернильного пера, весь сияя от счастья в глубине своей души. Да, Линда… Так звали ту самую юную девушку, – Ты всегда будешь выглядеть прекрасно на моих рисунках, и занимать особое место в моём сердце, как и твоя светлая улыбка в моей памяти... Улыбайся почаще. Вот так, да».        Девушка тем временем, как по совпадению, была повёрнута в сторону художника, но взор её направлен на своих подруг, что стояли, окружив её место, и мило беседовали о чём-то своём; причём долго сидя в одном и том же положении. Это даёт юноше преимущество — без труда и напрасных, бесполезных по его мнению разговоров с ней и просьб о том, чтобы она продолжала так сидеть, воплотить её на листе бумаги. Как будто она... действительно знала и понимала это. Но те двое особо над этим не задумывались. Одна из её подружек присела рядом с ней и подхватывала разговор, периодически смеясь. Смеялась и Линда. Так спокойно и протяжно. «Совершенно никем не замечаемый» на последней парте периодически беглым взглядом посматривал на девушек. Всем происходящим вокруг девушки со светлыми волосами-кудряшками юношу интересует; а в ответ на её сладкий смех, Штейн прикрыл глаза и вздохнул, издав при этом невольный смешок. — А?! — Чего ещё такое? — с вопросительным взглядом тройка дружно посмотрела на подругу, а как направили свой взор по направлению глаз Линды, то, будто узрев что-то крайне пренебрежительное, резко изменились в лице. — Ох?! — и тут на рисунок упала капля чернил. Генри, будучи в тихом ужасе, когда, посмотрев на удивлённые очи четырёх девочек, стал осознавать, как громко он, оказывается, издал подобное от себя: на минуточку, сами девочки смотрели на юношу неким укоризненным взглядом.       Через секунду, с момента промелькнувшей между ними молнии смешанных эмоций, девочки вновь продолжили переговоры, забыв об этой ситуации. Но только вот... Линда развернулась последней; одарив парнишку на прощание  смиренной, лучезарной улыбкой. Достаточно было мгновения для каждого второго беззаботного юноши лишь лицезреть, а для Генри — это будто целая вечность... как смысл всей его серой, однообразной жизни. А её искренняя радость в этих выразительных, серо-зелёных, словно блеклый малахит, глазках снова и снова всплывала в его сознании.       Юноша был несказанно счастлив в данный момент, но старательно не подаёт этому вид. Тем не менее, никем не оценённый художник ещё никак не оправился после той неловкой ситуации. Чуть-чуть успокоившись и придя в себя, Генри тихо и аккуратно, всё ещё дрожащими руками схватился за чёрный стержень и обмакнул маленький заострённый кончик пера в чернила. Стоит добавить, что Штейн был ребёнком, умеющим умело скрывать свои истинные эмоции за свойственной его внешнему виду невозмутимости: его невозможно было удивить или впечатлить... буквально. Однако один крошечный нюанс, который тот не заметил изначально, заставил побледнеть бедолагу на месте: он безэмоционально, в ширь раскрытыми глазами, пустым и безжизненным взглядом просматривает, зациклившись на одной точке, на за это время успевшее высохнуть чернильное пятно на нарисованной им Линде. Нервничать прилюдно тот не хотел, поэтому всё ещё утешает себя мыслью о том, что пятно хотя бы... хотя бы не достигло лица Линды. Но всё-таки он был очень расстроен; придётся волей-неволей потом пририсовывать какой-нибудь узор.       Просиживая там какое-то время до окончании перемены в тихих раздумьях о том, как бы это забыть,  девушка тем временем, сидя уже прямо относительно своей парты, слабо, но искренне улыбнулась, прикрыв свои маленькие зелёные глазки. Прозвенел звонок. А начался урок с очередной контрольной по алгебре на двойных листочках, из уст некоторых студентов вырвались отчаянные вздохи и презрительные цоканья. Весь класс сидел спокойно. Единственным, что накаляло обстановку в этой страшной тишине, являлся тихий шум одной за другой скомканных  бумажек, что врезались в голову Генри, и ехидный смех одной компашки, которой существование такого странного, по их мнению, затворника вызывало лишь больше поводов для пренебрежительного отношения. Его они воспринимали как объект удовлетворения в их убеждениях издеваться над личностями, непохожими на других. Все остальные ребята поддерживали данную ситуацию негромким смехом: будь бы их воля, смеялись бы в полный голос, да старались не привлечь грозный взгляд цербера по свою душу.

• • • 

— На сегодня урок окончен. Завтра вас ждёт очередная контрольная, на этот раз табельная, поэтому подготовьтесь, — учитель поправил очки и проговорил следующее: — Прошу к подготовке отнестись серьёзно, вам ещё экзамены сдавать.       Генри стал медленно перебирать учебники, попутно складывая оставшиеся учебные принадлежности на парте в свой ранец. И из класса, как всегда, он выходит позже всех, мельком поглядывая на пейзажи за окном на последок как в последний раз.       Домой он пришёл быстро; по дороге лишь мельком посматривал на ребят из своего класса и не из своего, которые вместо подготовки предпочли всей компанией собраться и прогуляться. Что же, их дело. Устало поднимаясь по лестнице, он направляется к своей комнате. Первым делом, переодевшись, он стал разбирать свой рюкзак, доставая учебники, тетради и конспект по алгебре, который юноша написал ещё на уроке, как сдал работу. Штейн учится хорошо и по любым контрольным получает наивысшие результаты, что ему, по сути, не сильно - таки и нужно. Разобрав портфель, он понимает, что что-то забыл… то, чего в нём точно не было. Затем вспоминает о рисунке, который невольно был им оставлен на его же парте. — Что сделано, то сделано... — с досадой вздохнул юноша, — Но, насколько я полагаю, он пока находится в школе, однако надеюсь, уборщицы его не выкинут до того, как я попытаюсь вернуть его...       Он без колебания стал надевать свою куртку и поспешил направиться к школе.

• • • 

      Школа была пустой, и, казалось, тут нет никого, кроме, разве что, школьных уборщиц, малолеток, что ходят на дополнительные секции, и пары дежурных. Зайдя в нужный класс, он увидел юношу чуть старше него, что расположился наверху парты и наблюдает за ним достаточно спокойным взглядом. — Почему не ушёл домой, коль занятия окончены? Ты не похож ни на уборщика, ни на... — серьёзно начиная диалог, но не  договорив, юноша бледнеет на месте от увиденного; незнакомец в это время держит на кончиках пальцев его же рисунок, выдавливая из себя ехидную улыбку. «Что… Мой рисунок?» — Хех, похоже, я узнал ответ на свой вопрос; да ладно тебе, чел, что за физиономия? Расслабся. Это же не проклятый рисунок, в конце концов. — Ответ… на вопрос? — Не пойми неправильно, логично же, что я просто вошёл в этот класс и нашёл его. Но однако, это такое огромное упущение того творца, который оставил этот красивый рисунок здесь... Мне аж досадно стало. — Но всё равно этот рисунок был испорчен; я совершил оплошность, и теперь это пятно... — Ооо! Так это твой рисунок! — Что? Но ты же сам недавно упомянул, что узнал ответ на вопрос. Вопросом, я так предполагаю, являлся «Чей это рисунок?» Верно? И ты после этого сново спрашиваешь? — Это чисто ради уточнения. Я просто хотел тебя проверить. И заметь: это не являлось вопросом! — незнакомец, болтая ногами, ехидно улыбнулся. — В любом случае... Что ты забыл в моём классе? — Видишь ли… Я был весь день дежурным по школе, и на данный момент им являюсь. Но через 15 минут моя работа подойдёт к концу, а по завершении основной работы мы напоследок проверяем состояние класса: если есть какой-то мусор — убираем, поливаем цветы в кабинете и прочее... А как я уже заметил, есть такие ребята из твоего класса, к которым не относятся такие правила, как убрать за собой: уже кучу бумажек после них выкинул, эх... — На твоём бейдже дежурного написано имя Джоуи... Так ты... — Ах да, меня зовут Джоуи Дрю. Странная, однако, фамилия, я знаю, хе-хех.. А тебя как зовут? — Мм... Генри. Генри Штейн. — Генри? Необычное имя... Такое имя обычно достаётся творческим личностям. Неудивительно, что и ты гордо носишь данное имя! — Всё, хватит приукрашивать... — Ой, да ладно тебе! — И всё-таки, не будь ты дежурным, не вошёл бы сюда и не нашёл мой рисунок.... — Поэтому мне УХ, как повезло! Ведь ты рисуешь просто невероятно! Да чего с твоим лицом всё время не так? Ты хоть реагируешь на похвалу там, или как? — Похвала не является тем, чем стоит руководствоваться за попытку проявить себя не без прикладности к труду, как я полагаю. — Аа.... – мечтатель на мгновение растерялся, после чего мысленно отметил, что от подобных суждений о собственном творчестве ему не следует отталкиваться в дальнейшем. Стоило только предпринять попытку возразить, нить собственных рассуждений, что удивительно, прервали слова со стороны, что старательно пытались перевести тему: — Меня в большей степени не заботит чужое мнение по какому-либо поводу. К бремени затворника я вполне пристрастился за столько лет. — Воу, погоди-ка! Откуда у тебя такое мнение о себе, Штейн? Мне даже тебя как-то тебя жаль... – Всяко лучше, чем тебя будут окружать уличающие твои движения внимательные, взгляды. – Я примерно тебя понял, но... Ты же ведь спокойно говоришь со мной, как объяснишь это явление? — Мм? Так или иначе, это не имеет никакого значения... Поэтому, если позволишь, я заберу его обратно. — Уходишь от ответа? Ну ладно, Коль так... — Спасибо, Джоуи, а теперь прощай, — и в мгновение ока листок с рисунком был максимально поднят вверх, — Ты ч-чего? Отдай! — Хм... А я знаю эту девчонку… Линда, значит... Скажу так, её невозможно не заметить: очень весёлая и жизнерадостная; так вся и пылает некой энергией жизни, одаривая своей лучезарной улыбкой окружающих... «Только не говорите мне, что он тоже положил на неё глаз? Как бы не так!» — У тебя очень хороший вкус, как я посмотрю! Настало время нам с тобой выложиться на полную и сработаться! — Что… Что ты имеешь ввиду?.. – на что Дрю вновь лишь ехидно улыбнулся: — У меня есть к тебе одно деловое предложение, Генри Штейн!