Однажды нас благословят.

***

В городе вчера зацвела сирень Сыпет лепестки и бросает тень Словно в аниме, заблестят зрачки Не взаимно, ты прости В питерской квартире кто-то точит ножи Будущая жертва собирает цветы Встреча их случится, только ты подожди Подожди..

***

30 апреля, 2000 год. Железнодорожный вокзал в Колумбии, Южная Каролина. Поезд "О264", купе среднего класса в конце вагона. — Сиди здесь. — строго сказал «надзиратель», одетый в обегающую белую рубашку, из-за которой был виден его пивной живот. Это был какой-то знакомый отца из церкви. Николас не знает и не хочет знать его имени. — Туалет справа. Поезд едет без остановок. Так что не рыпайся. Николас от ярости и обиды оскалился и едва слышно зарычал, будто загнанный в угол дикий зверь, но прежде чем он успел как-либо огрызнуться, дверь купе захлопнулась, и Хэммик остался один. Он с влажными от гнева глазами посмотрел на квадратное окно купе — оттуда всё небольшое помещение заливал тёплый солнечный свет, нагревая поверхность стола и сидений. Кровати тут не было, все-таки это не высший класс — хорошо, что не общественный вагон. Но Николас понимал, почему его отец не купил ему самый дешёвый билет, и от этого ярость в его сердце поднималась всё больше, рвала и метала все ошмётки любви к родителям. Его стыдились. От этой мысли Николас «взорвался». Он, полный безудержного гнева, бросился на дверь купе и с силой начал колотить по ней. Она не была закрыта — Николас мог с лёгкостью дёрнуть за ручку и открыть её. Но все-таки он чувствовал, будто его здесь заперли — и даже открытая дверь не могла бы изменить это. Четверг выдался на удивление тёплым — солнце пекло макушки людей, грело, отчего казалось, будто лето уже наступило. Но всё еще дул прохладный весенний, а не пыльный и душный летний, ветерок. В воздухе летал едва уловимый запах травы — оставалось только пожелать удачи аллергикам. Николас, немного успокоившись, осел на пол возле двери купе и долго-долго молчал, уткнувшись в свои колени. Кто знал, что до такого дойдёт? Ещё неделю назад его жизнь была такой размеренной, привычной — он ходил в школу без опозданий; играл в команде экси, просто потому что в футбольной и баскетбольной были одни придурки; вместо обедов в столовой бегал с друзьями до ближайшей закусочной, где продавали пересоленный тако; засыпал на уроках истории и всячески проводил время, как подобает парню его лет. Только вот кое-что в нём отличалось от других, но Николас противился этому факту — он не собирался признавать, почему его посадили на этот глупый поезд, ведущий в настоящую тюрьму. Гребаный немецкий язык. Николас с новой вспышкой гнева швырнул свою сумку под стол, и тут же стукнул кулаком по полу. — Блять!! — воскликнул он резко, хрипло и надорвано. Он не удержался и стукнул себя макушкой об дверь, чтобы прогнать назойливые мысли. Нет, он не опустится до этих тупых «что, если...»! И тут же жалость к себе нахлынула на него непрерывной волной. Он вспоминал эти взгляды родителей — презрительный отца, разочарованный матери, — и не мог чувствовать себя хуже. О, как Николас ненавидел это! Хэммик наконец-то поднял взгляд на окно, где яркое небо будто издевалось над ним своей голубизной, а белые облака хихикали, прикрывая собой солнце. Его даже не проводили на этот поезд. Неужели он настолько отвратительный? Настолько, что теперь родители и не считают его своим сыном вовсе? Как всё пришло к этому? Николас наклонил голову, уперевшись щекой в колени, и томно смотрел на стену. Потеряв чувство времени, он просидел в таком положении до тех пор, пока тело не начало ныть от неудобной позы. Тогда он опустил руку в карман штанов и достал оттуда помятые цветы сирени. Маленькая часть от настоящей веточки, которую без труда мог сжать в кулаке даже пятнадцатилетний. Николас покрутил помятые цветы — по бокам светло-фиолетовые, полностью распустившиеся, а в середине лиловые, ещё закрытые — и закрытые навсегда. Николас бережно положил цветы на сидение рядом и просто смотрел на них. Единственным, кто проводил его на вокзале был Аарон — его младший кузен. От недавней сцены у Николаса чуть не пошли стыдливые слезы. И он их уже не сдерживал. Это произошло совсем недавно, но помнит Николас это как будто через тонкую дымку сна. Вот он, стоит на платформе, дожидаясь поезда, а рядом с ним — отвратительный «пивной живот». Он не упускал Николаса из своего поля зрения ни на миг, чтобы тот не убежал. А Николас бы убежал — он убежал бы, вернулся бы домой и молил бы о прощении на коленях, он бы поклялся на Библии, он сделал бы всё, как бы унизительно это не было. И тогда он увидел его. Маленького, намного меньше своих сверстников, худощавого, в старой одежде на вырост — Николас знал эту одежду, ведь когда-то ходил в ней сам. Тильда не заботилась о сыне достаточно, чтобы часто покупать ему одежду, поэтому Аарон, её пятнадцатилетний сын, донашивал одежду за старшим кузеном. Белая макушка Аарона была особо заметна на фоне не слишком забитого вокзала, и Николас в шоке наблюдал, как мальчишка уверенно идёт к нему. Один из его кулаков был сжат крепко, а другой — послабее. Николас повертел головой в поисках Тильды, но не нашёл ни намёка на присутствие тёти. Тогда он повернулся на «надзирателя» — тот тоже заметил Аарона. И тут началась война. Николас сдвинулся чуть в бок, чтобы закрыть своим видом Аарона, а «надзиратель» поднял взгляд на него и смотрел грозно, без возражений. Николас цыкнул и решился — достал из карманов толстовки пачку сигарет и кинул «надзирателю». Тот ловко поймал ее, повертел в руках и достал сигарету, прикусив её на кончике. Он отвернулся, перед этим показав два пальца — у Николаса было время, пока «пивной живот» не выкурит две сигары. Хэммик, не теряя времени, тут же обернулся к уже подошедшему Аарону. Он присел на одно колено перед младшим кузеном и посмотрел на него, строго, но мягко. — Ар, что случилось? Почему ты здесь? — Николас нахмурился. — Где тётя Тильда? — Мама дома. — ответил Аарон глухо, пряча глаза за отросшей блондинистой чёлкой — его уверенность быстро куда-то исчезла. Николас покачал головой и не удержался от слабой улыбки, пока заправлял волосы Аррона за уши. — Тогда как ты сюда добрался? — Аарон уперто молчал, а Николас вздохнул, ласково проводя рукой по светлым волосам. — Я не буду тебя ругать. Аррон поджал губы и кивнул, наконец подняв голову и посмотрев карими — как и у Николаса — глазами. — Пешком. — односложно ответил мальчишка. — Узнал, что ты уезжаешь от мамы. Ты надолго? Столько было надежды в тихом голосе мальчика, сколько и разочаровывающим для него было ответ. Николас сглотнул комок в горле и со вздохом ответил: — Не знаю. Аарон вмиг стал ещё грустнее, чем обычно — а грустный он ходит почти всегда. У Николаса от этого вида младшего сердце разрывалось. Он хотел было сказать — Аарон, мой дорогой Аарон, хотел бы я никогда не уезжать от тебя вовсе! Но слова застряли в горле, да и не говорил он чего-то такого ещё никогда в жизни. — Я.. Постараюсь вернуться побыстрее, Ронни. — через силу улыбнулся Николас. Аарон нахмурился от услышанного прозвища, и Николас рассмеялся — уже более правдиво. — Не называй меня так! — воскликнул Аарон, а кончики его ушей порозовели от смущения. — Ну-ну, Ронни. — усмехнулся добро Николас. — Позволь мне это — я все-таки сейчас уеду. Ну же, улыбнись — я хочу вспоминать твою улыбку, а не то, как ты хмуришься. Аарон замолчал и снова поджал потресканные тонкие губы — он всегда так делал, когда не хотел что-то делать. — Это тебе. — Аарон резко протянул руку, но Николас посмотрел не на то, что ему протягивали. Он на рефлексе осмотрел руку на наличие повреждений и, к своему несчастью, заметил пару белых, едва заметных, шрамов. — Сорвал по дороге. Николас заставил себя перевести взгляд на ладонь Аарона и увидел там маленькое фиолетовое соцветие — кусочек от ветви сирени. Не все цветки были раскрыты, но это не отбавляло красоты сирени. Николас чувствовал, как его сердце разбивается на маленькие-маленькие кусочки — примерно такого же размера, как сиреневые цветочки. — Я ничего не нарисовал. Прости. Аарон рисовал очень красиво — отличался он от своих ровесников талантом также явно, как и ростом. Николас лелял каждый набросок, подаренный ему на огрызках бумаги, каждый рисунок, который Аарон рисовал на каждый праздник, не имея ничего лучшего для подарка. — Ну, ничего страшного. — немного дрожащим голосом ответил Николас. — Это прекрасный подарок. Я сохраню его до следующей нашей встречи. — Ты будешь звонить? — спросил Аарон с призрачной надеждой, очередной, которую Ники не смог бы оправдать. — Мой телефон в ремонте. — нагло соврал Хэммик. Телефон у него конфисковали ещё дома. — Но я буду писать. Голубиная почта ещё в моде? — Дурак, голубь улетит вместе с твоим письмом. — фыркнул Аарон разочарованно. — Для посылок его нужно тренировать. — Ну, в этом я ужасно плох! Может, этим лучше займёшься ты? Аарон не ответил. Он молчал, и Николас знал — он всё понимает. Нет смысла прятаться за шутками и смехом. Но если он так поступит, какой из него хороший брат? — Ар, я обещаю, я вернусь так быстро, как только смогу. — прошептал он. — И когда я вернусь, мы сможем вместе сходить куда-нибудь. Купим кучу вкусняшек! Хорошо? А пока, подожди немного. Учись хорошо, иначе нас никуда не отпустят гулять, и.. Николас постепенно замолкал, наблюдая за нерешительным Аароном. Он видел — тот что-то хотел сказать, но не решался. А потом понял. Аарон всё знает. Он знал, что Николас уезжает, он знал, когда отправляется поезд. Так почему ему не знать, почему он уезжает? Конечно, Аарон знает. Он умный ребёнок — намного умнее других детей. Его глупость сопоставима только с его наивностью — а и того, и другого в Аароне не присутствует. Николаса чуть не стошнило. Проблема не в том, что Аарон вообще знает о возможности связи двух мужчин, проблема в том, что он как раз знает, причём очень подробно — Тильда не раз жаловалась своему сыну на обманувшего её отца-гея, который в итоге сбежал с каким-то симпатичным мальчиком. Вот такая вот романтичная история — только вот построенная на чужой сломанной жизни. И пусть Николас никак не виноват в этом несчастье своего кузена, иррациональный стыд всё равно зародился в нём. Поэтому он аккуратно, будто Аарон был хрустальной статуэткой, обнял мальчика. — Я обещаю, что изменюсь. Подожди немного и я стану лучшим братом для тебя. Аарон хранил молчание, но Николас почуствовал, как его толстовка стала влажной. Николаса грубо дёрнули за плечо — «пивной живот» выкурил свои две сигареты, а персонал уже объявил о посадке. Нехотя отпустив Аарона, Николас вырвал своё плечо из мясистой ладони «пивного живота», бросив на того полный отвращения взгляд. Хэммик грустно посмотрел вслед Аарону, но не получил ответного взгляда — тот уже отвернулся. Тем не менее он заметил блеск редких слезинок на бледных впалых щеках. Такое вот горькое воспоминание. Сможет ли он вспомнить Аарона как-то еще, кроме этого хрупкого силуэта подростка с блестящими слезами, поношенной одеждой и отросшими тусклыми волосами? Такого одинокого в этом большем мире, без Николаса рядом? И он знал ответ. Николас нехотя встал и сел на сидение, так как ноги нещадно болели. Он аккуратно положил сирень в кармашек и оперел голову на окно, наслаждаясь прохладой стекла. Николас прикрыл глаза с режущей тоской в сердце. Он так хотел домой. Но единственный кусочек дома сейчас лежал в его кармане, а сам он находился очень, очень далеко от настоящего. И теперь придётся только ехать вперед — с надеждой, что он скоро вернётся назад.