Дочка

***

      Пятифан вот уже третий день долбился в дверь её дома. Сначала ему открывала Лиля. Лицо девушки каждый раз выражало лишь глубокое сочувствие к парню, так как она его полностью понимала, ввиду того, что сама пережила травматичный опыт с изменой, которую подстроила её же подруга. Каждый его «визит» она грустно улыбалась, извиняясь за то, что не впустит его ни при каких обстоятельствах, даже при том, что он, как она сказала, кажется ей хорошим. Рома ненавидел такое. Почему нельзя просто выйти и поговорить?

***

      Рома не мог понять, почему Миша обошелся с ним так жестоко, почему не пустил, хотя видел, как страдает его сестра. Он не хотел сдаваться, не хотел оставлять этого ангела на растерзание одиночества, апатии и страха.       Рома до сих пор хотел смотреть только в ее глаза, держать за руку только ее, целовать только ее, крепко обнимать, курить одну на двоих сигарету — да что там говорить, он всерьез начал задумываться о создании семьи с ней, а такого не было даже во время его «ухаживаний» за Полиной. Он видел в ней идеал, смотрел на ее недостатки, как на достоинства, всегда защищал и оберегал; руки наизусть помнили изгибы ее тела.       Пара маленьких камушков в нужной последовательности и с нужным интервалом полетели в окно Лебедевой. Миг, и через стекло показалась светлая макушка. Даша посмотрела на него и отошла от окна. Рома ждал ее внизу. Три минуты, пять, десять, пятнадцать, а ее все нет. Рома напрягся. Окно соседней — кажется, Юркиной, — комнаты было открыто нараспашку, и Пятифан понял, что делать. Вскарабкавшись на крышу террасы по перилам, он перелез через форточку, оказавшись в помещении. Сидя на окне, он быстро скинул кроссовки и, оставив их там же, направился к ней в комнату. Три коротких и молчаливых стука в дверь, и безжизненный голос девушки ответил «что?». Дверь легко поддалась, и Рома столкнулся взглядом с его девочкой, его Дашей. Длинные волосы свисали волнистыми прядями, закрывая часть лица. Тесемки тонких лямок перекручивались. Она была в той же пижаме, что и в тот день. Сидя на кровати, расчёсывала Элли. Маленькая собачка, учуяв его запах, радостно загавкала, завиляв хвостом.       — Даш, я пришел поговорить. — начал Пятифан, — Я все знаю. Прости меня, пожалуйста, я виноват. Я дурак, даже не разобрался, поверил этой… гадюке… блять, гадине.       Рома оглядел ее: плечи и колени стали угловатыми, синева глаз пропала — из-за красноты и видневшихся на них слезы слез, они стали казаться зелеными, потеряли былую невинность и наивность, потеряли доброту.       — Это все? — Даша вскочила с кровати, вперив свой взгляд в окно, — Почему ты… только сейчас пришел? Я ждала тебя каждый божий день. Уходи, пожалуйста.       Рома подошел к ней, обняв со спины. Девушка начала вырываться, оставляя небольшие синяки на предплечьях парня. Мозолистые руки царапали нежную кожу тонкой талии. Горячим дыханием опалив шею, Рома оставил там невесомый поцелуй, сжав девчонку сильнее в тисках своих рук.       — Пусти! Пусти! Пусти же ты! — безвольные руки обессиленно упали, и по щекам Даши покатились горячие солёные капли. — Ты мне не верил! Ты даже не выслушал! Я чуть не умерла, пока тебя не было! И это не из-за того, что я там, таблеток наглоталась или вены резала, все намного хуже! Ты бросил меня одну и я осталась один на один со своими проблемами!       Парень аккурат поднял ее руки, укладывая на кровать и крепко обнимая, стараясь хоть как-то искупить свою вину. Он не знал, прошел час, два или даже три, он просто лежал, сжимая хрупкое тело в своих объятиях.       — Ром, пока тебя не было, я долго думала и, в итоге, собралась с мыслями… — Даша вздохнула, пытаясь отогнать слёзы, вызванные нахлынувшими воспоминаниями, — Я думаю, пора рассказать тебе о… том злополучном дне.

«Это, как сейчас помню, был четверг. За день до этого я… точнее, мы с партнёром, заняли первое место на региональных соревнованиях по бальным танцам. После этого, как раз в четверг, отец готовил огромный праздник для меня, хотел отпраздновать победу. Мне было всего тринадцать, только-только исполнилось… Я тогда невероятно красиво нарядилась… это было дорогущее платье от французского дома моды… Я впервые надела высокие каблуки… Мы ехали на нескольких машинах — мама, Юра, Лиля с тётей Милой, её мамой, ехали вместе в сопровождении одного охранника. Я же ехала с отцом в другой. Не помню, если честно, где тогда был Женя… то ли в армии уже, то ли задерживался где-то. Мы с подвыпившим папой ехали в сопровождении двух еще больше выпивших телохранителей. Папа этого даже не заметил, проглядел, видимо… в отличие от меня… Я чувствовала, как от них перегаром несло, этот запах буквально въелся в машину. Один из них, который был за рулём, то ли не справился с управлением, то ли отвлекся и выехал на встречную полосу… Последнее, что я помню — это яркий, слепящий глаза, свет фар… Потом темнота, больничная койка и долгая реабилитация… Тогда я чуть не умерла, но, храни господь этих врачей, они поставили меня на ноги. Я после этого ушла с танцев… Точнее, меня выгнали, мол, нечего там «инвалидам» делать, потом тату набила… Как протест родителям, всё еще не обращающим на меня ни малейшего внимания. На этом месте, ты, наверное, почувствовал, у меня огромный шрам, почти на весь живот. Большую часть я смогла перекрыть своим эскизом, а остальное, увы, осталось как есть, я всегда списывала это на растяжки, ну, ты тоже это знаешь. Родители сначала возмущались… особенно отец, мол, «братки» не поймут, но потом смирились, заставляя меня надевать закрывающие живот вещи, чтоб не позорила семью… Мне и отцу, кстати, повезло… оба телохранителя умерли — водитель прямо на месте, а второй в реанимации. А всё это ебучий алкоголь… Сразу после выхода из больницы я курить начала… сначала даже не взатяг, а если и пыталась — начинала кашлять. Потом зависимость появилась… От Женьки сначала скрывала, да и… не сложно это было, он же в армии. Всё, как будто… под откос пошло в один момент. Я так горела танцами, хотела всю жизнь с ними связать…»

      Даша не выдержала больше — из её глаз рекой полились слёзы, огромными горячими каплями стекая по щекам. Рома обхватил её лицо мозолистыми руками, стараясь губами словить каждую каплю. Он между этим шептал: «прости, моя девочка», осознавая, что этого действительно будет мало. Он даже не подозревал, что эта маленькая принцесса на самом деле пережила, и сколько в её жизни было разочарований, страхов и боли…